Читаем без скачивания Взгляд василиска - Макс Мах

– Но она же твоя жена! – Не поверил своим ушам Вадим.

– Эх, Вадим, – интонация невидимого в темноте Давида снова изменилась. – Если бы такие женщины, как Лилиан, велись на таких старых обормотов, как я, жизнь была бы куда, как интереснее, но, вряд ли, это была бы наша жизнь. Хотя вот у тебя…

"Так кто же она ему? Не жена… и, похоже, даже не любовница".

– Они тебе что-нибудь объяснили? – спросил Вадим, чтобы сменить тему.

– Не телефонный разговор, – усмехнулся в ответ Давид.

"Да, тут он прав".

– Холодно, – сказал он вслух.

– Не то слово!

"Отсюда надо бежать!"

– Ты не знаешь случайно, который теперь час?

– Я думаю, часов восемь или девять.

– Почему? – сразу же спросил Реутов.

– Меня допрашивали ночью, – объяснил Казареев. – А потом еще раз днем. Тебя тогда здесь не было. Потом меня притащили сюда, а много позже был шум… Это, значит, тебя доставили… Нет, по внутреннему ощущению – вечер. Может быть, не восемь, но семь наверняка.

"А если он ошибается?" – вот ошибиться в расчете времени им было никак нельзя. Если с баржи и можно было сбежать, то только в темноте. И с первой попытки, потому что второй не будет.

Вадим перевалился на бок и положил левую руку на трубу, к которой был прикован. Труба, что не удивительно, была тонкая. У его тюремщиков просто не было выбора, ведь она была единственной, на которую свободно надевался браслет наручников. Однако в этом заключалось не только ее достоинство. Длинная, прямая и относительно тонкая, труба ощутимо "пошла", когда Реутов потянул ее на себя. Впрочем, выломать ее из положения лежа, когда и ногами-то нормально не упереться, и правая рука ограниченно годная, было совсем не просто. Конечно, можно было бы попытаться сначала разорвать цепь наручников, но идея эта Вадиму не понравилась. Наручники ведь специально так и делаются, чтобы их было не разорвать.

"Не менее ста пятидесяти килограммов на разрыв", – это могло оказаться слишком много даже для Реутова, которого бог силой не обидел. Реутов вообще был очень сильным человеком, о чем мало кто, впрочем, догадывался, потому что силу свою он демонстрировать не любил, прекратив "демонстрации" еще в раннем детстве после серьезного разговора с дедом. Дед, который и сам обладал феноменальной силой – подковы не гнул, а рвал! – сказал ему тогда одну правильную вещь.

"От того, что ты Волгу переплывешь, или телка на плечи поднимешь, ты, Вадя, ни умнее,ни лучше не станешь. Такихбалбесовв любой деревнепучокна пятачок. Ты человеком стань, а сила она, как кошелек на дороге найти".

Однако сейчас ему было не пятнадцать, как тогда, а пятьдесят два. Но, с другой стороны, такое упражнение, как разрыв цепи, всего-то и требует, что крепких костей и сильных запястий и плеч.

"Ну, попытка не пытка", – решил Вадим, прилаживаясь к трубе, а второй раз подставлять голову под электрошок он никак не хотел.

От напряжения даже голову сжало, и красный туман застлал глаза, и потом прошибло, хоть и было здесь, в трюме, ужасно холодно, но уже в следующую секунду труба с диким скрежетом вылетела из креплений, и Реутов по инерции откатился вместе с ней прочь.

– Ты чего там? – испуганно спросил Давид.

– Да сесть хотел, – ответил Реутов, пытаясь отдышаться, и одновременно снимая с трубы браслеты. – Но головой неудачно задел.

Он встал с пола и сделал первый шаг. Идти с цепью на ноге было крайне неудобно, но главное, свободный браслет колотил теперь по полу. Тогда Реутов переложил трубу – какое ни какое, а оружие – в левую руку, нагнулся и, подцепив правой рукой свободный браслет, так, в согнутом состоянии, и поплелся в темноту, разыскивать Казареева.

На палубу они выбрались уже без наручников. Давид избавил их обоих от этого железа довольно быстро и ловко, как только Реутов снял с цепи его самого. И пяти минут не прошло, как Казареев нашел подходящий кусок проволоки и, немного над ним поколдовав, начал один за другим открывать браслеты, так будто этим всю жизнь только и занимался.

"Похоже, ему не впервой", – отметил Реутов, который уже догадывался, что если его старый друг и занимается финансовым консалтингом, то только в свободное от основной работы время. Однако от комментариев воздержался. Для трепотни время было самое что ни на есть не подходящее. Они пока всего-навсего "с цепи сорвались", а им еще надо было с баржи сбежать. Однако какими бы профессионалами ну были те подонки, которые их захватили, одновременно они оказались полными разгильдяями в том, что касалось охраны пленников. Ни часового у дверей, ни даже запора какого-нибудь… Иди, куда хочешь. Да еще и оружие без присмотра оставили: по пути наверх Вадим увидел пожарный щит и с удовольствием сменил железную трубу, драться которой он не умел, на пожарный топор, который оказался ему как раз по руке. Давид при виде этого перевооружения только хмыкнул, и к удивлению Вадима прихватил со щита только острый осколок стекла, разбитого Реутовым.

А вот на палубе, где действительно оказалось темно, потому что и вечер наступил и дождь шел, охранник все-таки оказался. Черт его знает, как Вадим его учуял – может шестое чувство от страха открылось – но только факт, уловил что-то смутное и придержал готового свернуть за угол Давида.

– Там кто-то есть, – одними губами прошептал он, надеясь, что Казареев эти движения увидит в утлом свете далекого фонаря.

Однако Давид увидел и понял, и теперь уже он придержал готового ломиться вперед с тапером наперевес Реутова.

– Нет, – покачал он головой. – Оставь мне.

И было в этом "нет" что-то такое, что Вадим не стал спорить, уступая инициативу другому, кто, по-видимому, лучше него знал, что и как теперь надо делать. В следующее мгновение, Давид невесомой тенью – как-то очень ловко и даже, как ни странно, очень знакомо – скользнул вперед и растворился в дожде, как будто его здесь и не было. И Реутов остался один. Он стоял, прижавшись спиной к ледяному железу, сжимал в руке топор, и, совершенно не чувствуя ни холода, ни боли, ни дождя заливавшего ему лицо, молча считал удары сердца, пытаясь понять, сколько времени длится это испытание неведением. По его расчетам получилось меньше минуты, но так ли это было на самом деле, сказать с определенностью он не мог. Впрочем, и не хотел, потому что в тот момент, когда перед ним снова появился Давид, все это стало уже не важно. Он только обратил внимание на то, что на плече друга висит теперь ремень с какой-то очень не простой кобурой или чем-то ее заменяющим, и из кобуры этой торчит нечто весьма внушительное, напоминающее пистолет-пулемет новых моделей.

– Пошли, – тихо сказал Давид. – Ты плавать-то не разучился?

– Нет, – мотнул головой Вадим, предполагавший, что Неву он переплывет и сейчас, особенно если очень надо.

– Не туда, – шепнул Казареев, удерживая за плечо. – К монастырю не надо, там полиции полно.

– Так нам же… – начал, было, Реутов, но Давид не дал ему договорить.

– Дело твое, – тихо сказал Давид. – Но я бы на твоем месте торопиться в прокуратуру не стал. Это, очень серьезные люди, Вадик, ты уж мне поверь на слово. И упустив тебя на барже, они первым делом станут искать там, куда ты отсюда можешь пойти. А куда пойдет такой олух, прости, я хотел сказать, законопослушный человек, как ты? Домой, к знакомым, в полицию, в больницу, в прокуратуру… куда еще?

– В жандармерию, – устало согласился с другом Реутов, вспоминая давешнего есаула.

– Поплывем на Староприходскую сторону, – предложил, а, вернее, приказал Казареев. – там заводы, склады… Всяко разно, есть где спрятаться.

"Нам еще одежда нужна", – подумал Реутов, но вслух этого говорить, разумеется, не стал. Нечего здесь было пока обсуждать.

Они осторожно приблизились к борту, обращенному к практически неразличимой за дождем Староприходской стороне, прошли немного вдоль него и довольно быстро – вот удача, так удача! – наткнулись на свисавший почти до самой воды конец, и, не мешкая, полезли вниз.

17.

Невская вода в октябре месяце обожгла Реутова не хуже кипятка. Даже дыхание пресеклось, и живот сам собой втянулся – а о яйцах он в тот момент даже не вспомнил – но жить в ней какое-то время было можно, особенно если двигаться. Они и двинулись.

Плыть было тяжело, но через минуту или две, Вадим все-таки поймал ритм и отвлекался теперь только на то, чтобы нет-нет а бросить взгляд на более субтильного Казареева, который и в детстве плавал гораздо хуже Реутова, хотя Волгу, кажется, один или два раза все-таки переплыл. Он и сейчас был, по-видимому, в хорошей форме и от Вадима не отставал.

"Может, и доплывем".

Однако чем дольше они находились в воде, тем тяжелее становилось плыть. Но главным врагом по-прежнему оставался холод. Усталость и боль кое-как можно было преодолеть, но если начнет сводить мышцы ног…

"Черт!"

Как накаркал! Едва Вадим подумал о спазмах, которые могли стать для них настоящей проблемой, как боковым зрением уловил изменение в ритме движения Казареева, и, уже сознательно повернув голову в его сторону, увидел, что Давид перестал плыть, а вместо этого закрутился на месте, по временам полностью скрываясь под водой.