Читаем без скачивания Звёздный десант - Роберт Хайнлайн

Кто-то, судя по всему, хозяин ближайшего магазина, послал за полицией, которая прибыла очень быстро — мы ещё стояли вокруг неподвижных тел, не зная, что с ними делать. Двое полисменов. Наверное, они были рядом, раз примчались так скоро.

Старший пристал к нам, чтобы мы назвались и предъявили документы. Но мы, как могли, увиливали: ведь Зим просил «не ввязываться в истории».

Котёнок вообще прикинулся дурачком, которому только-только исполнилось пятнадцать. Он всё время мямлил:

— Мне кажется, они споткнулись…

— Да, я вижу, — согласился с ним полицейский и вынул нож из руки того, кто лез на меня. — Ладно, ребята, вам лучше удалиться отсюда… Идите.

И мы пошли. Я был доволен, что мы так легко отделались. Вернее, наоборот, что Пэт и Котёнок не стали раздувать историю: ведь это довольно серьёзное нарушение, когда гражданский нападает, да ещё с оружием, на служащего Вооружённых Сил. Но какой смысл судиться с этими парнями? Тем более, что справедливость и так восторжествовала. Они полезли и получили своё. Всё правильно.

Но всё-таки хорошо, что мы не ходили в увольнение с оружием… и были обучены выводить противника из строя, не убивая его. Потому что действовали мы практически бессознательно. Я не верил до конца, что они нападут. Но когда это случилось, действовал не раздумывая — автоматически, что ли. И только когда дело было закончено, посмотрел на всё со стороны.

Тогда я до конца осознал, что изменился — и изменился сильно. Мы не спеша дошли до вокзала и сели на поезд до Ванкувера.

Мы начали отрабатывать технику выбросов сразу же, как переехали в лагерь Смита. Выбросы устраивались по отрядам, по очереди. Мы загружались в ракету, потом летели неизвестно куда, потом нас сбрасывали, мы выполняли задание и опять по пеленгу собирались в ракету, отправлявшуюся домой.

Обычная ежедневная работа. Поскольку в лагере было восемь рот, то для каждого отряда выбросы проходили даже реже чем раз в неделю. Но зато они становились всё жёстче: выбрасывали в глухую скалистую местность, в арктические льды, в австралийскую пустыню и — перед самым выпуском — на Луну. Последнее испытание было тяжёлым. Капсула раскрывалась в ста футах от поверхности Луны, и нужно было приземлиться только за счёт скафандра (атмосфера отсутствовала, а значит, отсутствовал и парашют). Неудачное приземление могло привести к утечке воздуха и к гибели.

Новые условия, новые испытания — и новые сложности. Кто-то погиб, кто-то покалечился, кто-то отказался войти в капсулу. Да, было и такое ребята не могли заставить себя сесть в этот искусственный кокон. Их никто не отчитывал — просто отстраняли от полётов и тренировок и в тот же вечер увольняли. Даже человек, совершивший уже несколько выбросов, мог вдруг запаниковать и отказаться сесть в капсулу… а инструктор был с ним мягок, обращался с ним, как с другом, который тяжело заболел и никогда не выздоровеет.

Со мной, к счастью, ничего подобного не происходило, я не паниковал, садясь в капсулу. Зато узнал, что такое «дрожать, как заяц». Я всегда начинал дрожать перед выбросом, чувствуя себя полным идиотом. И не избавился от этого до сих пор. Но десантник, не испытавший выброски, — не десантник. Кто-то рассказывал нам историю — может, и выдуманную — о десантнике, который приехал погулять в Париже. В Доме инвалидов он увидел гроб Наполеона и спросил стоящих рядом гвардейцев:

— Кто это?

Французы были возмущены:

— Неужели месье не знает?! Здесь покоятся останки Наполеона! Наполеон Бонапарт — величайший из воителей, когда-либо живших на земле!

Десантник призадумался. Потом спросил:

— Неужели? Тогда скажите мне, где он выбрасывался?

Почти наверняка эта история выдумана. Не может быть, чтобы там не было таблички, объясняющей, кто такой Наполеон. Зато этот анекдот довольно точно передаёт, что должен думать о Наполеоне десантник.

Время летело незаметно, и наконец наступил последний день нашей подготовки.

Я вижу, что мало о чём сумел рассказать. Например, об оружии, которым нас учили пользоваться. Или о том, как нас сбросили в горящий лес и мы три дня боролись с пожаром…

Вначале в нашем полку насчитывалось 2009 человек. К выпуску осталось только 187 — из выбывших четырнадцать были мертвы, остальные уволились по собственному желанию или по болезни, перевелись на другую службу.

Майор Мэллоу сказал краткую речь, каждый получил удостоверение, потом мы последний раз прошлись строем, и полк был расформирован. Полковое знамя спрятали до тех пор, пока оно снова, через три недели, не понадобится, чтобы превратить разболтанную толпу из двух тысяч гражданских парней в монолитную организацию.

Теперь я считался «рядовым подготовленным», и перед моим личным номером стояли буквы РП. Большой день в моей жизни. Быть может, даже самый главный.

Глава 9

Дерево Свободы должно время от времени омываться кровью патриотов.

Я всерьёз думал о себе как о «подготовленном солдате», пока не прибыл на корабль…

Но я не успел даже уяснить, как Земная Федерация из «состояния мира» перешла в «состояние готовности», а потом и на военное положение. Когда я поступал на службу, считалось, что «царит мир». Всё было действительно нормально, и кто мог заподозрить неладное? Ещё в лагере Курье объявили о «состоянии готовности», но мы ничего не замечали: гораздо больше каждого из нас волновало, что думает, скажем, о его причёске, внешнем виде, умении драться капрал Бронски. Ещё важнее было мнение сержанта Зима. В общем, «состояние готовности» ничем не отличалось от «мира».

«Мир» — ситуация, когда ни один штатский не задумывается, в каком состоянии находится армия, и ему наплевать на вооружённые конфликты, которые не попадают на первые полосы газет. Если, конечно, среди пострадавших нет его родственников. Но вряд ли когда-нибудь в истории Земли «мир» означал отсутствие вообще каких бы то ни было военных столкновений.

Когда я прибыл в своё первое подразделение «Дикие кошки Вилли», которое изредка ещё называли рота К, Третий полк, Первая дивизия Мобильной Пехоты, когда я погрузился вместе с «кошками» на корабль «Долина Фордж», война уже несколько лет шла полным ходом.

Историки до сих пор спорят, как называть эту войну: Третья космическая (или Четвёртая), а может, Первая межзвёздная. Мы же называли её просто войной с багами, если вообще задавались целью эту войну как-нибудь называть. Так или иначе, но начало этой войны датируется как раз тем месяцем, когда я погрузился на свой первый корабль. Всё, что было до этого и даже несколько позже, характеризовалось не иначе как «инциденты», «патрульные столкновения», «превентивные акции» и тому подобное. Однако парни гибли в этих «инцидентах» точно так же, как и в официально провозглашённой войне.

Если быть точным до конца, то ощущение войны у солдата ненамного шире, чем у обычного штатского: солдат видит её только на том небольшом участке, на котором находится сам. А когда не участвует в боевых действиях, прикидывает, как получше провести свободное время, увильнуть от недремлющего сержанта или подлизаться к повару и получить сверх нормы что-нибудь «эдакое». К тому времени, когда Котёнок Смит, Эл Дженкинс и я оказались на Лунной базе, «Дикие кошки Вилли» уже участвовали в нескольких выбросах. В отличие от нас они уже были солдатами. Однако никто не проявлял по отношению к нам высокомерия, не пижонил. После привычной строгости инструкторов сержанты и капралы действующей армии казались нам удивительно общительными и простыми.

Потребовалось некоторое время, чтобы понять, что такое отношение объяснялось снисходительностью: мы в их глазах были никем, нас даже ни к чему было отчитывать, пока никто из нас не участвовал в настоящем боевом выбросе. Только тогда станет ясно, сможем или не сможем мы заменить тех, кто в этом выбросе получит своё.

Только теперь я понимаю, каким зелёным тогда был. Наша «Долина Фордж» ещё стояла на Луне, я бродил по разным отсекам, привыкая к кораблю.

В одном из коридоров столкнулся с командиром нашей группы, одетым по полной форме. В мочку его левого уха была вдета серьга — небольшой, искусно сделанный золотой череп, скопированный, кажется, с древней эмблемы «Весёлого Роджера». Только вместо двух скрещённых костей под черепом была целая вязанка: очень маленькая, едва разглядишь.

Раньше, дома, я всегда носил серьгу или ещё какое-нибудь украшение. В лагере обо всех этих безделушках я даже не вспомнил. Но тут вдруг увидел вполне подходящую к нашей форме красивую штуковину, и мне ужасно захотелось такую же. Деньги у меня ещё оставались, и я решился:

— Э-э… сержант… Где вы достали такую серёжку? Подходящая вещица…

Он ничем не выдал своего удивления, даже не улыбнулся.