Читаем без скачивания Заморозки - Василий Павлович Щепетнёв

Думал, пока девочки не сказали, что всё, что пора, поехали.

И мы поехали в кафе «Полёт». Большое-пребольшое.

Глава 13

30 июня 1978 года, четверг

Выпускной вечер — 2

И не сказать, чтобы очень уж жарко снаружи, да и окна раскрыты, и вентиляторы на потолке вращаются бодро, а — душно. Я уже и платок поменял (предчувствуя, взял два в запас), а всё кажется, что пот по лицу ручьём катит. Нет, только кажется. На самом деле платок чистый, две-три капли пота — это нормально. Просто предстартовый мандраж, ничего более.

Мы веселимся перед скорой разлукой. Даны приказы, кому на восток, кому на Дальний Восток. Юг, запад и север в выпускниках тоже нуждаются, хоть и в меньшей степени. Распределение у нас всесоюзное, мало не покажется. Кто-то идёт сразу в ординатуру, кто-то даже в аспирантуру, но большинство — на передовую. В окопы. Со связкою гранат против танковой дивизии всяческих болезней. А гранат в связке две. Небогато, но уж что имеем, то и связываем.

— Дорогие коллеги, — это приглашенная гостья, тоже бурденковка, но закончившая институт в год полёта Гагарина. Теперь она профессор, одна из авторов нашего учебника по глазным болезням, работает в институте Гельмгольца, в Москве. Светило! — Сегодня вы стали врачами. Всамделишными, с дипломами. Думаете, дело сделано? Нет, отнюдь, это только начало. Для сравнения: сейчас из военных училищ выходят лейтенанты, но они стремятся к большему — стать капитанами, полковниками, а лучше — генерал-полковниками. Так и вы — можете пребывать в довольстве своим теперешним положением, но можете — и я думаю, должны — расти над собой. Перед вами раскрыты все двери. Но ковровой дорожки не ждите. Каждый — кузнец своего счастья, и надеяться, что для вас откует счастье кто-то другой, не стоит. Фасон не устроит, размер не подойдёт, будет натирать, сковывать движение, и вообще получится типичное не то, и даже хуже. Сами, сами, сами! Но под руководством опытного старшего товарища! — и она махнула стопку водки. Той самой, польской.

Речь мне понравилась, она стоила не рюмки — целого ящика «Soplica».

И мы поддержали, пусть и «Русской». Так себе водка, не пью, но чувствую запах. Впрочем, наша группа в особом положении: я пришел не с пустыми руками, уложил в атташе-кейс пять бутылок из «Березки». Две — «Столичной» в экспортном варианте, с завинчивающейся крышкой, и три — коньяка «Реми Мартэн». Зажравшийся, так зажравшийся!

Стол был приемлемый — на студенческом уровне, конечно. Перечислять не стану. Сам я вкушать обильно не решался, ограничился жареной картошкой с луком, и бутербродами с килькой. Не хватало только пищевой токсикоинфекции — хотя нет, продукты были свежими. Просто — не хотелось. Вечер, а вечером в еде я воздержан.

— Ну, а ты что скажешь, Чижик? — спросил простой человек Конопатьев. Он хоть и в другой группе был, но сейчас наша Первая воссоединилась. Может, и благодаря «Реми Мартэну», не каждый день выпадает случай выпить рюмку-другую настоящего французского коньяка. Можно жизнь прожить, а случай так и не выпадет. Мне вот пока не выпал. Ничего, после Багио устрою загул, с опрокидыванием столов, битьём зеркал и прочими выходками провинциального купчика средней руки, сорвавшего долгожданный куш. Раскардаш, в общем.

— Полагаю, она права. Мы не можем ждать милости ни от кого. Совершенно.

— Но вот к примеру, — сказала Лена Лаваньская, новая в нашей группе, — к примеру одних берут сразу в аспирантуру, а других посылают в деревню Гадюкино в участковую больничку. И что тут делать?

— Да, гадюкинцам сложнее, — согласился я. — Но вот такой пример: в Москву можно отправиться поездом, доехать за ночь. Можно самолетом, час в воздухе, два на земле, аэропорт, багаж, третье, четвертое.

— Можно доехать на машине, — добавила Лена.

— Можно, хотя я бы не советовал. Семь-восемь, а то и десять часов за рулём, дорога поганенькая — зачем, если есть замечательный поезд? Но я не об этом. Если не достало билета, можно идти пешком. Три недели — и ты в Москве. Да, устал, да, не быстро, но ведь в Москве! И тут вопрос: зачем я в Москве? По какому случаю? Как будто Москва сама собою, одним своим именем, своими улицами, Кремлём, Мавзолеем и ГУМом должна что-то разрешить, на что-то пролить свет. Что разрешить? На что пролить свет? Вот в чём вопрос.

— Но ты-то в Москве?

— Я? Я в Чернозёмске, в кафе «Полёт», ем, пью, веселюсь. Не во мне дело, считай, что я — каприз природы, восемь номеров из семи в «Спортлото» выиграл. Дело в вас. На что вы, каждый из вас, готов, чтобы жить лучше?

— Я готов выпить, — это к нам подошел Петровский из семнадцатой группы, и потянулся за коньяком.

— Ступай, тут не подают, — ответил Женя. Петровский — не самый приятный парень. Из побирушек. Берет в долг и не отдаёт.

— Тебе жалко?

— Тебе — жалко.

— Зажрались вы тут, — сказал Петровский, но когда Женя поднялся, быстро попятился. — Шуток не понимаете…

— Вот наглядный пример, — сказал я. — Всегда и везде найдутся никчемушники, завидующие успешным. Будут подкалывать, будут сигнализировать, будут подставлять ножку. По мере возможности. Поэтому есть смысл прислушаться к умному человеку:

Не стоит вечно пребывать в тени —

С последним рядом долго не тяни,

А постепенно пробирайся в первый

— Это Высоцкий, да? — спросила Нина.

— Владимир Семёнович, точно.

— Ты с ним знаком?

— Не близко. Пару раз встречались в компании.

— И каков он?

— Гений, — ответил я. И пошёл плясать.

Танцевать с девочками мы обычно ходим в наш театр. Раз в неделю в кругу добрых знакомых можно повеселиться и развеяться — после спектакля, вестимо. Там и танцуем — фокстрот, танго, вальс. Иногда устраивается вечер латиноамериканских танцев. В общем, интересно и весело.

А здесь… Ну, как уж умеют. Не учат бурденковцев бальным танцам. А зря.

Музыкой нас обеспечивает ансамбль «Матадоры», из сельскохозяйственного института. А наш «Медпункт» работает в Университете. Играть за деньги институтскому ансамблю в родном институте нехорошо. А в неродном — ничего, можно. Вот и уходят играть к чужим. Хотя это, конечно, «втёмную», официально считается, что играют бесплатно, на энтузиазме.

Ладно, что «Медпункт», что «Матадоры», репертуар примерно одинаков.

— Правда, что это твоя музыка? — спросила меня Лена из второй группы.

— Моя, — ответил я. «Шизгару» потеснил «Гамбит», что есть, то есть. Крутят по западному радио, играют на танцульках, да и сама музыка заводная. Такой и задумывалась.

Поплясал. Вернулся за стол. Глянь, опять идет Петровский, но уже с бутылкой «Русской».

— Я не жадный! Давай, Чижик, выпьем! За наш институт!

— Это можно, — сказал я, и налил себе в рюмку боржома.

— Ты что, нашу водку не любишь? Нашу русскую водку?

— Режим.

— От стакана не развалишься.

— Знаешь, у меня создается впечатление, что ты нарываешься. Хочешь скандал устроить, лучше бы с дракой. Я прав?

— Да причём тут скандал?

— Тебе что-то пообещали? Что тебе могли пообещать такого, что стоит трёх лет общего режима?

— Какого режима?

Я не ответил.

Тут наши с танца стали возвращаться, и Петровский бочком-бочком — исчез.

А Нина Зайцева позвала меня на «медленный танец».

Ладно, танцуем.

— Ты и Высоцкого знаешь, и Аббу, и других. Голова не кружится?

— Отчего бы ей кружиться?

— От высоты заоблачной.

— Достигнутые вершины быстро становятся ровным местом. Воспринимаются как должное. Переезжает в Москву октябрёнок из какой-нибудь деревни, да вот хоть Глушиц, и первое время голова как раз кругом и идёт: троллейбусы, трамваи, а, главное, метро с эскалаторами, как не закружиться голове? Проходит год, другой — и он уже мааасквич, ничем его не удивишь, он три раза в цирке был! Прибавилось счастья? Пожалуй. Но ничего особенного в москвичах вот чтобы да — так нет.

— Ты, может, и с Сичкиным знаком? — подозрительно щурясь, спросила Нина.

— Смотри, нас здесь человек четыреста, или около того. И каждый может сказать, что знаком с Ниной Зайцевой, водку вместе пили. Так и у нас с Сичкиным: были на дне рождения одного хорошего человека, он гость, я гость. Сидели за столом наискосок. Я ему горчицу передал, он мне солонку. Вот и всё знакомство.

— И тебе не хотелось с ним поговорить?

— Я больше слушать люблю.

— А почему он не снимался в «Короне Российской Империи»? Писали же поначалу, что он там будет?

— В тюрьме сидел.

— За что?

— Решили, что уж больно много он зарабатывает. Левые концерты, и всё такое. Потом выпустили, а потом и вообще оправдали, но кино уже сняли без Бубы Касторского, оригинального куплетиста.

— Жалко.

— А уж как Сичкину-то жалко!

Так я и трепался с разными людьми на разные темы. Девочки плясали, к ним всё больше профессура клеилась. Профессора, они тоже люди: