Читаем без скачивания Я, Яромир Гулливер - Михаил Семенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нам же важно помнить, дорогой Яромир, что война христиан Ярославичей с Всеславом Чародеем была ярким, но лишь одним эпизодом столетней гражданской, развязанной сыном хазарской рабыни в 988 году. Эта война продолжалась уже и далее, подспудно, всполохами вплоть до 17 века, передав кровавую «эстафету» Никоновскому расколу, началу второй гражданской войны на Руси и её новым жертвам».
«Я много рассказал тебе, Яромир», — молвил напоследок Волхв, — «рад был встречи с тобой. Знаю — ты наш потомок и наследник. Тебе много дано, и ты много передашь людям, оставишь о себе добрую память. Эта эстафета незрима, но не прервётся никогда. Прощай. Дай обниму тебя».
7. Путешествие в русский Раскол. Вторая Гражданская
Яромир и Влад Решетников продолжали упорно трудиться, и им не было равных. Почти весь первый этаж музея, залы «деревянных веков» средневекового города, были оформлены ими. Многие экспонаты требовали умения и таланта этих мастеров, порой, ювелирной реставрации. Почти полгода Решетников творил уникальный музейный экспонат, копию фрагмента церковной фрески, чудом сохранившейся в одном из древних храмов города. Аутентично выполнил объемную имитацию естественных неровностей и шероховатостей церковной стены. Рисунок фрески воспроизвёл по своей уникальной технологии, почти, как по мокрой штукатурке. В эти месяцы титанической работы Яромир и семья Влада с тремя детьми жили почти впроголодь. До поры, Влада немного выручала поздняя подработка дворником на территории детского сада, куда с трудом удалось устроиться. Однако, к утру после ночных игрищь «хорошо посидевших» тут взрослых, площадка снова покрывалась окурками и пустыми бутылками, часто битыми. Пришлось уйти, беречь силы для основой работы. Яромир, бывало, одалживал Решетникову небольшие, совсем не лишние у него, деньги. Если друг просил «трёшку», давал пять, лукавил, говорил, что имеется только такая купюра. Возвращаемый долг никогда не брал. Отнекивался: «Разве я тебе, что-то давал?… Ну, была возможность. Будет у тебя, дашь и ты кому-то нуждающемуся».
При сдаче очередной работы оказалось, что существующие расценки позволяли заплатить им за полгода труда всего лишь месячную зарплату. Такие уникальные художественно-реставрационные работы, оказалось, не были нормированы. Вопрос мог быть решен только в столичном профильном институте. Туда со своими доводами на заседание методического совета и засобирался Яромир. Билет на поезд был взят, и он готовился в дорогу.
Ольгу, молодого специалиста архитектора-реставратора из Пскова, впервые командировали в Новгород. С Яромиром их связывала какая-то незримая нить. Ей так показалось уже при их первом знакомстве. Что-то неуловимое влекло к нему, и в этой поездке ей мечталось нечто большее.
Новгород неожиданно встретил летним проливным дождем. Телефона в башне Яромира, конечно, не было, всё случилось внезапно. Пошла с вокзала наугад, примерно знала по его рассказу куда.
Он столкнулся с ней на пороге, влага, стекая с её намокшего одеяния, очертила на полу уже небольшую лужицу. От неожиданности Яромир не поверил глазам, сразу вспомнилась сказка Андерсена «Принцесса на горошине», что читала в детстве ему мать: «…У ворот стояла принцесса. Боже мой, на кого она была похожа от дождя и непогоды! Вода стекала с её волос и платья, стекала прямо в носки башмаков и вытекала из пяток, а она говорила, что она настоящая принцесса…»
В его Башне, чтобы переодеться, женского ничего быть не могло. Он открыл свой резной сундук, нашел то, что искал. Протянул ей свою, вышитую красным узором, льняную рубаху. Покраснел и сам. Она скрылась за створкой шкафа, с трудом стянула прилипшее платье. Продела руки в рукава этой его рубахи, и ткань мягко покрыла плечи и спину. Его одежда теперь обнимала ее, такое похожее на его тело. В этом случилось странное их соединение. Она закатала рукава. Луч солнца высветил пушок светлых волосинок, приподнявшихся на озябшей коже её запястий. Он почувствовал нахлынувшую нежность. От сочувствия к этой, такой же как и он, высокой худощавой девушке, облаченной в его рубаху, к горлу Яромира подкатил ком. Он ощутил, что так страстно не желал еще никого. От этого в его душе будто сжалась некая тугая пружина, энергии которой, с лихвой хватит его любви к ней до конца совместного жизненного пути. Она повернулась, чтобы он расправил складку рубахи на ее спине и Яромир задохнулся ароматом ее кожи. Высыхающие волосы Ольги пушисто светились вокруг головы, он любовался их светящимся нимбом. Видел, как у её ключицы мягко пульсировала голубая жилка. Когда она заснула, он рассматривал вены на её висках и запястьях, Чувствовал аромат её губ. Сквозь одежду он чувствовал её тёплое дыхание. Он лёг рядом, они обнялись.
У Яромира началась новая жизнь — любви и страха. Страха, что она может исчезнуть так же неожиданно, как появилась в его жизни. Вдруг, этот драгоценный подарок судьбы ему доставили по-ошибке, и вот-вот попросят вернуть?
Следующим утром он был в Москве. Их вопрос решился, но только вполовину. Всё равно вышло, будто несколько месяцев они проработали бесплатно. Ну, хоть так.
Перед вечерним поездом обратно, коротая время, он зашел в Третьяковку. Бывал тут и раньше, помнил любимые залы. В этот раз будто специально ноги привели к полотну Сурикова «Боярыня Морозова». В этом образе Яромир узнавал свою мать, она и внешне была похожа. Как зачарованный он не мог оторвать взгляда. И, словно межвременной портал, картина вобрала его, поглотила, переместив в те драматичные времена 17 века, годы русского церковного Раскола, как оказалось — раскола всего общества, два века очередной «тихой» гражданской войны, скрытого неповиновения, пожаров самосожжения и огромных напрасных жертв.
Память нации каждому крупному историческому персонажу стремится придать цельный, законченный облик, как бы творит «изваяние». Иногда о нём можно говорить лишь условно, как о неком ощущении, складывающимся из разных фактов, оценок, эмоций, существующим как образ, не нуждающимся в доказательствах. Но в некоторых случаях «изваяние» исторического деятеля явственно формирует словесную или визуальную форму. Это произошло с боярыней Федосьей Прокопьевной Морозовой, которая в памяти России осталась такой, как ее написал В. И. Суриков, удивительно ярко представив эту замечательную женщину. Суриковская Морозова, безусловно, стала «вечным маяком и спутником» русского человека.
Древнерусский человек жил и мыслил в рамках религиозного сознания. Он «окормлялся» верой как насущным хлебом. В Древней Руси было сколько угодно еретиков и вероотступников, но не было атеистов. Боярыня Морозова — это сильный, но не фанатичный характер, без тени