Читаем без скачивания Исполнительница темных желаний - Галина Романова

Как он устал! Он никогда так не уставал ни на одном допросе, как от разговора с этой женщиной. Мухин молодец! Знал, кого на него сплавить. Мелкая такая коварная месть за «расхлябанность некоторых сотрудников» – так он назвал подход Воронова к расследованию дела трехгодичной давности. Можно подумать, сам Мухин на тот момент повел расследование по другому пути. Можно подумать…

– Что вы сказали? – опомнился он, пропустив ее слезную просьбу мимо ушей.

– Я прошу вас! – Полина молитвенно сложила руки. – Прошу вас, поговорите с ним вы лично. Я вижу, вы очень хороший человек! Поговорите с ним.

– Говорил! Много раз говорил, только гражданин Панов не желает отвечать мне.

– Я не об этом. – Она досадливо поморщилась. – Я не о допросе! Я хочу, чтобы вы уговорили его встретиться со мной! Скажите ему, что я…

Ей было нелегко обнажать свои чувства перед чужим человеком. Человеком, к которому она стояла в очереди, чтобы попасть в его кабинет. Трое перед ней зашли к нему, двое потом вышли, одного увели. И Полина для этого молодого симпатичного парня не человек даже и не товарищ. Она, в лучшем случае, для него – гражданка. В худшем – единица протокольная. Или фигурант, как у них принято выражаться.

– Что сказать, Полина? Вы не бойтесь, я все ему передам. Говорите. – поторопил ее Стас, заметив ее замешательство.

– Передайте, что я очень люблю его, – прошептала она с непонятным испугом. – И что я не верю, что это мог сделать он. Так и скажите, что жена не верит! Передадите?!

Конечно, он все ему передаст, обо всем расскажет. И Стас закивал согласно, успокаивая милую женщину.

Это ведь и в его интересах, не так ли? В его интересах сломить внутреннее сопротивление подследственного, заставить его дрогнуть если не перед неопровержимыми доказательствами, то хотя бы перед искренней болью и страданиями его жены. Которую, к слову, тот, кажется, обожает.

Стас научился разбираться в людях. И заметил, конечно, как судорожно корчился Панов, стоило при нем упомянуть имя его супруги. Мухин-то счел это излишним артистизмом подозреваемого. А вот Стас – нет. Стас сразу понял. И понял, кстати, почему Панов отказывается от встреч с Полиной.

Почему отказывается? Да потому, что невмоготу было ему смотреть в эти прекрасные, чистые глаза. Невозможно было бы ответить на ее вопросы. А они бы прозвучали непременно.

Любит ее Антон Панов, еще как любит, оттого и встреча с ней его пугает пуще приговора. И вот на этом-то Воронов и сыграет, и помчится к Панову уже сегодня. Вот только успокоит гражданку Панову – и сразу к ее муженьку подастся.

Полина взяла из рук следователя подписанный пропуск и вышла из кабинета.

– Наконец-то! Я уже волноваться начал! – Прохоров вскочил с дерматинового стула и бросился ей навстречу. – Ну что там? Как вы, Поли?

Она инстинктивно отстранилась и лишь кивнула, направляясь по коридору. Потом сочла свое невнимание нелюбезным и ответила с виноватой улыбкой:

– Все так же, Виталий, спасибо. А вы что же все здесь? Вас разве не утром допрашивали?

– Утром. – Он зашагал рядом. – Давно уже освободился… Тьфу-тьфу-тьфу, что сказал то!..

– А почему вы здесь? – удивилась она, снова забыв о приличиях.

Мама всегда учила ее не показывать своего изумления. Тем более, если оно ставит человека в тупик. Вот, кажется, и Виталий растерялся. Как-то странно посмотрел на нее, вздохнул и, будто на что-то решившись, проговорил:

– Я из-за вас так долго задержался, Поли.

Она снова изумилась, но на этот раз молча. И смотрела на него искоса, идя рука об руку к выходу. А Виталий, вдохновленный ее молчанием, подхватил ее под локоток, и зашептал, пододвинув свои губы непозволительно близко к ее уху:

– Я не мог оставить вас тут одну. Один на один с этими человекообразными!.. Вы вообще не можете теперь оставаться одна, Поли. После всего, что на вас обрушилось… Я представляю, как вам сейчас тяжело!

– Это сложно представить, Виталий, – едва качнула она головой. – Но я вам благодарна за то, что вы все время рядом. Вы, Сергей, Тая, Вера… Вы очень хорошие. Если бы не вы…

– Бедная моя! Бедная моя девочка!

Прохоров осторожно, чтобы не дай бог, не спугнуть, взял ее ладошку и поднес к губам. Нес до рта, как сосуд с ртутью. Все боялся, что сейчас Полина напряжется, отнимет руку и рассердится. Пару дней назад все именно так и случилось, когда он неосторожным движением обнял ее за плечи и слегка привлек к себе. Хотел, чтобы это выглядело, как простое дружеское участие, но, видимо, перестарался. Она осерчала.

Теперь же нет! Позволила коснуться губами ее ладони и, кажется, даже не обратила на это внимания! Это что могло означать? Это могло означать только одно – Полина постепенно привыкает к его присутствию в своей жизни. Уже не раздражается, не недоумевает, с чего это Прохоров больше всех крутится у нее под ногами. А ведь прошло всего лишь пятнадцать дней с момента гибели ее тетки и ареста Панова. Что-то будет дальше!

Ничего, он терпеливый. Он станет, если понадобится, долгие месяцы приучать ее к себе. Годы, если понадобится, но он добьется того, к чему так стремится.

Была ли то любовь с его стороны?

Прохоров не знал, что ответил бы, спроси его кто. Он вообще с трудом представлял себе, что именно называли этим словом. Какой конкретный смысл был заключен в этих шести буквах.

Если этим словом именовалась длительная терпеливая осада крепости под вожделенным именем – Полина, то да – он любил. Но ведь кто-то мог назвать это и простым охотничьим азартом, так ведь?

Если кто-то готов был, ради желанного обладания, чем-то поступиться, то тогда нет – не любил Прохоров. Он ничего терять в своей жизни не хотел. Его пока все устраивало. Никаких ломок и никаких перемен, только приятное необременительное совмещение.

Если, засыпая и пробуждаясь, думаешь и мечтаешь лишь об одном, то есть об одной, то тогда снова получается, что Прохоров любил. Но ведь и о машине он так же вот в свое время мечтал. О дорогой красивой машине!

Если беда Полины стала их общей бедой, то снова получается, что любил ее Прохоров. Но ему не было больно, когда было больно ей. Более того, ее боль была ему на руку. И ведь к тому, чтобы беда их общая случилась, он тоже, пускай и косвенно, но руку приложил.

Виталий вздохнул, оборвав свои не в меру разошедшиеся мысли.

Какая, в принципе, разница – любил, не любил. Он мечтал именно о такой любовнице, как Полина, он ее практически получил. До того, как случиться главному, осталось совсем немного. Не продержится Полина больше двух месяцев. Про годы ожидания – это он так, загнул малость. Ни он не выдержит, ни она. Уже и ладошку поцеловать позволила, и на чай позволила зайти. Правда, изначальной причиной был неисправный выключатель в ванной, и недисциплинированный электрик из жилищной конторы, но чай тоже был обещан.

Выключатель Виталий починил быстро. Сказалось рабоче-крестьянское происхождение. Не только уважение к хлебной корке воспитали в нем отец с дедом. Еще с ранних пор и кое-какому ремеслу обучили. А то ведь некоторые нынешние мажоры лампочки вкрутить не могут. Спарь их с такой, как его Верка, все – конец света случится непременно. Для той яйца о сковородку разбить – событие. Для него лампочку вкрутить – подвиг.

– Где можно помыть руки? – Виталий зашел на кухню без пиджака и с закатанными выше локтя рукавами рубашки.

Обнажать руки нужды особой не было. Это он нарочно рукава закатал, чтобы потом попросить ее запонки вставить. Это очень интимным ему казалось, когда женщина колдовала над его галстуком или запонками. Когда ее лицо близко-близко, губы слегка приоткрыты, а глаза не замечают встречного алчного интереса.

– В ванной, Виталий, – откликнулась Полина, она уже накрыла стол к чаю и снимала теперь с себя передник. – Сейчас я принесу вам полотенце.

О! Это тоже было неплохо. Это тоже повод для фантазий. Пространство ограничено, она подает полотенце, он перехватывает его, натыкается на ее руку и…

Никакого «и» не случилось. Полина приоткрыла дверь, и пока он разворачивался от раковины, где в шестой раз намыливал уже совершенно чистые руки, повесила полотенце на крючок и тут же вышла. Сорвалось. Ну, ничего, у него этих приемов – воз и маленькая тележка. Он найдет повод сблизиться с ней. Будет действовать исподволь, тем более что она, кажется, и не догадывается о его намерениях.

Да и как ей догадаться, если она чиста и невинна – раз. Если все мысли ее и переживания о Панове – два. Было ли время у нее размышлять над его зашифрованными ходами? Нет, конечно.

– У-уу, как вкусно! – совершенно неподдельно изумился он, покручивая перед глазами пышный пирожок с капустой. – Это в кондитерской на углу такие выпекают?

– Нет, это я приготовила. – Ее нисколько не обрадовал его комплимент, она снова вспомнила и снова прослезилась. – Это любимые Антона. Я почти каждый день их пеку на тот случай, что он захочет увидеться со мной или принять передачку. Все возвращает, представляете, Виталий! Я просто не знаю, что мне делать!