Читаем без скачивания Меч Константина - Деян Стоилькович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А как, Воя? – отозвался Стеван, товарищ Драинаца по ученичеству, который прекрасно знал, что после каждой такой речи следует призыв к ликвидации.
– В ночь на девятое мы впятером в его доме…
– В его доме? – Стеван недоуменно поднял брови. Драинац допил ракию и откинулся на спинку стула, сцепив руки на затылке. Самодовольно улыбаясь, ответил:
– Именно так, мой Стеван! Пусть это послужит примером для прочих. Пусть эти скоты знают, что им нет спасения даже у домашнего очага!
Некоторое время в комнате царила тишина, после чего Яков, железнодорожный рабочий, в доме которого в последнее время проходили собрания, взялся за бутылку и спросил:
– Еще стаканчик, товарищ комиссар?
11
– Еще стаканчик, Крсман?
Теофилович поднял голову, посмотрел на свою жену. Она сидела как каменная, исключительно горизонтально держа вилку тремя пальцами, так утонченно… Господски…
Он посмотрел на стаканчик в своей левой руки. Он был наполовину пуст.
Данка обожает устраивать такие штучки.
Стоило только ему появиться в дверях, как она учуяла, что он уже выпил. Но конечно же, виду не подала. Стол уже был накрыт, и на нем его ждала тарелка остывшего супа. Он сел. Первые десять минут напоминали обыкновенный семейный обед.
Данка была не из тех жен, что вечно попрекают своего мужа, закатывают истерики и драматизируют любые события, нет… Ее методы были намного тоньше и страшнее. Она обладала способностью укутывать все в тончайший шелк иронии.
– Нет, – ответил тихо Крсман. – Не хочу.
Она смолкла на минуту, после чего опять подняла голову:
– Господин Лукич не явится к обеду?
Этот вопрос удивил Крсмана. Он нервно отложил вилку и нож в сторону, ему захотелось потянуться за рюмкой, но он переборол это желание.
– Он ушел в город. У него дела.
Данка сидела за столом. Есть она вообще не ела, просто перебирала вилкой на тарелке кусочки мяса и овощей.
– В город? После обеда? Странные у него там дела…
– Да, да… – бормотал Крсман с отсутствующим видом, стараясь не смотреть ей в глаза.
– Странный все-таки человек этот господин Лукич… Крсман украдкой глянул на золотистую жидкость в стоящем рядом стаканчике. Ему казалось, что воздух пропитан пьянящим запахом препеченицы.
– С чего это ты взяла? – спросил он.
– Не знаю, что-то, мне кажется, в нем такое есть… Слишком уж он таинственный.
– Мне не показалось.
– Нет? Странно… – произнесла Данка и продолжила ковырять вилкой в тарелке.
Крсман, приоткрыв рот, смотрел на нее. Хотел было что-то сказать, но тут же забыл, что именно. Пока он раздумывал, женщина опять прострелила его взглядом:
– Его глаза… Будто он чем-то болен. Как-то так…
– Как? – нервозно прервал жену Крсман.
Данка в ответ на это мягко рассмеялась и продолжила:
– Они как-то странно светятся.
И опять выдержала короткую паузу:
– В темноте.
Замерев, муж несколько секунд смотрел на нее, после чего едва слышно произнес:
– Ерунда какая-то…
– Может быть, – она слегка возвысила голос. Сделав вид, что разговор на эту тему его более не интересует, Крсман взял в руки нож с вилкой и продолжил трапезу. В комнате воцарилась предательская тишина: не слышно было ни позвякивания посуды, ни жужжания мух, ни голосов во дворе – совсем ничего… Он хорошо знал, что за этим последует нечто неприятное, неожиданное.
– Как дела у Драгутина?
Крсман дернулся. Он поглядел на белую накрахмаленную скатерть и на вазу со свежесрезанными цветами в центре орехового журнального столика. Потом медленно поднял голову:
– У Драгутина?
– Да, у Драгутина Стевановича, твоего старого партнера. Я слышала, он долго не протянет.
Крсман с огромным трудом проглотил кусок жареного мяса, застрявший у него в горле, после чего взял со стола салфетку и вытер ею сухие губы.
– Да, он сильно болен.
– Раз уж мы заговорили о болезнях… – Голос Данки похолодел еще сильнее. – Что-то происходит с твоей племянницей.
– С Милицей? Не говори глупостей.
– Этот… ребенок… как и наш незваный гость, я бы сказала, ведет себя… странно.
– Быть странным и быть больным – вещи разные, Данка. Кроме того, ты сама прекрасно знаешь, что ей довелось пережить. Конечно, это была серьезная психическая травма.
– Травма? Хотела бы я знать, как это согласуется с твоей купеческой логикой!
– Что ты хочешь этим сказать, женщина? Давай не стесняйся!
Данка глубоко вздохнула, желая этим подчеркнуть свою фальшивую озабоченность:
– Вчера я застала ее за игрой с мертвым голубем, – в полголоса произнесла она, как будто выражала соболезнование. – По правде говоря…
– Что?! – воскликнул Крсман.
Данка обиженно склонила голову и абсолютно спокойным голосом завершила свою мысль:
– …меня бы не очень удивило, если бы оказалось, что это она свернула ему голову.
Крсман хотел что-то возразить, но вовремя остановился. Он смотрел на жену так беспомощно, как прогоревший лавочник смотрит на распродажу своего имущества на аукционе. Неизвестно почему, но он тут же вспомнил слова учителя латинского языка: «Жена будет смотреть тебе прямо в глаза, сообщая, что она изменила тебе с твоим родным братом. А ты в ответ обругаешь ее, плюнешь, ударишь по лицу, может быть, убьешь… Словом, сделаешь все, что угодно, только бы не встречаться с ней взглядом».
Тяжело вздохнув, он поднял стаканчик с ракией и одним глотком допил ее. Потом молча встал и вышел из комнаты.
Данка улыбнулась.
И с аппетитом принялась за обед.
12
Из темноты доносилось журчание воды. Будто из расщелины в камне вытекала миниатюрная река. Этот звук проникал сквозь затхлый воздух, переполняя Марко Шмидта страхом, который затаился у него на самом дне утробы.
Они оказались в овальном пространстве. Канн осветил на мгновение лампой разверстые гробы в стенах и фрески над ними.
– Катакомбы, где укрывались христиане… – пробормотал Шмидт.
– Точно, – согласился эсэсовец. – Они отмечены на карте.
– Их и в самом деле много…
– В те времена частенько умирали. Чума, голод, готы.
– Куда теперь?
– В один из этих четырех проходов.
Шмидт пытался рассмотреть входы, но смог увидеть только четыре черные дыры в стене, отстоявшие друг от друга на одинаковом удалении.
– Вы знаете в какой?
– Естественно.
Канн молча двинулся вперед, но на полпути остановился. Оглянулся и всмотрелся в темноту за своей спиной. После чего пошарил взглядом по сторонам.
– Что случилось? – спросил Шмидт, который уже начал потихоньку паниковать.
– Ничего.
– Вы что-то увидели?
– Нет, просто проявляю осторожность.
Шмидт закрыл глаза. Он начал считать про себя до двадцати, так, как еще в детстве его учил отец. Раз… Два… Три… Журчание воды становилось все громче. Четыре…
Пять… Шесть… То, что несколько раньше принял за обычное эхо, звучало теперь все громче и громче ТУП-ТУП-ТУП…
– Вы слышали? – подавленно прошептал он. К его удивлению, Канн на несколько мгновений задержался с ответом, ровно настолько, чтобы услышать легкий звон металла, ударяющего о металл. И только после этого ответил голосом, от которого у Шмидта кровь застыла в жилах:
– Да. Слышу…
Звук усиливался, теперь они могли определить направление, откуда он доносился, – слева, из мрачного коридора ТУП-ТУП-ТУП…
– Вы знаете, Шмидт, что это за звук? – спросил Канн.
– Нет.
– Его издает отряд солдат, бегущий легкой трусцой. Сандалии стучат по поверхности в едином ритме, оружие позвякивает, ударяясь о панцири.
– Шутить изволите?
– Я никогда не шучу, Шмидт. Идемте.
Канн резко взял с места, и полы его черного кожаного плаща напомнили Шмидту крылья летучей мыши.
Восемнадцать… Девятнадцать… Двадцать.
Не имея больше сил сдерживаться, Шмидт проклял себя за слабость духа и, прежде чем вступить вслед за Канном в избранный коридор, бросил взгляд влево. Там, у одного из входов в тоннели, прямо у стены, из которой била тонкая струйка воды, он увидел высокого мужчину в странном одеянии. Он удивленно смотрел на него в течение нескольких бесконечно долгих секунд и со страхом понял, что это никакой не римский легионер, не готский воин и не турецкий пехотинец, а христианский витязь в легком панцире, поверх которого была наброшена алая туника с вышитым знаком дракона…
Пытаясь убедить себя в том, что это всего лишь галлюцинация, Шмидт поспешил за Канном, который уже оторвался от него метров на десять. Боясь потеряться и остаться без спасительного источника света, он пустился бежать что было духу и настиг щтурмбаннфюрера уже в самом конце коридора. Остановившись, он глубоко вдохнул смердящий, пропитанный сыростью воздух подземелья и вновь решил, что он все-таки сошел с ума.
