Читаем без скачивания Поп - Александр Сегень
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– За что же тебя лупят постоянно? – спросил отец Александр.
– Рылом не вышел, – пожал тот плечами.
Крещение происходило посреди храма. Видя смущение крещающихся, батюшка удалил женщин. Остались только Торопцев, Роман Исцеленное Ухо и дьякон Олег.
Напротив аналоя поставили огромную кадку, наполнили её водой. Для каждого новокрещённого отец Александр приготовил свежее нижнее бельё и крестики. Окуная, с болью в душе наблюдал истощённые тела, худые руки и ноги, выпирающие кости грудной клетки. У всех – синяки, царапины, кровоподтёки…
Хорошо было бы истопить им баньку! Но на такую милость начальство Сырой низины не расщедрилось, отведя жёсткое время – один час сорок пять минут на всё про всё.
Охранники с собаками стояли вновь вокруг храма. Двое вошли внутрь и следили за происходящим. Отец Александр на сей раз вежливо подошёл к ним и попросил:
– Шапчонки свои снимите, будьте любезны, битте. – И показал, что нужно сделать. Те неохотно исполнили просьбу русского попа.
Первое время стояли молча, лишь потом им сделалось скучновато, начали переговариваться между собой и даже посмеиваться, на что отец Александр прикрикнул:
– Эй, там! Нихт ха-ха-ха! – И погрозил пальцем.
Они и присмирели, как школьники.
Трогательно было видеть, как после совершения таинства новые Христовы воины рассматривали у себя на груди крестики. Многим великовато оказалось нижнее бельё, но и за него благодарили, смущенно принимая от батюшки благословение.
– Ну вот, – говорил отец Александр, – теперь вы полноценные бойцы моего войска.
В довершение всего сам комендант лагеря майор Шмутц пожаловал в храм. Для разговора с ним батюшка кликнул Алевтину Андреевну, и та перевела, что комендант доволен заботливым отношением священника к пленным соотечественникам и разрешает два раза в неделю привозить в лагерь обеды, о чём отец Александр доселе не раз просил.
59
Когда начали собирать продукты для этих обедов, появился новый помощник – тот самый учитель математики, геометрии и физики Комаринский, который однажды сопровождал батюшку во Псков. Теперь он стал посещать храм и признался отцу Александру:
– А знаете, как получилось моё воцерковление? Я сам дошёл. А если бы вы мне тогда стали доказывать, пропагандировать… Я бы, может, ещё очень не скоро добрёл. Спасибо вам, батюшка.
Он готовился к открытию школы первого сентября и полностью поддерживал отца Александра в том, что нужно ввести новый предмет – закон Божий. Даже обещал помощь в ведении этого предмета.
Обеды удалось наладить.
– Наша организация будет называться «Русский Красный крест», – говорил батюшка.
Два раза в неделю в Сырую низину приезжала подвода с двумя большими флягами супа – борща или горохового.
За весь август в лагере не умерло ни одного человека.
60
Жизнь перепутывала радости и огорчения.
Эстонцы, которых заметно поубавилось в боях с партизанами, в один прекрасный день покинули село Закаты: их отправили куда-то ещё, говорили, что на фронт – дырки затыкать.
Не успели вздохнуть свободно, радио объявило о том, что германская армия овладела Сталинградом и перерезала волжскую артерию. Наступление шло по всему югу и уже докатилось до гор Кавказа.
А в Знаменском, лежащем километрах в тридцати к востоку от Закатов, партизаны убили священника, отца Владимира.
Батюшке Александру отец Владимир не нравился. Он был заносчив, но это ещё куда ни шло, а вот зачем он так некрасиво произносил «Господу помолимся»? Почему-то отцу Владимиру казалось, что ударение надо ставить на последний слог, и получалось так:
– Господу памалимся-а-а!
Отец Александр однажды ему сделал замечание, когда гостил в Знаменском, на что тот дерзко ответил:
– Так в старину произносили.
И с чего он это взял? Непонятно…
Но теперь отец Владимир оказался мучеником за веру. Говорили, что прежде, чем его убить, партизаны вырезали кресты по всему его телу, и лишь потом прикончили ударом штыка в грудь.
Когда отца Владимира обнаружили, наперсный крест лежал у него во рту. «Неужели это он так зверствует?» – с печалью думал отец Александр о Луготинцеве.
Вскоре после этого убийства вместо эстонцев в село прибыл батальон кавказцев. Лихие абреки куда с большим усердием взялись за дело: прочёсывать окрестные леса да выкуривать оттуда партизан!
61
Тогда же, в канун Успения, в доме отца Александра появились Витя и Людочка. Произошло сие так: отец Александр сидел на террасе и зачем-то вычислял по глобусу с помощью линейки, каково расстояние от Закатов до Иерусалима. Вдруг он услышал дерзкий мальчишечий голос:
– Эй, мужик! Дай землю покрутить!
Отец Александр не сразу понял.
– Слышь, мужик, дай землю покрутить!
Тут он встал и подошёл к перилам террасы. Увидел лохматого мальчика в плохоньких одежонках.
– Какую землю? – спросил батюшка.
– Да вон у тебя! Которую ты линейкой мерял!
– А, глобус… – понял наконец священник.
Тут из кустов выскочила ещё и девочка:
– Не давайте ему землю крутить, лучше дайте нам чего-нибудь покушать!
– Откуда же вы такие?
Оборванные, исхудалые дети. Ему лет четырнадцать, ей лет восемь. В глазах – голодная тоска. Девочка одета в матросскую блузу, заношенную дочерна. Это особенно сразу тронуло сердце батюшки. Лицо у девочки взрослое, а одежда – ребёночная.
– Из Ленинграда мы, беженцы.
– А родители? Родственники?
– Родителей нет. Папу расстреляли перед самой войной за какой-то уклон, – рассказывал мальчик. – Мама в ссылке, писем нет. Мы жили с дедушкой и бабушкой под Ленинградом. Но они умерли от голода. А других родственников… мы не знаем, где они есть.
– А как вас величать?
– Величать – это что?
– Как зовут вас?
– Я – Витя.
– А я – Людочка.
– А лет вам сколько?
– Мне тринадцать, – сказал мальчик.
– А мне шесть, – сказала девочка.
– А фамилия?
– Попадьины.
– Это хорошо. Перед матушкой будет козырь. А куда ж идёте-то?
– Туда, где больше хлеба. На юг.
– Считайте, что пришли, мои дорогие. Заходите, сейчас мы вас обедом накормим. Аля! У нас радость великая! Пополнение в семействе!
Так матушку постиг новый удар со стороны батюшкиного великодушия. Поставив детям большую миску постных по случаю Успенского поста щей и дав по куску хлеба, она отвела мужа в соседнюю комнату:
– Смилуйся, отец Александр! Этих-то куда? Чем кормить будем всю ораву?
– Совершенно не орава, а вполне умеренная семья! – сопротивлялся отец Александр. – Найдем, чем прокормить. Первоотшельнику авве Павлу Фивейскому птичка ежедневно приносила хлебец, и он бывал сытый. Так же и мы должны бывать сытыми, насыщаясь немногим.
– Ну мы же не отшельники! Ты службу служишь – в семь утра начинаешь, а к двум часам дня только всё завершаешь! Откуда у тебя сил будет, опомнись!
– Не спорь со мной, а позови-ка Николая Николаевича, он там дрова колет. К тому же, заметь, какова у нашего пополнения знаменательная фамилия – Попадьины. Твои, стало быть, будут.
– Мои… – проворчала недовольно матушка, но взглянула на детей и смирилась.
– А сейчас-то можно мне землю покрутить? – спросил Витя.
– Валяй! – махнул ему рукой отец Александр, и тот радостно уселся в углу, крутил и крутил землю – глобус, найденный отцом Александром в алтаре, когда храм ещё только-только переставал быть клубом.
Пришедшему на зов матушки Торопцеву отец Александр торжественно объявил:
– Слушайте мой манифест. Непочтительный козёл, имеющий благозвучное имя Робинзон, сильно изнурил меня своими нападками. Постановляю к празднику Успения Богородицы сие жестоковыйное животное истребить. И употребить во благо людей для насыщения отощавших телес с домашним тестом, называемым в кулинарии лапшой!
62
Отдав это распоряжение, отец Александр отправился побродить по лесу – пособирать подосиновиков… Непочтительного козла ему было жаль. Положа руку на сердце, в глубине души отец Александр любил забияк, непокорных, неподвластных чужой воле. Он даже находил в чём-то сходство между собой и Робинзоном! Поначалу ведь и он пытался смириться с германским нашествием как с неизбежным злом, ниспосланным русскому народу за его тяжкий грех цареубийства и вероотступничества. Но чем дальше, тем больше нарастало в нём сопротивление, и хотелось на каждом шагу подстерегать тевтонцев и – бодать их!
Бродя по лесу, отец Александр представлял себе, как поведут на казнь Робинзона, и тяжко вздыхал…
Вернувшись через пару часов с полной корзиной подосиновиков, он не застал дома ни Алевтину Андреевну, ни детей, всполошился, но оказалось, что матушка затеяла баню: и сами давно не парились, и ленинградцев следовало отмыть, да и праздник завтра. У бедных Вити и Людочки от долгого недоедания тела были сплошь покрыты какими-то нарывами, да и отмывать этих несчастных детей пришлось долго. Зато как светились их лица, в глазах читалось: «Не верим своему счастью!» Но произносить вслух свои восторги у них уже не хватало сил.
