Читаем без скачивания Магнетизерка - Леонид Девятых

— Конечно, — кивнула Турчанинова и обратилась к Евфросинии: — Благодарю вас.

— De rien[7], — мягко улыбнулась та.

— А можно вас еще навестить? — спросила Анна.

— Ну, отчего же нельзя, — разрешила Евфросиния. — Только они это вряд ли вам позволят.

— Кто они?

— Господин Штраубе и господин Осташков.

— Это так? — обернулась она к Ивану Карловичу.

Тот лишь молча пожал плечами.

— Так, так, — подтвердила ясновидящая. — Просто Иван Карлович сейчас погружен в собственные мысли. Одна из них обо мне, а другая о его милейшей супруге Софии Эммануиловне. Дело в том, что в последнее время Софи увлеклась неким гвардейским штаб-ротмистром Вронским. И в настоящее время направляется в его карете к нему на квартиру.

Евфросиния взглянула на теперь уже побелевшего доктора и добавила:

— Хотите знать, чем они будут заниматься там, скажем, через три четверти часа?

Она почему-то недолюбливала Ивана Карловича.

— Нет, не хочу, — ответила Анна и посмотрела на доктора. — Кажется, мне действительно пора уходить.

Штраубе кивнул и с убитым видом вышел из палаты.

— Прощайте, — сказала Анна.

— Прощайте, — ответила Евфросиния.

— Я увижу вас снова?

— Увидите, — с неожиданной печалью ответила молодая женщина. — Один раз.

Анна кивнула и направилась к выходу.

— Вы его найдете, — услышала она голос Евфросинии.

— Кого? — обернулась Анна Александровна.

— Того, кого ищете, — ответила ясновидящая.

Глава одиннадцатая

«Петица», «Звезница», «Земница» и Троянова чаша. — «Вы? Одна?» — Какой же он бурбон, или о чем поведала мадемуазель Турчанинова подполковнику Тайной экспедиции. — Сны, они почти всегда вещие. — Большой палец как орудие убийства. — Злые и сумасшедшие одинаково сильны.

— Нашли? — с надеждой спросил Борис Андреевич и сделал попытку приподняться.

— Ищут, — поспешила заверить его Анна. — Лежите, пожалуйста.

Нелидов откинулся на подушки.

— Нельзя, чтобы она пропала. Ведь «Петица» есть книга откровений, и вместе с «Звезницей», «Земницей» и Трояновой чашей они составляют…

Гримаса боли исказила его лицо. Тело Бориса Андреевича вытянулось и стало прогибаться назад. Анна, как могла, старалась своими раппортами уменьшить боль, но на сей раз это получилось у нее с большим трудом. Наконец по телу Нелидова прошли судороги, и оно потеряло способность двигаться.

— Есть новости о книге? — спросила она Андрея Борисовича.

— Все то же, — мрачно ответил Нелидов-младший. — Если отец умрет, я себе этого никогда не прощу.

— Мне надо поговорить с господином Татищевым.

— Я думаю, он зайдет вечером.

— Вы меня не поняли, — жестко посмотрела на Андрея Анна Александровна. — Мне надо поговорить с господином Татищевым срочно.

— Но время для визитов еще не…

— Вы знаете, где он живет? — оборвала Андрея Турчанинова.

— На набережной Невы, недалеко от Сената.

* * *

— Вы? Одна? Вас кто-нибудь видел? — спросил Татищев, когда они расположились у него в кабинете.

— А что такое? Вы боитесь за свою репутацию?

Опять сарказм в голосе. До чего же несносная женщина, тьфу ты, девица!

— Но приходить одной, к мужчине…

— Ах, так вы боитесь за мою репутацию? — слегка усмехнулась Анна Александровна. — Тогда не стоит беспокоиться.

— Хорошо, не буду, — с ехидцей произнес Татищев. — Итак…

— Я хочу помочь в поисках книги, — начала Анна. — Ее надо найти, иначе Борис Андреевич умрет.

Это было сказано столь прямолинейно и как-то буднично, что Павел Андреевич вздрогнул.

— А вы со своими методами, пассами и раппортами что же не лечите его?

— Я лишь удерживаю болезнь. Но чтобы успешно бороться с ней, надо вернуть ему книгу, — прямо-таки отчеканила Турчанинова.

— В вашей помощи нет необходимости. Вы взялись лечить Нелидова, вот и лечите себе. Прошу прощения, сударыня, у меня сегодня слишком много дел.

Анна с возмущением посмотрела на Татищева. Он вот так безапелляционно выпроваживает ее? Бурбон! Разве позволительно мужчинам так вести себя с женщи… с девицами?

— У адмирала де Риваса в день смерти был посетитель, — выпалила вдруг Турчанинова.

Однако Павел Андреевич лишь насмешливо произнес:

— Что вы говорите!

— Значит, вам это известно, — констатировала Анна, искусно скрыв разочарование. — А известно ли вам, во что он был одет?

— В испанский плащ и шляпу, — спокойно ответил подполковник.

— М-м, — уже не скрывая своего разочарования, произнесла гостья. — А вам известно, что есть один человек, который его видел?

— Двое, — коротко произнес Татищев.

— Прошу прощения? — не поняла Анна.

— Его видели двое, — насмешливо ответил Павел Андреевич. — Эта девица, о коей вы, верно, прочитали в газетах, и ваш покорный слуга.

— Вы его видели? — широко распахнула глаза Турчанинова.

— Видел, правда, только в спину. Что вы еще имеете мне сообщить?

— Что еще имею?

Анна сердито закусила губу. Какой насмешливый, даже пренебрежительный у него тон! Ничего, сейчас она ему покажет!

— Вы видели покойного адмирала?

— Конечно.

— Тогда вы, верно, заметили на его лбу небольшое красное пятно размером с серебряный гривенник?

Улыбка мигом слетела с лица Татищева. В его взгляде Анна с удовлетворением прочла удивление и растерянность.

— Вы были там? Откуда вам про это известно?

— Значит, пятно было?

— Положим, было, — нехотя ответил он. — Повторяю вопрос, сударыня: откуда вам про это известно?

— Вы только что об этом сказали.

— Но вы спросили меня о пятне, было ли оно!

— Я только предположила.

— Хорошо, почему вы это предположили?

— Долго рассказывать. К тому же, — не без язвительной нотки добавила Турчанинова, — у вас сегодня так много дел.

— Тогда не тратьте зря время!

— Я думаю, я полагаю…

Как часто ей снится этот сон. Нет, два сна. В первом она все время карабкается на какую-то гору. Она очень высокая, крутая, почти вертикальная, и вершина ее острая, как лезвие ножа. Ей трудно, но она упорно лезет вверх, потому, что ей обязательно нужно перебраться на другую сторону. И вот когда она добирается до острой вершины и остается только чуть-чуть, она вдруг срывается и летит вниз, скользя по крутому склону и тщетно пытаясь за что-нибудь ухватиться. Когда же до земли остается одно мгновение и гибель уже неминуема, она просыпается.

Второй сон ярче и красочней. Она выходит из классов. До обеда еще далеко, и она решает посидеть в саду. Гувернантка пошла к матушке с докладом о ее успехах, в саду она одна.

Потом она идет поросшей травой тропинкой меж яблоневых и грушевых деревьев и вдруг оказывается в длинном коридоре с множеством дверей. Все они заперты, кроме одной. На двери распятие, почему-то вниз головой. Она приоткрывает дверь, осторожно делает шаг, другой, и вот она уже в зале, похожей на университетскую аудиторию. Из-за высоких витражей на стенах аудитории пляшут цветные блики.

Сама аудитория представляет собой несколько рядов полукруглых скамей, расположенных ступенями. В центре кафедра, за которой стоит седобородый старец в просторном одеянии из китайской камки и с совершенно голым, как коленка, черепом. Что он говорит, ей не слышно. Когда глаза привыкают к полумраку, она замечает, что на скамьях сидит около дюжины человек в одинаковых пурпурных шапочках и с лентами через плечо. Ленты у них разных цветов: розовые, фиолетовые, зеленые, белые. При ее появлении старец перестает говорить. Вслед за ним поворачивают к ней головы и сидящие на скамьях люди. Но вместо лиц у них звериные морды. Самый ближний к ней — это какая-то помесь гиены и волка. Однако у него человеческие глаза, и она догадывается, что звериные морды — это личины, надетые на лица. Она на шаг отступает, и тут на плечо ложится чья-то рука. Вздрогнув от неожиданности, она слышит:

— Вы заблудились, мадемуазель?

— Да, — отвечает она.

И просыпается.

— Вы что, заснули? Говорите же! У меня действительно много дел!

— Что? Ах, да, — вздрогнула Анна. — Я уверена, что адмирала де Риваса убили.

— Что?!

— И я знаю, как это произошло.

Павел Андреевич не скрывал раздражения. Вроде, в своем уме и не похожа на блудную девицу из Желтого дома. Когда он пришел к Жучкиной с допросом, та понесла такую околесицу, что ему стало ясно: сумасшедшая. А потом блудница заговорила по-итальянски, и он ушел. Может, у Турчаниновой тоже помешательство? Она какая-то нервическая. Говорят, у невротиков по весне начинаются обострения.

— Вы говорите по-итальянски?

— Это вы к чему? Вы были у Евфросинии? — спросила Анна Александровна.