Читаем без скачивания Кража в Венеции - Донна Леон

– Что ты сказал сестрам Джанни? – спросила графиня, явно взволнованная его рассказом.

– Сказал, пусть присылают своего юриста к моему. Он объяснит им, что произошло.

– Ты рассказал им, что Джанни пытался провернуть аферу?

– Не думаю, что это было бы корректно, дорогая. Он ведь все-таки их брат.

– Они последовали твоему совету? Прислали юриста?

– Да. Артуро объяснил им условия сделки по продаже акций.

– А твой юрист сказал, что пытался сделать Джанни?

– Я ни словом не обмолвился об этом Артуро, – ответил конте и допил свою граппу.

– И что теперь будет с Джанни? – спросила контесса.

Конте передернул плечами и встал со стула.

– Понятия не имею. Знаю только, что он не так умен, как ему представляется, и не способен устоять перед искушениями – любого рода. А значит, за что бы он ни взялся, это закончится провалом.

9

Возвращаясь домой, Брунетти и его жена держались за руки – желание, навеянное то ли долгожданным приходом весны, то ли бесчисленными похвалами Паолы в адрес его костюма.

– Я привык считать ее дружелюбным драконом, – сказал Брунетти, надеясь, что Паола поймет, что он имеет в виду.

– Элизабету. – Это был не вопрос, а уточнение.

– Конечно. А ты думала, я говорю о графине Фальер?

После недолгого раздумья Паола сказала:

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Это и правда, и нет.

– Когда мы встречались с ней в доме твоих родителей, контесса Морозини-Альбани не плевалась огнем и дымом, но впечатление было такое, будто ей все равно, нравится она людям или нет. Она без колебаний высказывает свое мнение.

– В нашем кругу ее любят, и Элизабета это знает.

– А я вхожу в этот круг? – спросил Брунетти.

Паола с удивлением взглянула мужу в лицо.

– Конечно! Глупый вопрос, Гвидо. Ты – один из нас. Контесса это знает, потому и предстает перед нами такой, какая она есть.

– То есть?

– Умной, независимой, нетерпеливой, одинокой.

Первые три качества Брунетти признавал за контессой и сам, но четвертое его удивило.

– Почему она дает Меруле деньги? Как думаешь?

– Соглашусь с мамой: это цена, которую Элизабета, по ее собственному убеждению, должна заплатить, чтобы быть принятой в обществе.

– Ты говоришь так, словно у нее это не очень-то получается.

– Гвидо, я знаю этих людей! Бога ради, я – одна из них, неужели ты забыл об этом? У Элизабеты – титулованные предки по отцовской и материнской линии, ее родословная намного длиннее, чем у представителей здешней знати. Но она – сицилианка, и даже не принчипесса[77], хотя отец у нее и князь. Поэтому в Венеции ее не воспринимают как равную. Не до конца…

– Даже несмотря на то, что она вышла за венецианца? – спросил Брунетти.

– Наверное, именно поэтому!

Такого ответа он от Паолы точно не ожидал.

– Ты понимаешь, что это похоже на бред? – спросил он, невольно повысив голос.

– Я понимаю это лет эдак с шести, но ничего ведь не меняется. – Она остановилась на середине моста, ведущего к Сан-Поло[78], и оперлась о парапет. – Если бы только контесса могла махнуть на все это рукой… Но, думаю, она просто не способна на такое. Предрассудки чересчур сильны или слишком укоренились. Другого мира она не знает, потому и пытается упрочить свое положение в этом.

Брунетти спросил:

– Как думаешь, она захочет со мной поговорить?

– Элизабета?

– Да.

– Думаю, захочет. Как я уже сказала, ты для нее – один из нас. И ты ей симпатичен. – И, уже вставляя ключ в замок входной двери, по привычке добавила: – Мне так кажется!

На следующее утро Брунетти подождал до половины одиннадцатого, прежде чем набрать номер контессы, полученный от Паолы. Благодаря этому у него появилось время на то, чтобы пролистать Il Gazzettino и La Nuova Venezia[79] в поисках статей о краже в библиотеке, но ни в одной газете о ней не упоминалось.

Он позвонил графине на телефонино, и уже после двух гудков женский голос ответил: «Морозини-Альбани!»

– Контесса, – начал комиссар, – это Гвидо Брунетти, муж Паолы Фальер.

– Я узнала вас по вашей фамилии, комиссарио.

Это была шутка, а не признак раздражения.

– Для меня это комплимент, контесса, – сказал Брунетти. – Мы с вами не так уж много общались за ужином у моих тестя и тещи.

– Я всегда об этом сожалела. – Если у графини и сохранился сицилийский акцент, то легчайший, едва уловимый.

– Тогда, может, мы побеседуем сегодня, если у вас есть время? – Брунетти решил, что с этой женщиной лучше говорить прямо.

– О чем? – спросила она, заставив его вспомнить дотторессу Фаббиани и то, как она не желала признаваться, кто их патронесса.

– О библиотеке Мерула, – ответил он.

Последовала долгая пауза.

– Дотторесса Фаббиани рассказала о том, как мое имя связано с ее библиотекой? – наконец спросила графиня.

– Боюсь, у нее не было выбора, контесса.

– У человека всегда есть выбор! – моментально возразила его собеседница.

– Возможно, он не так уж широк, когда ты разговариваешь с полицейским? – мягко отозвался Брунетти.

– К несчастью, вы правы. – Было ясно, что эта мысль не обрадовала графиню. – Вы собираете информацию по конкретному делу? – спросила она и тут же добавила: – Хотя не представляю, чем я могу вам помочь.

– Мне хотелось бы поговорить с вами о книгах, контесса. Я мало что о них знаю.

– Но мы с вами уже говорили о книгах, комиссарио!

Это прозвучало так неискренне, что он засмеялся.

– Я хотел сказать, о старинных книгах.

– О тех, которые чаще крадут?

– В данном случае они уже украдены, – рискнул заметить Брунетти.

– И вы ведете расследование, я правильно понимаю?

– Да.

– Тогда вам лучше навестить меня, и мы сможем это обсудить.

Он знал, где находится ее палаццо: часто ходил мимо, когда учился в средней школе, да и с Паолой они иногда бывали в этом районе, когда длинным путем возвращались домой из ресторана Carampane. Пятиэтажное здание на маленькой кампо в районе Сан-Поло, с боковой дверью, выходящей на канал, который тянется перпендикулярно Рио-Сан-Поло… На окнах первого и второго этажей металлические решетки. Уже несколько десятков лет, глядя на такие решетки, Брунетти думал, как быть в случае пожара. Жильцам придется выпрыгивать из окон третьего этажа! Ни изящных арабесок, ни филигранных кованых узоров – ни капли красоты не было в этих решетках: прямые, как линии в кроссворде, прутья, сваренные между собой в местах соединения много столетий назад. И с тех пор сквозь эти прутья тянулись лишь руки.

Решетки со временем поржавели, из-за чего на фасадной стене появились длинные темные потеки. Они напоминали Брунетти признаки обветшалости, виденные им на фасаде дома Франчини.

Комиссар переложил портфель в левую руку и нажал на кнопку дверного звонка. Вскоре ему открыла темнокожая женщина в белом переднике, возможно, таитянка или филиппинка.

– Синьор Брунетти? – спросила она.

Когда он подтвердил, прислуга изобразила нечто, что в прежние времена назвали бы книксеном. Брунетти подавил улыбку. Женщина пропустила его в дом, сказав, что контесса ждет, и комиссар оказался в просторном андроне[80], тянувшемся