Читаем без скачивания Здесь вам не Сакраменто - Анна и Сергей Литвиновы

Странное дело, Юра был в этом доме и, тем более, в этой квартире, совершенно точно, в первый раз, однако его вдруг охватило острейшее дежавю: будто бы знакомы ему и эта чёрная мебель с алюминиевыми номерами, и потолки из коричневого дуба, и вид из окна на Кремль. И даже сам Провотворов показался знакомым, хотя это как раз было немудрено: известный человек, много лет с космонавтами проработал.

Из кухни неодобрительно глянула сильно расплывшаяся женщина лет пятидесяти. Юра был препровождён в кабинет. Старику генералу в ту пору было под восемьдесят, а может, и больше, но выглядел он крепким и даже бравым, несмотря на лысую голову. Он пригласил Иноземцева присесть – в неудобнейшее дубовое кресло – и принялся долго, внимательно в Юру всматриваться. На удивление, глаза его после этого вдруг повлажнели, а потом он молвил: «Вот вы какой стали. А я ведь вас помню крохой – носились тут у меня по квартире». Юра поразился: «Мама меня к вам в гости приводила?» Но тут генерал смешался и пробормотал что-то вроде: «Да, было дело, столько лет утекло».

Тут в комнату снова заглянула давешняя дама средних лет – то ли прислуга генерала, то ли сожительница – и предостерегающе сказала: «Ваня!» Провотворов резко убрал влажность из взора, хмыкнул и вопросил: «Ну-с, молодой человек, задавайте ваши вопросы».

Для разбежки Юра попросил рассказать, как Провотворов был назначен командиром полка подготовки космонавтов, как тренировался и полетел Юра Самый Первый, как работала Валентина Первая. Тот принялся излагать, заученно и как по писаному, ни единым словом не отклоняясь от хрестоматийных святочных историй о героических советских покорителях космического пространства. Юра кивал, хоть и ни капли ему не был интересен этот рассказ и совсем не за ним он сюда пришёл. И тогда он неожиданно смешал все карты: в лоб спросил о ситуации с Германом и сбитой им насмерть женщине. Генерал сделал паузу, переваривая услышанное, а потом произнёс, опять строя предложения так, словно зачитывал текст, написанный на бумаге: «Все события, которые происходили во вверенном мне полку подготовки космонавтов во время моего командования, имеют грифы «секретно», «совершенно секретно» и «совершенно секретно – особой важности». Поэтому ни на этот, ни на другие подобные вопросы, которые имеют все признаки провокационных, я отвечать не намерен». Юра попытался было, хоть и заранее сознавал бесполезность своих усилий, уговорить генерала: «Но ведь теперь партией объявлена политика гласности, разоблачения всего вредного и несправедливого! Было бы правильно, если бы и вы, Иван Петрович, внесли свою лепту в данный процесс». Но генерал, стреляный воробей, на неумелую демагогию Иноземцева не повёлся. Молвил строго: «Молодой человек! Я с вами встретился только лишь и потому, что хотел оказать уважение моей давней соратнице Галине Иноземцевой. Но если вы будете продолжать свои провокационные вопросы, я попрошу вас удалиться».

Да! Компромата на космонавта-два, понял Юра, здесь не получишь, и тогда он ещё раз перевернул разговор и попросил генерала рассказать о маме, о том, какой она была в молодости. Но то ли он напугал старика своими предыдущими вопросами, то ли дама, два раза молча заходившая и взглядывавшая на Провотворова, сковала его уста, но генерал лишь промямлил в ответ нечто несусветно бюрократическое, вроде: «В период совместной работы с Галиной Иноземцевой я неоднократно отмечал, как для себя самого, так и в отчётах вышестоящему командованию, её высокие идейные, морально-политические и умственные качества, а также физическую подготовку».

По сути, говорить больше было не о чем, и Иноземцев откланялся (постановив для себя поподробней расспросить собственную мамашу о старике Провотворове). Генерал и его женщина выпроводили его с очевидным облегчением.

А когда Юра вышел из-под арки Дома на набережной на, собственно, эту самую набережную Москвы-реки, то вдруг столкнулся, лоб в лоб, со своей былой и так до сих пор и не забытой любовницей Валентиной.

Впервые – после безрадостной встречи два года назад.

Валя стала женственней и слегка раздалась, прибавила пару лишних килограммов. В глазах её по-прежнему блистают сексапильные чёртики, которые и завлекли Юру тогда, в мае восемьдесят пятого.

– Ты, – говорит она, нисколько не удивившись. – Как ты здесь?

– Брал интервью у одного здешнего жильца. А ты?

– А я то же самое делала, только в Театре эстрады. Очень интересная рок-группа, называется «Наутилус помпилиус». Слышал про такую?

– Нет, никогда. А почему ты у музыкантов интервью берёшь? Ты ведь вроде в отделе соцсоревнования служила.

– А ты откуда знаешь, где я служила?

Он понимает, что выдал себя, и буркает:

– Разведка донесла. – И круто меняет разговор, берёт быка за рога: – Сто лет мы с тобой не виделись. Давай посидим где-нибудь вместе?

И она неожиданно легко – особенно если вспомнить отповедь, что дала ему два года назад, соглашается: «Давай». Не теряя времени даром – не дай бог, передумает, – Юра выскакивает на проезжую часть и машет, подзывая такси. Довольно быстро тачка останавливается, и Иноземцев распахивает перед Валей заднюю дверцу. Куда ехать, выбор небольшой. Ресторан в Доме журналистов до сих пор на ремонте, в Дом литераторов и Дом кино у него пока свободного прохода нет. Остальные приличные заведения в столице наперечёт. Действуют «Узбекистан», «Центральный» (на улице Горького), «София» (на площади Маяковского). Имеются самые мажористые «Метрополь» и «Националь», а также довольно провинциальный «Лабиринт» на проспекте Калинина. Но ни в одно заведение просто так, с ходу, не попадёшь, если у тебя там нет знакомства, или, как говорят тогда, блата. Если пришёл с улицы, промаешься в очереди, пока не догадаешься, конечно, дать швейцару на лапу. У Юры знакомства имеются только в недавно открытом после реконструкции «Славянском базаре».

– На улицу Двадцать Пятого Октября, пожалуйста, – бросил он шоферу.

Валя хихикнула: «Ты меня на работу везёшь?»

– А ты по-прежнему в «Советской промышленности»?

– Ну да, декрет отгуляла и вернулась.

Тут Юра почувствовал, что от неё слегка попахивает винцом – видимо, в отличие от него, ей во время интервью наливали. Что ж, ему это только на руку.

– Тебя можно поздравить? – спросил он.

– Да, у меня теперь доченька. Зовут Викой.

– Поздравляю. А где она сейчас?

– С моей бабушкой, у меня на родине, в городе М. А я для них деньги зарабатываю. Решила продолжить карьеру в столице нашей Родины, городе-герое Москве.

– Замуж не вышла?

– Нет, замуж не вышла, – отрезала Валентина с таким видом, что стало ясно: продолжать разговор в этом направлении она не желает.

Автомобильное движение в ту пору ещё было организовано в обе стороны Манежной площади (или, по-тогдашнему, проспекта Маркса), поэтому такси быстро съехало с Большого каменного моста, пронеслось вдоль Александровского сада, гостиницы «Метрополь» и свернуло в Третьяковский проезд, а затем вырулило на Двадцать Пятого Октября. Оставив водителю царские чаевые, Иноземцев помог своей спутнице выбраться.

В «Славянском базаре» благодаря Юриному блату их поместили в отдельный кабинет, с поклонами принесли икру, белорыбицу и коньячок. Поистине всё сегодня шло для Иноземцева-младшего, как по маслу: и то, что он встретил Валю, и то, что дочка её оказалась далеко, а она сама в Москве и при этом не замужем. Поэтому он воспринял как должное, что после выпитой бутылки они вдвоём побрели по полутёмной улице Двадцать Пятого Октября в сторону площади Дзержинского, то есть Лубянки, и он поддерживал Валю за талию, которая, хоть и увеличилась в диаметре, но по-прежнему оставалась для него сладостной. А когда они вместе пришли во двор-колодец где-то на улице Кирова, он услышал столь ласкающее ухо: «Зайдёшь?»

Слава богу, Маша вместе с Сенечкой была у тёщи с тестем в Краснознаменске, дома в тот вечер Юру никто не ждал, и по истёртой высокой лестнице они поднялись на четвёртый этаж. «Я в коммуналке живу, поэтому тихо», – предостерегла Валентина.

Высоченные потолки коммунальной квартиры, длинные коридоры с тусклой голой лампочкой и дверями с замками. Её комната не лишена уюта: югославская тахта, сколоченные из досок книжные стеллажи, на стенах в рамочках – пара профессиональных фотографий самой хозяйки и девочки, ровно того же возраста, как Юрин Сенька.

Потом, под утро, в постели, Иноземцев подбил-таки хозяйку на рассказ о дочке и её собственном матримониальном статусе: «Викуша моя в феврале прошлого, восемьдесят шестого, родилась. Но ты лоб не морщи, месяцы не считай, ты тут совершенно ни при чём».

– А кто при чём? Твой женатый старикан?

– О, ты и про это знаешь. Откуда?

– Я следствие проводил.

– Следствие ведут колобки, – хихикнула она. – Ну, да, отец Вики, товарищ Шербинский, женат на другой, но он от нашей с ним дочери не отказывается, записал на себя и обеспечивает, помогает так, что дай бог каждой. А ты ведь тоже, как я знаю, женат?