Читаем без скачивания Двенадцать - Ник Макдонелл

Тогда Хантер почувствовал, как раскат грома прокатывается у него внутри, по костям, и в тот же момент небо разверзлось и пошел настоящий дождь. Хантер видел, что рядом идет Белый Майк, и на него, как казалось Хантеру, направлены все лучи лунного света, которые и не дают ему промокнуть: ведь дождь уже лил изо всех сил, так что улицы стало заливать водой, а Белый Майк оставался сухим. Хантер почувствовал, что вода доходит ему до колен А когда они проходили мимо очередного увитого гирляндами дерева оно вспыхнуло, и вода поднялась и стала гасить огонь, так что повалил невыносимый дым, и Хантер начал бешено махать руками перед лицом, чтобы его разогнать.

Белый Майк наблюдал, как Хантер размахивает руками, а потом схватил его за плечо, чтобы не дать ему выйти на проезжую часть, пока не зажжется зеленый сигнал. На видневшемся впереди Мет-Лайф-билдинг светился огромный крест из электрических огней. Раньше Белый Майк этого креста не замечал и удивился, что обратил на него внимание только сейчас.

Когда Хантер вышел из клубов дыма, ему пришлось с трудом шагать по воде, доходившей ему уже до бедер, а из-за горящих деревьев на него выскочил крест, который был там, в конце улицы. Горящая над крестом надпись «Мет-Лайф» увеличилась, и Хантер понял: «А, да это же наверняка означает „Метрополитен лайф иншуранс“»[34]; здесь расположен «Метрополитен-лайф». Казалось, что буквы витают над зданием, под крестом. Что-то здесь было не так. Вода поднималась все выше и выше. Хантер подумал, что если удастся дойти до креста, то он сможет ходить по воде, ха-ха-ха, как Иисус. Он посмотрел на Белого Майка и подумал: «Ладно», — и оба поднялись и пошли по воде. Но потом Хантер оглянулся и увидел, что Парк-авеню заливает синевато-зеленый океан, с неба обрушиваются зигзаги молний, а волны плещутся туда-сюда и вот-вот смоют здания. В тех местах, где вода тушила огонь на деревьях, поднимался дым.

Теперь Белый Майк уже забеспокоился. Он надеялся, что у Хантера не наступила «шуба»[35], хотя точно и не мог представить, что стоит за этим словом. А его друг то и дело поглядывал через плечо, как будто его преследовало нечто ужасное.

Хантер видел, что происходит Они с Белым Майком тонули, потому что вся вода устремилась в сторону Девяносто шестой улицы и стала собираться там, на вершине холма. И Хантер уже снова шел по земле, и находился он под крестом на Мет-Лайф-билдинг. Тут он заметил, как на него полетела огромная волна; поднявшись из каньона, она нависла выше зданий. Волна была темная-темная, совсем черная, и заслонила луну. Вот-вот вода обрушится на них с Белым Майком. И тут в его сознании возникла картина, которую он запомнил навсегда огромная масса воды взметнулась на сотни футов над пылающими деревьями, которые отражались в ней, и внезапно сквозь ее толщу пробился белый лунный свет.

Белый Майк видел, что с Хантером творится неладное. Он развернул его в другую сторону, спиной к центру, и стал ловить такси. Оба стояли и ждали.

Хантер стоял, а волна подкатывалась все ближе, нарастала, ревела громче раскатов грома, и когда этот звук заполнил его уши, Хантер начал вопить, чтобы перекричать шум В этот момент рядом с ними остановилось такси.

— Все в порядке, Хантер, — сказал Белый Майк когда Хантер в такси заорал, а таксист занервничал и собрался их высадить. Белый Майк бросил ему через перегородку двадцать долларов и попросил не останавливаться.

76

Эндрю просыпается от волнения. Уснул он в одежде, на неразобранной постели, и сейчас он весь липкий, ему неуютно, он нервничает. Сегодня будет вечеринка, из тех, на которых он не бывает. Вечеринки вроде этой часто случаются, но его туда никто не зовет, только потом Эндрю узнает, как все было. И вот, принимая душ, он мучается вопросом, не стоило ли подождать с этим до вечера, чтобы кожа выглядела получше. Ему хочется быть в форме, когда он встретит Сару. Наверно, стоит потом принять душ второй раз. Под душем он мастурбирует, чтобы не показаться слишком возбужденным, если станет обниматься с Сарой, хотя понимает, что такой шанс ему вряд ли выпадет. Когда он пойдет в душ еще раз, он, наверное, снова будет мастурбировать. Ради бога, у Сары же есть парень. Эндрю об этом не думает. На вечеринке, наверно, будут и другие девчонки. Он надевает джинсы и фуфайку, готовит себе яичницу-болтунью с сыром, помидорами и копченой говядиной, потом наливает себе стакан апельсинового сока. Эндрю быстро ест и моет посуду. Он волнуется и сам этому удивлен, его даже мутит от напряжения, а ведь еще совсем рано. «Чем бы сегодня заняться?» — думает он. Все самое важное сегодня произойдет только вечером. Может, ему стоит постричься? Да, именно. Постричься. После стрижки всегда выглядишь хорошо, конечно, если постригли тебя как следует.

Эндрю смотрит в окно парикмахерской на гомосексуалиста лет сорока. Светлые волосы у того типа собраны в конский хвост, на нем облегающие черные джинсы и рубашка, расстегнутая на груди. Гомосексуалист делает стрижку женщине. Эндрю решает, что хочет пойти в обычную старомодную парикмахерскую. От нечего делать Эндрю начинает размышлять, не является ли он гомофобом. Он не дружит ни с одним «голубым». У него практически нет знакомых «голубых». В школе у них есть только один откровенно «голубой» парень, но Эндрю с ним не знаком. И все же он уверен, что предпочтет пойти в старомодную парикмахерскую. Эндрю, как ему кажется, помнит, где такая находится, — это далеко, на Восемьдесят первой улице.

Эндрю видит столб со спиральной белокрасной окраской и выцветший красный навес с надписью «Парикмахерская — три звезды». Он заходит.

В заведении стоят в ряд кресла, всего три, вдоль большого зеркала, и все заняты. Все три парикмахера небольшого роста, старые и лысые. Кроме того, Эндрю поражает, насколько похожи их манеры, да и мастерством своим они, кажется, владеют одинаково. Энергично, но тщательно стригут они клиентов. Все три посетителя — белые мужчины средних лет, в костюмах. Сейчас у них обеденный перерыв, и они пришли, чтобы сделать классические стрижки.

Эндрю ожидает в кресле и перебирает журналы, которые выставлены рядом на стойке. Журналов много: «Эсквайр», «Энтертейнмент уикли» и «Спорте иллюстрейтед», но Эндрю притягивают яркие цвета и кричащие соски на фотографиях в «Плейбое» и «Хастлере». Парень в шоке. Он торопливо возвращает журналы на место и начинает искать на стойке сегодняшние газеты. Скользя взглядом по газете, он думает, зачем в фойе парикмахерской нужны такие журналы. Разве не для онанизма предназначены эти издания? Что с ними можно делать здесь? Читать их, что ли, поджидая, когда лысые старые коротышки смогут тебя постричь? Обсуждать женщин на фотографиях с другими ожидающими: «Посмотрите-ка вот на эту!».

Все три парикмахера заканчивают работу одновременно и смотрят на него. Эндрю подходит к одному из кресел, разглядывая себя в зеркале. Невысокий мужчина обращается к нему с сильным южноамериканским акцентом и спрашивает, чего бы ему хотелось. Эндрю делает неопределенный жест вокруг ушей:

— Просто подровняйте, ну, чуточку уберите, но не надо слишком коротко. — Парикмахер кивает и начинает стричь вокруг ушей. Эндрю внимательно наблюдает в зеркале за каждым движением ножниц. Он беспокоится и думает, что зря не описал свои пожелания точнее, но все же молчит. Дойдя до затылка, мастер замечает, что шея у Эндрю сзади вся покрыта клочковатым коротким пухом. Он ненадолго отходит, и Эндрю ожидает услышать приятное жужжание электрического триммера. Однако вернувшись, парикмахер мажет Эндрю шею сзади горячим кремом. Парень выпрямляется в кресле.

У него до сих пор нет потребности бриться. Время от времени, примерно раз в неделю, он пользуется безопасной бритвой, стараясь не задеть прыщи; крем для бритья ему не нужен. А теперь ему впервые намазали шею кремом, и парикмахер проводит по коже опасной бритвой. До этого Эндрю видел такую только в кино; она тоньше и острее, чем ему представлялось, и не похожа на орудие убийства из фильмов ужасов, хотя так же сверкает, когда на нее падает свет. Эндрю чувствует, как острое лезвие касается его шеи сзади. Парикмахер бреет уверенными, широкими движениями и иногда стряхивает крем с бритвы в раковину. Закончив работу, он вытирает Эндрю шею и предлагает побрить ему голову. Эндрю чуть было не спрашивает, что же у него брить, но решает, что сам вопрос можно считать важной вехой. Он отказывается.

За стрижку с него берут тринадцать долларов, и Эндрю отмечает про себя, что разница между этой суммой и тем, что пришлось бы заплатить в «Унисекс хаир коннекшн», составляет десять долларов. Он выходит из парикмахерской с ощущением чистоты, которое обычно бывает после стрижки, и несколько раз проводит рукой по волосам. Эндрю останавливается и рассматривает свое отражение в стеклах витрин. Как выглядит его стрижка? Он не может решить как. Вернувшись домой, он ест на ланч сандвич. День проходит. Пора уже собираться по-настоящему.