Читаем без скачивания На границе чумы - Лариса Петровичева

Тоша бы еще долго рассуждал про клады, но тут появился хитромордый Митек, щедро раздал всем, сволочь такая, по удару кнутом и велел возобновлять работу. Да и солнышко снова спряталось за облака, стало скучно и уныло. Однако Игнашка взялся за обычный труд с усиленной энергией. В том, что где-то тут, совсем рядом, зарыт клад, он не сомневался ни минуты. А когда он его выкопает – Игнашка так и представлял маленький такой сундучок из потемневшего от времени дуба, – то к нему тоже приедут люди из столицы и наградят сладкими пряниками и горстью серебряных монет.

Игнашка действительно нашел клад, но совсем не такой, какой искал. Его лопата выковырнула из земли небольшую прозрачную ампулу из темно-зеленого пластика. Надписи на ней честно предупреждали: «Осторожно! Не вскрывать! Бактериологическая угроза!» – но Игнашка читать не умел, тем более на языках других планет. Да он и саму ампулу не заметил, так что второй удар его лопаты расколол тонкий пластик.

Под вечер Игнашке, как нетрудно догадаться, стало нехорошо. Он валялся на гнилой соломе, смотрел на Бегдашича, который сидел перед свечкой, пытаясь кое-как залатать прореху в рубахе, и чувствовал, что его бросает то в жар, то в холод. Вдобавок начали слезиться глаза, Игнашка протирал их кулаком, но это мало помогало.

– Э, парень, что-то тебе не ладно, – подтвердил очевидное Тоша и благоразумно убрался спать в другой конец барака. Бегдашич посмотрел на хворого соседа и высказал предположение, что Игнашка подхватил легочный жабе: болезнь очень неприятную, но довольно быстро излечимую в хороших условиях. Разумеется, ни лекарств, ни нормальной еды никто бы Игнашке не дал, поэтому он положился на волю Заступника и постарался заснуть.

Утром его глаза слезились еще сильнее, а ко всему прочему добавился еще и кашель. Игнашка оделся потеплее и вместе с верной лопатой отправился к котловану. Легочный жабе никому и никогда не давал права отлынивать от работы, тем более тем, кто трудится на государевой стройке. Несмотря на отвратительное самочувствие, Игнашка работал лопатой по-прежнему быстро и ловко, и в земле ему мерещились золотые и серебряные кружочки монет.

Вечером Игнашка уже привычно потер глаза и увидел на пальцах кровь. Бегдашич закряхтел и ушел в дальний угол: так Игнашка остался без соседей и теперь лежал словно на особой, ничейной территории. Кашель усиливался, воздух с трудом проходил в горло, и кровавые слезы застилали мир темной пеленой.

Земному врачу, пожалуй, хватило бы одного взгляда на Игнашку, чтобы поставить диагноз: болезнь Траубера, начальная стадия. Вызывающий ее синтетический вирус был специально создан для зачистки обитаемых планет под колонизацию, но так и не был использован: Иоахим Траубер синтезировал его в своей лаборатории буквально за год до полного установления Гармонии, а потом власть заклеймила ученого как врага человеческого рода, идущего против разума и совести. Траубер был приговорен к Туннелю, а пробные капсулы, уже заброшенные на ряд планет, никто находить и изымать не стал, и болезнь Траубера – с описаниями симптомов и способов лечения – осталась только в учебниках для медицинских вузов.

Лекарник соизволил прийти наутро, издали посмотрел на Игнашку, который – всем было уже ясно – готовился отдать душу Заступнику, и выбежал из барака, закрывая нос и рот рукавом. Через четверть часа прорабы, мастера и архитекторша узнали, что в лагере завербованных появилась непонятная зараза.

Это было очень неприятно, однако не смертельно. Болезни вспыхивали в Аальхарне каждую осень, то легкие, то тяжелые, и большой опасности в новом заболевании никто поначалу не увидел. Строительство силами инквизиторов и армейцев оцепили по периметру так, чтобы ни одна крыса не выскочила, мастера и прорабы надели маски, закутав рты и носы, чтоб злой дух болезни не пробрался внутрь, в столицу отправился гонец с отчетами о сделанном за неделю и информацией о болезни, а завербованных, в том числе и из зараженного барака, погнали пинками и плетьми на работу. Все, в том числе и сами рабочие, были в курсе, что жизнь их никому тут не нужна – сдохнут эти, так пригонят новых, а вот строительство нужно продолжать любой ценой.

Игнашка умер после обеда. Возможно, он кричал от боли, пришедшие в барак рабочие увидели его труп и испуганно принялись обводить лица кругами Заступника. Все прекрасно понимали, что просто так начальство маски не наденет, но увидеть перед собой мертвеца с кровавыми потеками слез на щеках – это было слишком жутко. Пока работники негромко обменивались мнениями о смерти Игнашки и страшной заразе, свалившейся на обитателей барака, пока находили чистые тряпки, чтобы замотать лица, пока похоронная команда выносила из барака страшный труп, уже начавший раздуваться и распространять жуткий смрад, один из наемных рабочих, Алька, которого отправка на строительство спасла от петли за разбойные дела, решил попробовать прорваться через оцепление, пользуясь тем, что инквизиторам и армейцам как раз подвезли обед, и они были больше заняты своими металлическими мисками, чем наблюдением за лагерем.

Впрочем, профессиональные военные и братья-инквизиторы, владевшие оружием не хуже армейцев, были вовсе не то же самое, что дряхлые охранцы в родной деревне Альки, способные палить только солью по мальчишкам, наведывавшимся в чужие сады за добычей. Один из инквизиторов, заметив крадущегося рабочего, метнул в него нож, которым только что кромсал неподатливый кусок солонины, и попал в горло. Хрипя и захлебываясь кровью, Алька свалился в мокрую траву. Стоявшие в оцеплении посмотрели на него с равнодушием обывателей, наблюдающих привычную картину, что каждый день торчит перед глазами. Попыток побега они ждали с той самой минуты, когда услышали о первой смерти.

Швырнувший нож инквизитор отложил свою солонину, натянул спущенную перед едой защитную маску и подошел к умирающему Альке.

– Какой хитрый, – промолвил инквизитор, а затем выдернул нож и полоснул по горлу еще раз – чтобы уже наверняка.

На следующее утро хлынул такой ливень, что продолжать работы никак не представлялось возможным.

А в бараках обнаружилось уже семеро заболевших.

«…едва не начался бунт: рабочие хотели покинуть лагерь и разойтись по домам. Если бы не инквизитор Мюнц, который обратился к ним с искренней и проникновенной речью и убедил остаться здесь, принимать лекарства, которые приготовили лекарники, и не нести заразу своим же родным и близким, то все могло бы закончиться большой кровью. Местные жители не знают о болезни: оцепление мы объяснили возможностью побегов».

Дина отложила перо и посмотрела в окно. Она квартировала в доме местного купца, который пустил столичную гостью на постой не за плату, а за честь принимать столь важную особу. Сейчас купец был в отъезде по делам трех своих лавок, немногочисленные слуги Дине не докучали, на строительство она пока не ходила и проводила время, составляя отчеты о событиях в лагере для государя – официально и для шеф-инквизитора – более приватно.

«Возможно, Ваша бдительность помнит наш давний разговор в придорожном трактире, когда я рассказала легенду о подземном городе. Мои опасения сбылись. И пускай сам город не найден, но чума, насланная Заступником, вырвалась на свободу и теперь пожирает тех несчастных, что попались ей на пути. Люди держатся относительно спокойно, ведь разные болезни в Аальхарне не редкость, однако я понимаю, что это не какая-нибудь безвредная хворь, которую наш добрый Олек исцелил бы простейшим лекарством из своей сумки. И мне по-настоящему страшно. Наверное, впервые в жизни. Конечно, ваши пыточные – тоже не подарок, но там я хотя бы знала, что невиновна в смерти старой Мани. А теперь у меня нет уверенности в своей невиновности…»

С кончика пера едва не сорвалась клякса, Дина опустила перо в чернильницу и подумала, вслушиваясь в мерный стук дождевых капель по карнизу, стоит ли написать о том, что все это время не давало ей покоя. Затем она медленно вынула перо и вывела аккуратным почерком с легким наклоном влево:

«Я не имею права задаваться вопросом о том, значу ли для Вас хоть что-нибудь. Впрочем, если Ваша бдительность сочтет важным все то, что случилось с нами обоими после покушения, то я осмелилась бы попросить Вас лишь об одном».

За неделю на стройке умерло двадцать пять человек. Повозки с новыми завербованными подходили регулярно, новички получали защитные маски и строгий наказ не высовываться за оцепление. Кто-то попробовал возмутиться: мол, не должны вольные пахари из Забдыщ дохнуть тут, аки смрадные мухи, однако помянутый Диной в письме инквизитор Мюнц вынул пистоль и приставил его ко лбу говорливого забдыщеца. Тот очень быстро все понял и пошел с остальными обустраиваться в бараке.

«Сначала начинается сильный жар и слезятся глаза, – писала Дина. – Затем терзает кашель. Трудно дышать, а из глаз льются кровавые слезы. Заступник ослепляет грешников…»