Читаем без скачивания Нищета. Часть первая - Луиза Мишель

Луиза стояла рядом с матерью, а Софи сидела в детском креслице, облокотившись на стол и подперев ручонками подбородок. Лампа заливала ее головку мягким светом. Девочки смотрели на мать с тем горестным изумлением, в котором выражается инстинктивный детский протест против житейских невзгод. В тишине медленно и торжественно пробили часы. Было уже поздно, но погруженная в свои печальные думы Мадлена впервые забыла вовремя уложить детей спать.

В дверь постучали. Мадлена вздрогнула, девочки вскрикнули от испуга: порою звук упавшего наперстка или скрип двери действует на потрясенную человеческую душу подобно грохоту артиллерийской канонады.

Вошла Олимпия. Сначала Мадлена ее не узнала, так изменили ее болезнь и крикливый наряд. Олимпия молча стояла посреди комнаты, невольно проникшись сочувствием к горю старой подруги.

— Это я, — промолвила она наконец, — это я, Элиза. Неужели ты меня не узнаешь?

В ту пору, когда Олимпия работала на кожевенном заводе, она звалась просто Элизой.

— Ах, это ты, моя милая! — воскликнула Мадлена. — Ты вспомнила о нас и пришла навестить в тяжелую минуту?

— Да, ведь с тобою случилось несчастье.

— И не одно, а много…

— Мне все известно, — сказала Олимпия и поделилась тем, что она узнала об Огюсте и его отце.

Мадлена покачала головой. Она считала, что на жизнь Руссерана покушался Огюст. Правда, она не была уверена в этом, это только ее предположение… Ведь ясно: чем больше мальчик доверял хозяину, тем сильнее должен был негодовать против этого изверга. Он поступил как мужчина, как настоящий мужчина. Но тогда почему арестовали Жака? Разве он виноват в этом преступлении? Быть может, он замешан в политике?

Наши правители весьма ловко умеют все подвести под рубрику политических преступлений, и простой люд, привыкнув к тому, что слово «политика» связано для него со всякими преследованиями, ничему не удивляется, когда речь идет о политике. Мадлена отлично знала, что, прикрываясь этим словом, власти позволяют себе решительно все. Уж не арестуют ли они и Анжелу? Это было вполне вероятно. Однако Олимпия, на досуге почитывавшая бульварные листки и потому имевшая некоторое представление о судопроизводстве, уверяла, что Анжелу могут вызвать только в качестве свидетеля. Олимпия даже предложила научить девушку, как себя держать. Завтра утром она приведет Анжелу домой, предварительно все ей растолковав. И пусть судебный следователь присылает за Анжелой, когда ему заблагорассудится: та будет знать, что ей говорить.

— Но где же она? — спросила Мадлена.

— У меня.

— У тебя?.. Боже мой!

— Да, у меня. Неужели ты боишься, что я научу ее дурному или дам ей плохой совет? Как ты только могла подумать?

Олимпия совсем расстроилась. Мадлене пришлось извиняться и утешать приятельницу, уверяя, что она вовсе не хотела ее обидеть. Тогда Олимпия попросила разрешения наведываться ежедневно. Да, она жалкое создание и недостойна входить в жилища честных людей и пожимать руку таким, как Бродары, но у нее доброе сердце, и более всего на свете ее огорчит, если те, кого она любит и уважает, откажутся от ее помощи…

Мадлена не стала возражать. Зачем разочаровывать несчастную, зачем говорить, что от нее она никогда ничего не примет?

Олимпия ушла, обещав вернуться на другой день рано утром.

XVII. Иезуит

На бульваре Пор-Рояль, обычно таком тихом и малолюдном, царили шум и оживление. Люди толпились перед позолоченной решеткой особняка Руссеранов. Говорили о преступлении, обсуждали его причины, толковали о возможных последствиях. Сначала распространился слух, будто завод закрылся. Однако на стенах появилось объявление за подписью Агаты Монье, где сообщалось, что кожевенный завод Руссерана продолжает работать; мало того, г-жа Руссеран доводила до всеобщего сведения, что, учитывая требования рабочих, она увеличит плату до шестидесяти сантимов в час, а рабочий день будет ограничен десятью часами. Объявление вызвало много толков.

— Эта Руссеранша, видать, баба неглупая, хитрая бестия!

— Она не потеряла голову от всей этой истории.

— Да еще постаралась, чтобы мужнины дела не пострадали.

— Ему, бедняге, не повезло. Как говорится, обидно разбить трубку, когда в кисете полно табаку!

— Может быть, заводчик выживет?

— Все равно, преступник получит по заслугам.

Говорили и об аресте приехавшего утром коммунара. Но это вряд ли имело связь с покушением на Руссерана. Между прочим, полиция осмотрела сад, и на дорожке нашли мужской башмак…

Мадемуазель де Мериа, как всегда высокомерная, вся в черном, показалась за решеткой. Толпа расступилась перед нею: ее приняли за г-жу Руссеран. На улице ждала карета; Бланш велела кучеру ехать на Почтовую улицу.

Дом, перед которым остановился экипаж, выглядел по-монастырски мрачно и сурово. Его внешний облик говорил сам за себя: толстые потемневшие стены, узенькие окошечки, похожие на бойницы, высокие дубовые двери, обитые железными гвоздями… Изнутри не доносилось ни единого звука.

Мадемуазель де Мериа позвонила и быстро вошла в обширный двор, усыпанный мелким песком и обсаженный деревьями. Затем, пройдя широким коридором, она поднялась по ступенькам и очутилась перед дверью, обитой плотной материей. Подобные двери оберегают покой набожных людей и богатых ученых. Бланш постучала особым манером, и дверь тотчас приоткрылась. На пороге показался человек в сутане.

— Милости прошу, дочь моя! — проговорил он, протягивая руку. — Я вас ждал. Примите мое благословение и садитесь.

Она склонила голову и села в единственное кресло, ожидая вопросов.

— Итак, дочь моя, какие новости? — спросил мужчина в черном.

— Неважные, отец мой.

— С какой точки зрения, дочь моя?

— С духовной.

— Вот как! — Он взял из золотой табакерки понюшку испанского табаку и медленно, с легким свистом втянул в себя. — Объясните, в чем дело, дочь моя. Вам ничего не удалось добиться?

— Покамест нет.

— Вы меня удивляете! С вашим рвением, с вашими исключительными способностями и с помощью наших молитв…

— Все это, отец мой, бессильно перед упорством этой женщины.

— То есть как?

— Госпожа Руссеран принадлежит к числу свободомыслящих.

— Боже правый!

— Она атеистка…

— Силы небесные!

— Социалистка…

— Пресвятая дева! Эта женщина — вместилище всех пороков! А говорили, будто она простовата… Но ведь ее муж не разделяет и никогда не разделял столь предосудительных убеждений. Это глубоко набожный человек, один из столпов нравственности и порядка, и жена не может воспрепятствовать религии, которую он исповедует, поддержать и укрепить его дух.