Читаем без скачивания Правда полковника Абеля - Николай Михайлович Долгополов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Владимир Борисович, а вы общались с Филби, Маклином?
— Нет, это Горский. Я туда не вмешивался. Но принес Горский материалы, а в них — технические термины, выкладки и прочая чертовщина. И он мне говорит: «Ты инженер. Разберись. Подготовь для обзорной телеграммы». А там 60 страниц. Я всю ночь корпел, но обзор составил.
— Я правильно понял: Маклин принес оригинал?
— Именно. Один из экземпляров Уранового комитета. То было наше первое соприкосновение с атомной проблематикой. Должен признаться, я тогда не отдавал отчета, с чем мы имеем дело. Для меня это была обычная техническая информация, как, скажем, радиолокация или реактивная авиация. Потом, когда я в проблему влез как следует и уже появились у меня специализированные источники, я стал понимать.
— Значит, с «пятеркой» вы в Англии непосредственно знакомы не были?
— Нет, никогда с ними там на связь не выходил.
— Но вы знали, что такие суперагенты существуют? И что их точно пятеро?
— Могу вам сказать: единственным человеком из нашей британской резидентуры, который фотографировал всю почту, отправляемую в Москву, был я. Великолепно знал их всех, правда, только заочно и по кличкам, и кто какие материалы дает.
— И кто нее из «кембриджской пятерки» был, на ваш взгляд, самым ценным?
— Вся эта группа — и Маклин, и Берджесс, и Филби. Но, работая с их материалами в Англии, я понятия не имел, что это, как вы повторяете, «кембриджская пятерка». В 1946 г. вернулся в Москву, и тут о ней стали говорить именно так. Видите ли, понятие «пятерки» — условное, никаких оперативных целей за собой не скрывает. Ну, работали с нами пять человек, которые были вместе завербованы и привлечены к сотрудничеству одним из нелегалов. Возможно, потому они и назвались «пятеркой». На самом деле то были совершенно разнородные люди. Хотя действительно знали друг друга по учебе в Кембридже и по ячейке компартии, в которой там состояли. Я бы заметил, что, несмотря на все наши признания, Кэрнкросс в состав этой «пятерки», так сказать, не входил. Он из той же самой плеяды, но был как-то отдельно от них. Ну, а резидент Горский должен был с ними встречаться и обеспечивать, как в те годы формулировали, «поступление военно-политической информации»: планы Германии, ее намерения о нападении на СССР, отношение к этому Англии и Штатов, взаимоотношения англичан с американцами — в целом такой вот букет разведданных. И в 1940 г. эта информация пошла от них навалом.
— Кто же этих бесценных людей завербовал? На сей счет ходят целые легенды. Вы упоминали одного из нелегалов. А еще называют Модина.
— Нет, Модин был легальным разведчиком. Он работал с ними после войны. А завербовал Стефан Дейч.
— Фамилия, как у нынешнего шефа ЦРУ.
— Австрийский коммунист, попал к нам в разведку, я так думаю, через канал Коминтерна. Человек высокого интеллекта, прекрасно знакомый с условиями жизни за границей, говорил на нескольких языках. Мог свободно передвигаться по миру, не привлекая к себе внимания. И познакомился с себе подобными, близкими по взглядам. Филби и еще четверо — его наследие. А погиб Дейч в начале Великой Отечественной: направлялся в качестве нелегала в Латинскую Америку, и его пароход потопили немцы.
— Владимир Борисович, ну, неужели британская контрразведка настолько бездарно проморгала пятерых таких асов? Утечка-то была жуткая! Ведь посты эти пятеро занимали ключевые.
— Эта утечка у них незаметна до тех пор, пока не начнется утечка у нас. А у нас все было очень здорово организовано. Конспирация соблюдалась, как святой завет. Чтобы никто не смел догадаться, чем мы занимаемся, что имеем. Могу утверждать: до взрыва советской атомной бомбы они не имели ясного представления, что мы этой работой занимаемся и где что у нас делается. Предполагать же могли что угодно. Английские и американские физики отдавали должное нашим — Харитону, Флерову, Зельдовичу. Считали их крупными фигурами. Знали, что советская ядерная физика развивается успешно и какие-то намерения в отношении атомного оружия мы тоже имеем. Но они многое списывали на войну: трудности, безденежье, некогда русским этим заниматься. Первый наш взрыв 29 августа 1946 года был трагедией для их политиков и, понятно, разведчиков. По всем статьям проморгали.
— Чтобы завершить с темой «проморгали». Ведь догадывались асе в английской контрразведке, что Филби, Берджесс… баловались коммунизмом. И что — все равно допускали к высоким постам, секретным сведениям?
— Есть здесь очень интересный момент. Кажется, это было с Маклином, когда после Кембриджа он проходил комиссию для принятия в Форин Оффис. О его прокоммунистическом студенческом настрое знали. Спросили: и как вы сейчас? Маклин «честно» признался, что «этими вещами интересовался», но теперь куда уж, больше не будет. Его зачисляли в МИД с напутствием: хорошо, идите. Сыграла свою роль корпоративность, он был человеком их круга, собственных взглядов не скрывал и от заскоков, столь свойственных милой молодости, не отказывался. Почему бы и не простить, не поверить одному из своих? Никто никогда Маклина в коммунистическом прошлом не упрекал. А вот произошел провал, бегство в Союз, тут уж на него ополчились. Полоскали все грязное белье как могли.
— Владимир Борисович, с вербовкой Маклина относительно ясно. А как пришли в разведку вы?
О ПЕРВОМ ЗАДАНИИ — РАССКАЗ ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА
— Видите ли, я кондовый научно-технический разведчик. Закончил Станкин и о разведке вообще не думал. Не подозревал, что она есть, до войны об этом непременном виде человеческой деятельности народу никогда не говорили. А я учился и одновременно стал летать. Мечтал о военной авиации и со всей юной страстью откликнулся на призыв комсомола: умел стрелять, прыгать с парашютом, водил мотоцикл. Между прочим, до сих пор езжу судить соревнования планеристов, я судья Всесоюзной или, как ее теперь назвать, категории.
И вдруг совершенно неожиданно приглашают на Старую площадь и долго-долго мурыжат. Всякие комиссии, разговоры, заполнение анкет, ждите-приходите. А в июне 1939-го приглашают в какое-то укромное место, отвозят в спецшколу и только там сообщают: вы будете разведчиком.
Тогда система подготовки была не такая, как сейчас. Академии и всего прочего не существовало. Маленькие деревянные избушки, разбросанные по всей Московской области. Принималось в спецшколу человек по 15–20. На моем объекте обучались 18 человек, четыре языковые группы — по 4–5 слушателей в каждой. Группки крошечные, и друг друга мы совсем не знали. Да, такая вот конспирация. Она себя здорово оправдывала. Я, например, учился в одно время с Феклисовым и Яцковым. (Знаменитые разведчики,
