Читаем без скачивания Фес - Глеб Шульпяков

Она приложила палец к губам, и я услышал равномерный, густой треск.

– Цикады? – Звук исходил со стороны дома.

– Древоточцы! Миллионы невидимых существ. И они едят, едят, едят. И ничего с ними невозможно поделать. Не уничтожать же собственное жилище? Не убивать себя – ради того, чтобы убить их? И вот твой дом постепенно ветшает, стены становятся хрупкими. Пустыми внутри. А ты, зная, что скоро дом упадет на голову, все равно живешь в нем. Куда ты от себя денешься? Это и есть время. Это и есть жизнь человека.

Луна зашла за горы, теперь насекомые хрустели с каким-то промышленным азартом.

Мысль, что в любой момент дом и терраса могут упасть в пропасть, делала мир прозрачным, мысли – легкими, а наши тела – невесомыми.

– Новая точка зрения, новая декорация… – Она вздохнула. – Иначе мир просто развалится, распадется. Перестанет вызывать уважение – как заигранный, никому не нужный спектакль. Как только ты перестаешь играть и подходишь к пропасти – как только ты понимаешь, что не готов туда упасть, – надо сделать шаг назад.

Она провела по воздуху линию.

– Знаете, я ведь только потом поняла, зачем мне эта телепрограмма. Эти изнуряющие поездки в провинцию, съемки. А это смена реальности, о которой мы говорим с вами. Убогая убитая провинция – и новая реальность, может ли такое быть? Но это так, именно так. Человек ищет новые реальности инстинктивно – чтобы не упасть в пустоту, так? Целые индустрии придумал, чтобы себя этими реальностями обеспечивать. А тут целое море, не искусственное или покупное, а настоящее. Реальность, созданная временем и миллионами человеческих жизней, с которой ты можешь поступать по своему усмотрению. И я в эту реальность влюбилась. Сначала места себе не находила – как же так? как можно, чтобы такая красота и в таком убожестве? в такой разрухе? Потом от всей души презирала – за грязь, дикость. За человеческую тупость и алчность, из-за которых эта красота сгинула. А потом поняла, что не надо смотреть на все с позиции “дикость – не дикость”. Реальность, если она есть, – уже благо. Современному человеку, ему ведь именно провинции не хватает – в общем, философском смысле. Чтобы люди, вещи и слова были равными себе, своему первому назначению, изначальному смыслу. Не преувеличенными, или приниженными, или мнимыми – а мирными, спокойными внутри. Говорящими только за себя, о себе – не знаю, понимаете ли вы меня…

Она вопросительно вскинула брови.

– К тому же провинция еще и громадный резервуар тишины. Вы заметили, что здесь тишины нет? Возьмите местного человека и поставьте его на зимнее поле в Орловской губернии – он ведь сойдет с ума. Потому что для него это будет та же смена реальности, беззвучие!

Чтобы не утонуть в треске насекомых, надо было говорить, но она замолчала.

А я вдруг понял, что вернулся. Что каждое слово открывает во мне новый источник жизни. И эти источники наполняют меня теплом и силой. Когда я слушал ее, мне казалось, что я оказался дома после длинного путешествия, где со мной происходили вещи, поверить в которые невозможно.

“А значит, их просто не было…”

– Мне время представлялось по-другому, – начал осторожно. – Как лопасти, по-разному закрученные пластины, между которыми тебя несет, как частицу в ускорителе. В зависимости от скорости ты теряешь в весе, становишься прозрачным и пустым. Или ногой пошевелить не можешь…

– Ваше время выражало себя в событиях… – Она спустила ноги на пол, и я заметил крошечные ногти, покрытые темным лаком. – Это типично мужское время…

– Этими событиями были мои мысли.

– Значит, вы понимаете, насколько смешны люди, которые запрещают вот это… – Она кивнула на сверток. – Что такое обычная реальность? Всего лишь одно из химических соединений внутри вашего мозга. Реакция его молекул на другие молекулы, внешние. Главное ее достоинство – в том, что она привычна, дана от рождения и обжита, как старая квартира. Но где гарантия, что реальный мир таков, каким его показывают эти молекулы? И других квартир в доме не существует? Кто может утверждать, что мир, в котором в данную минуту находимся мы с вами, хуже или лучше того, который мы называем обычным? Сколько их вообще, этих миров в человеке? А ведь мы просто поменяли состав молекул…

Обугленный мотылек с треском упал рядом с подсвечником. Остальные бабочки метались над пламенем, создавая в воздухе светящийся рисунок.

– То, каким мы видим мир в “обычном” состоянии, – это взгляд муравья с верхушки муравейника. Так смотрит ребенок через замочную скважину в спальню родителей. Вы подглядывали в детстве? Помните? Какие-то куски, фрагменты, которые иногда меняют расположение, а иногда исчезают. Но что за этими фрагментами? Какой в них смысл? Вот мир, каким у нас принято видеть его – и каким его охраняют законы государства и религии. Но почему? Для кого охраняют? Ради каких целей?

– Наивная! – Ответ вертелся на языке. – Теми, кто понял, что эта реальность одна из тысячи, невозможно манипулировать. Не заставишь ходить строем, носить знамена и отдавать честь. Помните, я говорил, что “быть собой” значит “быть разным”? Главная особенность людей, как мы с вами – не спорьте! – что нам уже нельзя продать потребительскую корзину. Не выйдет – чтобы в ней ни лежало: новая реальность, современное искусство, политика или обычный хлеб с маслом. И знаете почему? Потому что мы приучены самостоятельно складывать свою реальность. Из разных реальностей – собирать себя по своему усмотрению.

– Значит, вы за легализацию? – Улыбнувшись, она сдула несколько сгоревших бабочек.

– Я серьезно! – отмахнулся. – Я за то, чтобы человек имел возможность использовать все варианты, которые в нем заложены. Я за право человека на эту возможность. Если запустить процесс медленно, гуманно, цивилизованно – чтобы люди не сошли с ума от свободы, которая на них в этом случае рухнет, – то и за легализацию, конечно.

– Однако наша с вами родина, кажется, выбрала другое направление…

В темноте хрустнула ветка, на перила взобралась мартышка и воровато огляделась.

Моя собеседница села вполоборота:

– Точка опоры, точка опоры. Всем нужна точка опоры. Знаете, почему в этой стране так много богов второго эшелона? Зачем их главный поставил наблюдателей в каждую ячейку жизни? Чтобы у человека ни на секунду не возникали вопросы о ее смысле.

– Это их боги, их смыслы. А куда бежать нам? От собственного сознания, от пустоты – куда спрятаться?

Сотни мотыльков вились над свечами, и мы сидели, беспрестанно отмахиваясь от них.

– Ваше знание, о котором вы говорите, и есть ваша точка опоры. Знание того, что опереться не на что, – это ведь очень много. А другого просто не дано. Услугами богов, есть подозрение, вы пользоваться не станете?

– Мне хватает налоговой…

– Точка опоры – то, что никаких точек опоры нет, или то, что их много, как вас внутри вас. Они… – я увидел, как она взмахнула рукой, – знали об этом и выразили как умели – через богов, которые создают иллюзию объективной реальности, играют роль эха, роль несуществующего зрителя в этом спектакле. В сущности, они сами создали себе зрителей, стали и зрителями и актерами…

– Значит, точка опоры для человека – это другой человек?

От рома и дыма голова кружилась. Все во мне соглашалось с тем, что она говорит, – но одновременно бунтовало. Слушая ее, я чувствовал, как меня чудовищно обокрали, уничтожили. А потом одарили, сделали миллионером.

– А я расскажу вам другую историю.

Мотыльки исчезли так же внезапно, как и налетели. Теперь стол покрывал ровный слой мертвых личинок.

– Историю о том же самом – но в другой форме. Будете слушать?

Заколка упала на стол, ее волосы рассыпались. В глазах снова вспыхнул янтарный блеск.

– Конечно…

– Я знал человека, от неприязни к которому долго не мог избавиться. Ничего особенного, обычный человек, почти коллега. Но именно этот тип – точнее, его наглость и апломб, заносчивость – вызывал во мне физическую брезгливость. При упоминании о нем все во мне кипело и возмущалось. Негодовало – из-за самого факта существования такого человека. Пока не случилось вот что. Однажды я отправился в путешествие. Подальше – от Москвы, от себя. В одну африканскую страну, надолго. Когда я жил один, то часто позволял себе такие путешествия. Пробираясь все дальше в пустыню, я наконец попал в древний город, окруженный со всех сторон горами. Он был глиняным, этот город, с голубыми куполами мечетей – и я решил, что хватит. Что пора остановиться, пожить в этом странном, завораживающем месте хотя бы пару недель. Я снял комнату в старом ветхом доме, облачился в традиционный балахон и штиблеты. Сначала с опаской, а потом свободно ходил по улицам, заглядывал в мечети. Принимал участие в молитвах и праздниках, был на похоронах и свадьбе. Толкался на базарах и даже подрабатывал там нехитрыми фокусами. Видел краем глаза казнь – да, да! И вот в какой-то день ноги занесли меня на один из дальних рынков. Этот рынок находился в квартале у восточных ворот, который назывался кварталом двойников (в древности здесь подыскивали похожего на себя человека). Я стоял у лотка и что-то перебирал, рассматривал – какое-то барахло, украшения. И вдруг услышал голос. На мне был капюшон, поэтому тот, кто говорил по-русски, меня не узнал. Но я-то узнал его сразу! Камера, рюкзак, очки от солнца, под мышкой путеводитель – это был он, тот самый! На краю света, в огромном городе на рынке квартала двойников, куда меня случайно занесли ноги, – мы встретились.