Читаем без скачивания Брэдбери - Геннадий Прашкевич

Там, сняв отпечатки пальцев и узнав, что Брэдбери не может заплатить необходимый залог, а у его родственников на это тоже нет денег, Рея отправили в камеру, где он увидел сцены, глубоко потрясшие его. Впоследствии он подробно пересказал Сэму Уэллеру всё случившееся с ним в тот день.33

В большой грязной камере находилось не менее ста человек. Конечно, не самых трезвых, не самых чистых. Выбрав трехъярусную койку, Рей взобрался на самый верх. Но потом пришлось выйти в туалет, и когда Рей вернулся, его место уже занял черный верзила.

— Вы заняли мою койку, сэр.

— Твою? Это где-то здесь написано?

— Нет, сэр. Это нигде здесь не написано.

— А может, твое имя указано на этой кружке?

— Нет, сэр. И на кружке нет ничего такого.

— Значит, получается, что ты лжешь?

— Да, так получается, сэр.

Но самое худшее началось позже.

В камере оказался человек с похожим именем. Что-то вроде — Рей Брэдли, грязный и низкий тип. Когда этого Брэдли громко призывали заняться некими грязными делишками под чьим-нибудь таким же грязным одеялом, Рей Брэдбери дрожал от ужаса и отвращения. А ведь была всего лишь пятница. И, конечно, она тянулась бесконечно. И еще дольше тянулась суббота. Правда, в воскресенье полицейское отделение посетил благотворительный церковный хор. На вопрос: «Какую музыку вы хотите услышать?» — Брэдбери ответил: «Когда святые маршируют».

Вот этот гимн и был исполнен под косые взгляды сокамерников.

В начале 1940-х Рей Брэдбери печатался везде, где мог.

Он писал даже в низкопробную «Библиотеку десятицентовых детективов».

Весь мир казался ему сценой. Он не просто писал, он проигрывал про себя все приходящие в голову сюжеты. При этом смеялся иногда громче, чем надо, и плакал чаще, чем следовало. И хотя в мае 1944 года в журнале «Странные истории» («Weird Fales») был напечатан очень даже неплохой его рассказ «Озеро», Брэдбери всегда крайне неохотно вспоминал об этом этапе своей жизни. Он понимал, что большинство из написанных им в то время рассказов — пустышки. Правда, за них платили — долларами. И вполне понятное честолюбие несколько утолялось.

Но сколько можно жить pulp-литературой?

Пора издавать серьезную книгу! Рей даже имя себе начал подыскивать — литературное, чтобы сразу запоминалось. Скажем, Рей Брэдбери. Или чуть строже — Дуглас Брэдбери.

Или совсем строго — Р. Д. Брэдбери. К счастью, издатель Август Дерлет (1909-1971), с которым Рей начал переговоры о возможной книге рассказов, забраковал два последних имени.

«Тебя уже знают как Рея Брэдбери, вот им и оставайся».

Странное время, тревожное время. Не только для Рея, но и для его друзей.

Мир охвачен войной, люди гибнут, страдают. Грант Бич постоянно посещает психиатра, каждый сеанс стоит 20 долларов. От помощи друга он отказывается: «Ну, подумай сам, сколько ты там зарабатываешь продажей газет?»

Однажды у психиатра побывал и Рей.

Врач спросил, а чего, собственно, он ждет от своего визита.

«Хочу понять, — ответил Рей, — как стать величайшим писателем!»

Психиатр насторожился: «Но вы ведь не хотите этого вот так сразу, да?»

И глядя в глаза Рею, терпеливо посоветовал: «Изучайте биографии, напечатанные в Британской энциклопедии. Вот самый простой путь. Внимательно изучайте биографии разных великих людей, и постепенно вам станет ясно, что путь к славе всегда непрост. Конечно, одни иногда сразу становятся знаменитыми, буквально в одно мгновение, но большинство идет к успеху долгие десятилетия».

Даже Грант Бич почувствовал состояние друга:

«Рей, решайся. Пошли свои рассказы в серьезный журнал».

И сразу предупредил возможные возражения: «Я же вижу, ты боишься. А бояться не надо. Это неправильно. Ты посмотри на меня. Я ведь долго не понимал, что могу работать с глиной, и боялся, но ты мне посоветовал — и я решился. Моя керамика теперь неплохо продается, я выставляюсь в галереях Лос-Анджелеса и Сан-Франциско. Так что пора и тебе решиться».

Конечно, Рей понимал, что сделать имя и получить хорошие деньги можно только в серьезных журналах; прозвище «pulp-поэт» звучало иронично. К тому же отношение к бренду sci-fi среди «серьезных» читателей того времени было в лучшем случае снисходительное, поскольку sci-fi полностью вмещалась в рамки «pulp-литературы».

Но отправлять рукописи в «серьезные» журналы…

К такому шагу Брэдбери был еще не готов.

В 1946 году была напечатана небольшая фантастическая повесть Рея Брэдбери — «Лорелея красной мглы» («Lorelei of the Red Mist»), написанная им совместно с Ли Брэкетт.

«Знойное венерианское небо проплывало мимо рваными темно-синими клочьями. Венера считалась пограничной планетой и в значительной мере представляла собой одну большую загадку: не для венериан, конечно, — но те землянам никаких карт своей планеты не выдавали. Хью понимал, что приблизился на опасно близкое расстояние к Горам Белого Облака. Хребет планеты, вздымавшийся высоко в стратосферу, являлся настоящей магнитной ловушкой, и одному Богу известно, что находилось по ту сторону. А возможно, и Бог-то толком не знал…»

Никаких особенных открытий в повести не было, но читалась она легко.

К великому сожалению Рея, свою любимую соавторшу он скоро потерял: она вышла замуж за Эдмонда Гамильтона — признанного отца космической оперы.

В эссе «Эдмонд Гамильтон, каким я его знал» («Edmond Hamilton: As I Knew Him»)34 писатель Джек Уильямсон вспоминал: «Ли и Эдмонд познакомились в 1940 году. Мы тогда находились в Лос-Анджелесе вместе с Джулиусом Шварцем, литературным агентом Эда. Ли начинала как автор искусного яркого фэнтези и крутых детективов. Во время войны она написала несколько замечательных сценариев, в том числе один в соавторстве с Уильямом Фолкнером — “Большой сон” (“The Big Sleep”), по роману Раймонда Чандлера. Когда я расспрашивал Ли Брэкетт о Фолкнере, она, улыбаясь, называла его крайне любезным джентльменом с Юга, который постоянно был озабочен тем, как бы вернуться на берега родной Миссисипи и получать по 500 долларов в неделю…»

А писатель Майкл Муркок, друживший с Ли Брэкетт, рассказывал: «Как большинство ее собственных героев, Ли любила жить не по правилам. Она писала разные вещи, но не уставала повторять, что ее первой любовью была и остается научная фантастика. Повторяла нарочито вызывающе, хотя платили за работы в этом жанре куда меньше, чем за прочие публикации pulp-журналах. Меньше даже, чем за другие разновидности фантастики, скажем, мистической или приключенческой. Если бы Ли писала о трущобах Лос-Анджелеса, а не о закоулках космических далей, она, наверное, зарабатывала бы гораздо больше, но что-то заставляло ее постоянно выбирать такой менее прибыльный жанр».