Читаем без скачивания Психология убийцы. Откровения тюремного психиатра - Теодор Далримпл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В день самоубийства он попросил, чтобы ему разрешили посетить службу в тюремной часовне. Прежде он не славился религиозностью, однако известно: религиозное обращение часто служит прелюдией к смягчению преступного нрава человека (к тому, чтобы он «пошел по прямой дорожке», как выражаются заключенные).
Это все-таки не означает, что религиозное обращение — агент перемен: рано или поздно наступает время, когда большинство узников хотят отступиться от преступной жизни. «Не могу я больше тянуть срок», — говорят они. Однако по достижении этого поворотного момента им требуется какая-то причина или повод, объясняющие, почему их убеждения так изменились, и не сводящиеся к признанию личного жизненного поражения. Обращение к религии — неплохой вариант, получше большинства прочих. Мой друг (и наставник в области тюремной медицины) придерживался несколько более циничного взгляда на религиозное обращение тех, кто сидит долго. Когда однажды комиссия по УДО спросила у него, почему так много заключенных вроде бы обращаются к религии, он ответил: «Видимо, потому, что они хотят изменить свой рацион» (во многих религиях и сектах, в которые они переходили, имеются разнообразные ограничения в еде). Заключенным всегда приятно создать трудности для тюремной администрации.
Кстати о религии. Я как-то не замечал особого религиозного энтузиазма среди арестантов-мусульман (у нас в тюрьме это были в основном люди пакистанского происхождения). Но я перестал работать в тюрьме больше десяти лет назад, так что с тех пор многое могло измениться. Наши мусульмане не молились, не соблюдали Рамадан (разве что как «тактику затягивания времени», когда их вызывали в суд), не требовали халяльной еды — и, насколько я мог судить, не обращали особенного внимания на своего имама, человека приятного, мягкого, робкого и почти подобострастного (по отношению к ним). Да и вообще в целом они были упрямыми отступниками, чья единственная религиозная забота (собственно, больше социальная, чем религиозная) состояла в поддержании системы насильственных договорных (то есть устроенных родственниками) браков — точнее, договорных для мужчин и насильственных для женщин.
Впрочем, существовала одна небольшая группа мусульман, которые тщательнее соблюдали религиозные установления: речь идет о заключенных ямайского происхождения (теперь говорят «афрокарибского», хоть они и принадлежат ко второму поколению, родившемуся уже в нашей стране: возможно, их следовало бы именовать «афросаксами»). Забавно было наблюдать, как приходящие к ним на свидание, прихватив своих юных отпрысков, подружки, которые еще недавно носили лишь самую скудную одежду, теперь были закутаны в одеяния цвета воронова крыла, закрывающие все, кроме глаз. Вполне вероятно, что бабушки и дедушки этих нынешних мусульман (особенно бабушки) были ревностными приверженцами евангелической или пятидесятнической церкви, которые каждое воскресенье ходили в храм безупречно одетыми (шляпа, перчатки и т. п.), надеясь обрести откровение, — и поэтому невольно задаешься вопросом, чем же этих узников так привлек ислам.
Пожалуй, тут можно с чистой совестью исключить то, что Гиббон, в ином контексте говоря о религиозном обращении, называет «истиной самой доктрины», поскольку эта группа людей не очень-то беспокоилась о таинственных и труднопостижимых вопросах истины в целом. Подобно большинству своих собратьев по тюремному миру, в недавнем прошлом они обычно отличались сексуальной распущенностью и сексуальным хищничеством, поэтому ислам давал им средство лучше контролировать своих женщин. Будучи распущенными хищниками, эти мужчины тем не менее желали полностью владеть кем-либо как сексуальным объектом, ибо это поддерживало их самооценку. Религия служила для них инструментом, облегчающим достижение этой цели.
Их привлекало в исламе и другое. Ища повода отказаться от преступной жизни, они хотели чувствовать, что все-таки не совсем сдались на милость окружающего общества (полная сдача означала бы их поражение). Как оставить преступную стезю, но продолжать противостоять обществу? Отличный вариант (что может быть лучше?) — принять ислам, ведь к нему (насколько им известно) с опасением и неприязнью относится основная часть белого общества. Получалось, что тем самым они убивают сразу двух зайцев. Ислам давал им причину отказаться от «обычных преступлений», но позволял поддерживать свое вызывающее, антагонистическое отношение к обществу. Время от времени я находил Коран или другой исламский текст, явно ориентированный на религиозное обращение и обращаемых, в ящиках столиков по всей тюрьме (а вот Библию и другую христианскую литературу я там ни разу не видел).
В мои времена ни один вышедший из тюрьмы не был ранее осужден за террористический акт или заговор против государства, но однажды молодой заключенный признался мне, что мечтает стать бомбистом-самоубийцей. Мать у него была британка, отец — араб. В другую эпоху, вероятно, ему хотелось бы сходить за британца, но времена меняются, и теперь считается более героическим принадлежать к меньшинству. Поэтому он называл себя арабом.
Это был весьма неприятный человек с длинным «послужным списком» преступного насилия (а также приема наркотиков). Насилие стало для него единственным методом получения желаемого. При невысоком росте он был сложен как бронемашина — и казалось, некая особая броня защищает его от боли. Он был уродлив, но не только в физическом смысле: уродство души всячески проявлялось и внешне. На этот раз его посадили за насилие против собственной жены, совершать которое он считал себя вправе. Иногда он в приступе досады выскакивал из камеры и на полном ходу врезался в стенку напротив, используя свою голову как таран. Он хорошо переносил возникающую боль и уверял, что готовится к грядущим событиям.
Как-то раз он заявил мне, что после выхода на свободу совершит самоубийство, подорвав себя в каком-нибудь общественном месте и унеся с собой на тот свет как можно больше народу. Тут я задумался: следует ли мне сообщить об этом полиции, обязан ли я это сделать? Я позвонил в медицинское адвокатское агентство, услугами которого пользовался, и поговорил с одним из тамошних юристов. Адвокат заметил: если я считаю, что заключенный действительно намеревается это осуществить, то я должен уведомить полицию; но при этом я должен заранее рассказать пациенту, что собираюсь это сделать.
Этот совет поразил меня. Мне показалось, что это самая идиотская рекомендация из всех, какие я когда-либо получал в какой-либо области. Во-первых, этому заключенному все равно придется и дальше оставаться моим пациентом. Во- вторых, если я сделаю
