Читаем без скачивания Капитан и Враг - Грэм Грин

– Оставь мистера Квигли в покое. Я бы ему не слишком доверял.

– У меня такое впечатление, что вы оба не доверяете друг другу. Зачем же вы дружите?

– Я ведь сказал тебе: мы не друзья. Идет игра. Серьезная игра – вроде шахмат или трик-трака. Мы обмениваемся фишками, не имеющими существенного значения для игры, хотя, конечно, все в известном смысле может стать существенным. Для его друзей или для моих. А ну давай приканчивай виски. Время укладываться в постель – я хочу сказать, на диван. А я напишу еще строчку-другую Лайзе. Это вошло у меня в привычку, и я никогда ей не изменяю.

Я лег, но долго не мог заснуть. Я лежал и смотрел на Капитана, а тот написал строчку и замер, потом написал другую и снова замер, словно ребенок, выполняющий трудное задание, а не мужчина, пишущий письмо любимой женщине – женщине, которая уже мертва.

Мое любопытство больше всего возбудило упоминание Капитана о самолете, и я подумал: надо навести на это разговор, чтобы таким образом оттянуть момент, когда может вдруг выплыть, что Лайза умерла. Тут мог оказаться полезным даже мистер Квигли. Когда я проснулся. Капитана опять не было – он оставил лишь короткую записку, в которой говорилось, чтобы всю еду и по возможности все необходимые покупки я записывал на счет в отеле. «Вернусь до наступления темноты. Просто небольшой черно-копотный полет». В конверте лежало также сто долларов, и мне вспомнились годы детства, когда вот такие же таинственные поступления получала Лайза после условного звонка в дверь. Я не почувствовал благодарности – даже разозлился на Капитана, так как не желал тратить его деньги. Я предпочел бы заработать их сам – даже с помощью мистера Квигли. Адреса его у меня не было – на карточке стоял лишь номер телефона. Даже то, что Капитан употребил это дурацкое слово «черно-копотный», раздражало меня.

От злости я заказал по телефону большущий завтрак – все, что только смог придумать, – и половину оставил нетронутым. Затем спустился в холл и там у двери увидел мистера Квигли, который тотчас поднялся со стула при моем появлении.

– Ну, какое удачное совпадение, – сказал он, – а я вот только зашел, чтобы немного передохнуть… Ваш отец дома?

– Отель – это не дом, – сказал я. Настроение у меня было все еще преотвратительное. Я добавил: – А отец отбыл, как он выразился, в небольшой полет.

– Ох, уж эти его полеты. Так трудно бывает его застать.

– А вы хотели застать его?

– О, я люблю с ним поболтать. Его своеобразные идеи очень интересуют меня. Даже когда мы расходимся во мнениях.

Я показал ему записку Капитана.

– Что значит, черт подери, «черно-копотный»? – спросил мистер Квигли.

– Когда-то я знал, но забыл. Я не ношу с собой толкового словаря. Да он тут и не поможет. По-моему, Капитана привлекает только звучание слов. А что они означают, он часто понятия не имеет.

Я пересказал мистеру Квигли то, что рассказывал мне Сатана про концентрационный лагерь и уцелевшую половину словаря.

– В речи он редко употребляет такие слова и выражения, но, когда пишет, они, видно, сами просятся на бумагу.

– Как бывает у поэтов?

– Какой же он поэт!

И тут мне пришло в голову, не от Капитана ли я унаследовал это назойливое желание стать писателем? Безусловно, не от Сатаны и не от матери, и мне стало немного стыдно оттого, что я, возможно, предавал мистеру Квигли человека, который в определенном смысле породил меня. Разве в своем стремлении найти нужное слово я не походил на Капитана, вечно искавшего караван мулов с золотом?

Ход моих мыслей прервал мистер Квигли.

– Знаете, а ведь я уже собирался вас разыскивать, – сказал он. – Я вчера связался со своей газетой, и они в принципе разрешили мне, – он подчеркнул слово «в принципе», – взять вас на подхват за шестьсот долларов в месяц, которые вам будут выплачивать каждое первое число; соглашение это может быть расторгнуто любым из нас без предупреждения.

– Я не очень понял. За что же вы собираетесь мне платить?

– О, вы наверняка узнаете о каких-то мелких событиях, которые могут подойти для хроники в конце полосы. Потом мне иногда приходится уезжать на несколько дней, и тогда я буду просить вас следить за тем, что происходит. В таком месте, как это, что угодно может вдруг произойти. Панама – прелюбопытное местечко. Маленькое капиталистическое государство с генералом-социалистом во главе, разделенное посредине американцами. Мы с вами – англичане и вполне можем представить себе, какие тут могут возникнуть сложности. Это же все равно, как если бы разделить Англию на северную и южную половины и поместить американцев посредине. Американцы не понимают возмущения панамцев – ведь благодаря им в страну течет много денег. Без них Панама была бы нищая, и американцы считают, что их должны здесь любить, а вместо этого кругом одни враги. Деньги ведь делают не только друзей, но и врагов.

Я не впервые заметил, что некоторые слова (в частности, «американцы») мистер Квигли произносит со свойственным янки акцентом.

– А вы-то сами – англичанин? – спросил я.

– Можете посмотреть мой паспорт, – сказал он. – Родился в Брайтоне. Большего англичанина трудно и представить себе.

– Я спросил только потому, – извинился я (так как разве не пытался он мне помочь?), – что иногда у вас такой акцент…

– Акцент атлантического побережья, – признал он. – Видите ли, я провел не один год в Штатах, изучая мое ремесло.

– Ремесло?

– Финансового корреспондента, потому я и очутился здесь, в этой стране, где сто двадцать три банка и генерал-социалист во главе. В такой ситуации финансовый корреспондент мигом может превратиться в политического корреспондента и даже в военного. Словом, моей газете чрезвычайно полезно было бы иметь здесь двух нейтральных репортеров.

– А почему бы вам не завербовать Капитана? Он ведь исколесил весь свет, и опыт у него немалый.

– Какого капитана?

– Мы всегда так звали его – я имею в виду моего отца.

– О, он и так достаточно занят… своими делами… какие они у него там ни на есть. И своим самолетом. Кстати, вы не знаете, где он держит этот свой самолет?

– Я полагаю, в аэропорту.

– Да, я тоже так полагаю. Глупый я задал вопрос. Просто я никогда не видел его самолета. Правда, здесь два аэропорта. Внутренний и международный, и я, как правило, пользуюсь международным.

– Вы хотите, чтобы я спросил его?

– Нет, нет, забудьте об этом. Это было пустое любопытство. Впрочем, нет, по правде говоря, не совсем пустое. При моей профессии мне в любой момент может понадобиться небольшой самолет. Я могу хорошо заплатить – то есть я хочу сказать, моя газета, конечно, может хорошо заплатить, а здесь так мало частных самолетов.

– А вы спрашивали его?

– Когда-нибудь спрошу, если мне действительно понадобится, и я уверен, что он всегда готов будет мне помочь. Как-никак он же соплеменник, англичанин, а в этой части света я скорее поверю англичанину, чем янки.

– Почему? Вы же работаете на них.

– О, я не имею в виду людей из моей газеты, но журналистикой в этой части света заниматься непросто. Хорошая информация подчас сопряжена с долей риска. Найдутся люди, которые не захотят, чтоб она была опубликована, так что в известном смысле чувствуешь себя уютнее, когда знаешь, что есть еще один англичанин…

Наша беседа в «известном смысле» шла кругами, и я почувствовал, что почему-то не верю ни единому слову мистера Квигли. По-видимому, он заметил мое недоверие.

– Я тут болтаю с вами о всякой ерунде, – сказал он, – вместо того чтобы заниматься делом. А у меня сегодня уйма всего.

– Какие же у вас сегодня дела?

– Дать информацию, конечно, как всегда, дать информацию. Если вы почти каждую неделю не даете в газету чего-то новенького, они считают, что вам не за что платить деньги. Иной раз, признаюсь, хоть выдумывай.

Это было мне вполне понятно – разве не таким же путем я получил свою первую работу? Пожалуй, впервые я почувствовал, что у меня может быть что-то вообще с мистером Квигли. И мне захотелось помогать ему – если бы только он уточнил, в чем именно. Я шагнул к стойке портье, чтобы отдать ключ, и услышал за своей спиной:

– Ну, я пошел. Скоро увидимся.

Я обернулся, но он уже ушел, исчез, хоть и не растворился в воздухе, ибо в воздухе Панамы, сыром и насыщенном еще не пролившимся за этот день дождем, нельзя раствориться.

– Я хочу кое-что тебе показать, – сказал мне Капитан.

Он порезался, бреясь, и пригнулся к зеркалу, чтобы лучше рассмотреть ранку. Мне вспомнилось, как много лет тому назад он порезался, когда сбривал бороду.

– Надо было вам тогда оставить бороду, – сказал я, – сейчас не пришлось бы бриться.

– Это ведь было много-много лет назад, и к тому же Лайзе не нравилась моя борода. Когда я тогда вернулся, она сказала мне, что я стал другим – такого человека она не знает.

– Я думаю, она имела в виду не бороду.