Читаем без скачивания Плата за страх - Жорж Арно

Легко сказать: вставай! В зените уже не одно солнце, а три, четыре, десять, и все только ждут, когда он закроет глаза, чтобы пуститься в пляс хороводом; и по красной пелене неба катятся крупные капли-тени, катятся и падают на землю. Так всегда бывает перед солнечным ударом — это верный признак. Надо вернуться к грузовику, освежить голову водой, лечь в тени, то есть прямо под кузовом.

Штурмер обеими руками подхватил раненого под мышки. Мускулы его одеревенели, пальцы не слушались. Он едва не уронил свою ношу. Глухая боль волнами ползла от расцарапанного пальца по руке к плечу и отдавалась в груди. Даже сердце ныло, сжимаясь от приступов боли.

Жерар, пятясь, тащил за собой Джонни обратно, и каждая неровность дорог.1 раздирала плоть раненого. Надо было преодолеть всего тридцать метров, но и этого оказалось достаточно, чтобы гангренозная рана лопнула в нескольких местах; за ней потянулся ручеек сукровицы с лохмотьями отпадающего черного гнилого мяса. Однако остановиться он не мог: нужно было укрыть Джонни от страшных лучей, сжигавших его заживо. Иначе он погибнет.

Кровь Штурмера закипала. Солнечных ожогов он не чувствовал, тропики давно изжарили и пережарили Жерара, но сейчас ему казалось, что его мозг, легкие, почки сжигает серная кислота. Каждая мышца, каждое сухожилия превратились в раскаленные добела проволоки, распиливавшие внутри его костяк. И когда он уже добрался до кузова грузовика, в его ладонях и кончиках пальцев забегали мурашки — грозные предвестники теплового удара. Он упал на землю и прополз между задними колесами. Потом короткими рывками, теряя последние силы и напрягая есю свою волю, — спасти Джонни! — он подтащил его к себе в тень.

Жерар давно уме не рассуждал. С того самого момента, когда они подъехали к воронке, вырытой взрывом. Его ожесточенность, стремление проехать, несмотря ни на что, проехать немедленно, не задерживаясь, не думая об опасности, — все это было чисто импульсивным. Но существует порода людей, которых даже при выключенном сознании всегда спасает инстинкт. Штурмер был из таких людей.

Он лежал в тени с открытыми глазами; когда он их закрывал, перед ним всплывали воображаемые солнца, которые слепили сильнее настоящего. Ни о чем не думая, — главное, не думать! — Жерар старался дышать спокойно, ровно. Безмолвно, без лишних движений, он подбирался, накапливал остаток сил: как только сможет, он выкатится из тени, одним прыжком доберется до кабины, отцепит один из полотняных мешков, привязанных к ручкам обеих дверей, плеснет воды себе на голову, вернется в тень и смочит виски Джонни.

Как бы не пропустить этот решающий, очень короткий момент, потом будет поздно — его хватит удар.

Момент наступил. Жерар напряг все мышцы, попробовал шевельнуться. Ему показалось — настолько жара и солнце иссушили его мозг, — ему показалось, будто у него больше нет ни рук, ни ног. Кое-как он встал на четвереньки.

Голова немного кружилась, но не сильно. Он выполз из тени. Хотел выпрямиться — и не смог, Скорчившись, волоча ноги, почти ползком, он тащился к воде.

В Южной и Центральной Америке водится совершенно нелепая порода зверюшек. Это явно представители каких-то доисторических времен, по необъяснимому капризу природы дожившие до наших дней. Это ленивцы. Размером ленивец с обезьянку сапажу, у него такие же пропорциональные, даже элегантные, руки и ноги, на пальцах — такая же нежная шерстка, но у сапажу мордочка живая и подвижная. А на морде ленивца как бы застыло выражение сонного оцепенения. Все его гримасы, все движения скованы необъяснимой медлительностью. Чтобы поднести руку ко рту, ему требуется больше минуты. Даже страх, когда ему грозит смертельная опасность, отражается на физиономии болезненного заморыша далеко не сразу. А потом он пускается наутек, но вся его «стремительность» выражается лишь в удивительной аккуратности движений. Его походка остается такой же нелепой замедленной, как у человека в кошмарном сне, Вот на тебя мчится поезд, а ты не в силах даже шевельнуться, чтобы сойти с рельсов. Примерно так выглядел Жерар Штурмер, когда стремился к воде.

Когда он вернулся, Джонни дышал с трудом, и между вздохами из его груди вырывались глухие клокочущие хрипы.

От воды ему, видимо, стало полегче. Дыхание его сделалось спокойнее, ровнее. Приступы удушья, во время которых казалось, сердце его вот-вот разорвется, стали реже. Он очнулся, но, видно, ничего не помнил. Сначала он прошептал длинную фразу по-румынски, потом перевел ее на немецкий и, наконец, сказал по-английски:

— Разбудите меня в половине десятого и подайте завтрак.

«Ты в довольно странном отеле, бедный мой Джонни». Зато Штурмер окончательно пришел в себя. Нельзя сказать, чтобы это было к лучшему, скорее наоборот: он тотчас вспомнил, под каким грузовиком они оба укрылись от солнца и что за груз у них над головами… Сколько времени им еще осталось? Когда температура для данной массы достигнет критической точки?

Попробуй догадайся, что там творится в этих бочонках, в этом дьявольском месиве, коварном, как злой дух «вуду», всегда поражающий внезапно, врасплох… Его ни о чем не спросишь, сиди и гадай на кофейной гуще. Да это и не гаданье. Только в блатном жаргоне, только в языке заключенных, давно привыкших подчиняться обстоятельствам, никак от них не зависящим, есть подходящее выражение: «чет или нечет». Вот и Жерар играл в «чет или нечет»: может быть, сейчас, через мгновенье, а может быть — уже, и он не успеет додумать… А может, позднее, может быть, никогда… Или в тот самый миг, когда вторично произнесет слово «никогда»… Нет, это невозможно, невыносимо!

Ухабы дороги в тысячу раз надежнее.

«Ехать!» — говорит себе Штурмер. Но губы его произносят: «Ярость». Почему?

Придется снова волочить этого по всем ямам и кочкам. Надо бы натянуть на него хоть что-нибудь, чтобы камни не раздирали мясо. А потом еще втаскивать его в кабину. Искушение овладело Жераром. Нет, все-таки не это!..

Он продумал все движения, которые придется совершить. Повторил их про себя: прислонить его к подножке. Нет, сначала принести ему брюки. Натянуть их, дотащить его до кабины. Прислонить к подножке. Самому влезть в кабину. Подхватить его под руки. Сесть попрочнее и поднять его. Нет! Ничего не выйдет. Слишком много хлопот. Нельзя же столько требовать от одного человека! Несправедливо! Да, да, именно несправедливо. Да еще, если вспомнить, как этот Джонни вел себя ночью, — такого и приятелем не назовешь.

Штурмер пожал плечами и кое-как выбрался из-под грузовика на солнце.

Уже почти тронувшись с места, он переменил решение. Вылез, подошел к Джонни, лежавшему рядом с задним колесом. Он валялся на солнце, как труп. Прежде чем бросить раненого, Жерар его все-таки одел: по крайней мере хоть с этим теперь не придется возиться. Осталось самое трудное…