Читаем без скачивания За дальним лесом - Алексей Гаврилов

– Что, совсем всё так плохо? – поинтересовалась она.

– Да как тебе сказать… – чуть помедлив начал старик, – Совсем. Понимаешь, она как ворчать да кричать начинает, я в ступор впадаю. Ничего не хочу. Видеть и слышать её не хочу. Ничего на белом светене надо. Разве о таком я мечтал? Начиналось то всё хорошо. Любовь была. А потом… Вот всё, чтобы я не сделал – ноль реакции. Ни пол слова одобрения. Как-то раз рыбу большую поймал, пол дня за нею в лодке гонялся, домой торопился, похвалиться уловом. И что же? Даже ухом не повела. Ни пол словечка радости, или похвалить там. «Положи на лавку. Потом разделаю». Вот и всё. Полы в избе перебрал, чтоб не скрипели и щелей не было. Тоже самое – как будто ничего и не было, будто я с ними два дня и не корячился. Ноль реакции. И так во всём. Во всём. Понимаешь?

Марусе в этотмомент показалось, что на глазах старика выступили слёзы, которые он старался тщательно спрятать. Видимо, в душе у него сильно накипело.

– Вот так и получается, – продолжил старик, – Вроде бы и живёшь, а вроде бы тебя как будто и нет – пустое место. Знаешь, как это трудно и тяжело для души – быть пустым местом. Когда тебе изо дня в день, постоянно, всем своим равнодушным поведением, словами обозначают, что ты – пустое место. Это невыносимо. Она и консерваторию-то свою придумала только лет двадцать тому назад, когда поезд уже ушёл. Это она специально придумала, опять, таки, чтобы меня принизить, моё достоинство. Дескать – это я снова виноват, что она из-за меня перспективу свою упустила, на крыльях голоса не взлетела. А так, сидела бы сейчас в своём колхозе, коровам хвосты крутила, по колено… прости, Господи. Ну, может быть, сейчас бы уже бригадиром стала бы. Есть у неё хватка. А голос у неё действительно хороший был в молодости. Как запоёт – закачаешься. Соловьи умолкали, чтобы только её послушать.Вот как пела. Вот я и польстился. Думал: чувственная натура – любить будет всею душой. Горы готов был свернуть ради неё. Да только где она – любовь-то эта? Об стенку горох,а я как скоморох. Одна отрада у меня только и осталась: на море смотреть. Море – оно все печали забирает и уносит с собой, куда-то далеко, за горизонт. Если бы не оно, не знаю, что со мной бы и было. Вот я и просиживаю часами на берегу – морю печали свои отдаю. Много их у меня накопилось, да каждый день новые всё наваливаются да наваливаются. Не разгрести.

– Даже не представляю, как Вы так живёте. Пробую представить, изо всех сил, но пока не очень-то получается – у меня никогда такого не было. Но я бы так точно не смогла. А Вы поговорить с нею об этом не пробовали? Рассказать всё вот как есть у Васна душе? – Марусе очень хотелось помочь старику и попробовать найти хоть какое-нибудь подходящее для такой ситуации решение.

– Пробовал, – ничуть не воодушевившись, ответил старик, – Заикнулся один разок. Давно уже. Так она мне ответила, знаешь, что? Что «мужские работа – это моя обязанность. Так что же теперь, за мужскую работу хвалить что ли? Восторгаться?». Вот и весь сказ. А быть надеждой и опорой – это тогда разве не женская обязанность? Или вот к примеру, борщ она вкусный сварит, наваристый. Так по её логике я этого официально заметить не должен, должен промолчать и не похвалить её, не откомплиментировать? Это же её женская работа тогда получается. Обязанность, как она изволит выражаться. Нет, маленькая, в любви обязанностей быть не может. В любви всё только добровольно, по желанию, с охотой, с энтузиазмом. Ласка, нежность, доброта – к ним не обяжешь. Или вот ещё, про «мужскую работу». Мужская работа она ведь по трудности, по сложности разная бывает. А в её понимании всё едино, без разницы. Так как же тогда? Вот подвиг, к примеру, какой – тоже можно засчитать за «мужскую такую работу» получается. Так что же теперь выходит, за него, за этот самый подвиг и не похвалят, и не одобрят? Как будтоничего и не было? Пустое место? Тогда уж лучше сразу под танк и с гранатой, чтобы уж сразу и совсем.

– Ну, это Вы уже через край насыпали. Нельзя так. Какая бы жизнь ни была, надо жить, менять что-то вокруг себя, на своё усмотрение, карабкаться. А не прятаться от жизни с гранатой под танком. Да и танк-то здесь при чём? Он-то в чём провинился?

– Да это я так, для примеру, – вставил старик.

– Пессимизма в Вас много. Разочарования. Сливать надо, не то утонете совсем.

– Наверное, ты права, – резюмировал старик, – А на освободившееся место оптимизма долить, да так, чтобы до самых до краёв и с горочкой, – несколько оживившись, пошутил старик.

– Это точно, – поддержала его Маруся, – Долить до полного бака! И всё-таки, мне кажется, оптимизма Вам не занимать–вон, не один десяток лет так прожили и живёте, значит на что-то всё ещё надеетесь, верите.

– Люблю я её. Сам не знаю почему, но и такую люблю. И всё ещё надеюсь, верю и жду хорошего.

– Ни такие они уж и старые, – подумала Маруся, – просто уставшие друг от друга, вернее: от непонимания. Надо тут что-то перебаламутить. Замутить по-новому.

– Идите уже обедать, – из-под навеса донёсся призывный клич старухи, -Столовая на вынос не работает.

– Вот всегда она так… – в сердцах произнёс старик и не договорил.

– А по-моему – забавно, – не согласилась с ним Маруся, – Уже бежим и падаем! – крикнула она в ответ старухе, – Только руки помоем! – и она направилась к прибрежной кромке воды.

– Какие у вас тут чайки странные – чёрные, – произнесла Маруся, окинув берег своим взглядом и заметив разгуливающих по прибрежному песку птиц.

– Это голуби, – равнодушно отозвался старик, не проявив к удивлению девочки никакого интереса. Было видно, что для него это обыденное дело, – Там, за утёсом, пансьионат, вот они там и харчуются. Пошли. Ждёт ведь. Сейчас только бутылку в море брошу, – и увидев удивление в глазах девочки и не дожидаясь её осуждения, продолжил, – Ты не подумай, у меня всё стерильно, потому, как бутылка простерилизована. Я с экологией не борюсь. Это люди всё за экологию друг с другом борются и всё победить никак не могут. А я с природой полностью согласен. Дружок у меня на необитаемом острове