Читаем без скачивания Часы-убийцы - Джон Карр

Хедли взглянул на Фелла, но тот только что-то невнятно пробормотал и отвернулся.

– Следовательно, вы утверждаете, мисс Карвер, что открыть ту дверь и войти в дом мог бы любой – грабитель в том числе? Ну, а люк в крыше?

Элеонора нахмурилась.

– Там раньше была ужасно ржавая цепочка. Однажды, когда я собиралась выйти на крышу, ее заело, и Дон сорвал эту рухлядь...

– Скажите, пожалуйста, взял и сорвал? – с холодным бешенством перебила миссис Стеффинс. – Сорвал? Ну, тогда и у меня будет, кажется, что сказать полиции об этом многообещающем молодом человеке, который...

Хедли повернулся к ней и быстро проговорил:

– Я как раз хотел попросить кое-каких объяснений у вас, миссис Стеффинс. Вам известно, – он сунул руку под лежавшие на столе бумаги и резким движением вытащил поблескивающую стрелку, – что этим предметом сегодня ночью был убит человек?

– И смотреть не хочу – меня это не интересует.

– Вам ясно, что краска с него могла пристать к рукам и одежде преступника?

– Ну и что? Я же сказала, что меня эта штука не интересует. И, между прочим, мне совершенно не нравится ваш тон. Ни в какую ловушку вам заманить меня не удастся. Я ничего вам не стану говорить!

Хедли положил стрелку на стол и наклонился вперед.

– Вам придется, тем не менее, объяснить, каким образом, на пустом тазике, который сержант Бете нашел в вашей комнате, оказались, кроме следов мыла, также следы позолоты. Итак?

11. Гандикап

Мелсон, супруга которого была женщиной чрезвычайно уравновешенной, даже не представлял, как выглядит настоящая женская истерика. Дело было даже не в душераздирающих воплях. О том, что им пришлось в ближайшие десять минут услышать от Милисент Стеффинс, Мелсон всегда вспоминал, как о классическом примере бессвязного мышления больного-невропата, причем невропата, начисто лишенного чувства юмора, но зато обладающего всеми опасными качествами, какие только могут быть у стареющей пятидесятилетней женщины.

Мелсон готов был поклясться, что этой женщине и в голову не приходило, что ее хотя бы на мгновение могут заподозрить в убийстве. Возможность быть обвиненной в чем-то, кроме, самое большее, мелкой лжи или себялюбия, явно выходила за рамки ее воображения. Если бы при ней нашли бутылку с ядом и в доме валялось бы с полдюжины отравленных им людей, она назвала бы это несчастным случаем. А поскольку причиной несчастных случаев всегда бывал кто-то другой, а не сама миссис Стеффинс, единственное объяснение, которое она могла бы дать, сводилось бы к совету искать истинного виновника.

Первые же связные слова, произнесенные миссис Стеффинс, оказались яростной атакой на Хедли и Иоганнеса Карвера. На первого, потому что он, как видно, считает ее ни на что не годной ленивой хозяйкой, неспособной держать в чистоте свои тазики, да к тому же послал людей шарить в ее комнате. На второго – потому что причиной всех бед оказалось раскрашивание фарфора, которым она занималась по просьбе Карвера.

Да, она раскрашивает фарфор, и любой может сказать, что у нее великолепно получается, но теперь стараются все повернуть против нее. Ну так она больше не будет этим заниматься! Сегодня вечером она работала над вазой, разрисовывала ее золотыми гортензиями, и у нее жутко разболелась голова, потому что глаза устали от напряжения. Разумеется, и Карвер знал об этом. Карвер когда-то, еще много лет назад, посоветовал ей заняться подобной работой. Вечером, когда Карвер собирался уже уйти к себе, он видел ее, миссис Стеффинс, за работой, причем пользовалась она красками, которые разводятся на скипидаре и стоят по шиллингу три пенса за тюбик. Она их на собственные деньги купила. Но если Карвер не только не ценит ее умение вести хозяйство, но еще и сговорился с полицией, чтобы навести на нее, миссис Стеффинс, подозрение в убийстве какого-то грязного бродяги, то тут уж она...

Ситуация стала до такой степени неловкой, что не было даже возможности отнестись к ней с юмором. Миссис Стеффинс всерьез – во всяком случае, так это выглядело – думала то, что говорила. Тем не менее, разыгрываемая ею сцена, подумал Мелсон, не произвела того эффекта, который, вероятно, всегда достигался в подобных случаях. Дошло до того, что заставить себя слушать миссис Стеффинс удалось только с помощью нового истерического припадка. Элеонора оставалась совершенно равнодушной, Люси Хендрет с устало-презрительным видом смотрела на кончик своей сигареты, а Мелсон размышлял о том, что за всей этой бурей должна скрываться какая-то более глубокая причина...

– Сожалею, что так расстроил вас, миссис Стеффинс, – сухо проговорил Хедли. – Если следы краски имеют именно такое происхождение, это нетрудно будет установить. Предварительно, однако, я вынужден задать вам еще несколько вопросов. Хотел бы услышать от вас, чем бы занимались, начиная с того момента, когда мистер Карвер запер дверь и, побеседовав с вами, поднялся к себе.

Миссис Стеффинс сидела в состоянии полной апатии, всем своим видом напоминая мученицу.

– До... до половины одиннадцатого я работала, – сказала она, и при одной мысли об этом слезы снова появились в ее глазах. – Так устала, что даже не в силах была все убрать как следует, а ведь обычно я без этого и не лягу. Мне... – вероятно, какая-то мысль пришла ей в голову, потому что она опустила глаза и после паузы продолжала:-...мне так хочется, чтобы меня оставили, наконец, в покое. Я же ничего не знаю еб этом гнусном убийстве. Потом я легла, только сначала, конечно, вымыла руки – они были немного испачканы краской. Больше ничего уже не было, пока не начались беготня и разговоры. Я приоткрыла дверь и из того, что услышала... Элеонора как раз разговаривала с этим вот видным джентльменом...

Доктор Фелл, просияв, наклонил голову – вероятно, ему уже давно не приходилось слышать столь лестных высказываний о своей наружности. Миссис Стеффинс же сразу почувствовала, что нашла в нем союзника.

– Да, да, я знаю, что вы согласны со мной, сэр! Одним словом, я поняла, что какого-то грабителя не то ранили, не то убили, и страшно разволновалась – тем более, что Элеонора стояла там среди мужчин, можно сказать, совсем в неглиже. Что именно произошло, я не знала и хотела уже позвать ее, но передумала, решив сначала одеться.

Всхлипнув, она неожиданно умолкла, и Хедли несколько мгновений ждал продолжения, пока не понял, что это уже все.

– Значит, вы постарались сначала полностью одеться – проговорил он, наконец, – и только потом поинтересовались, что именно произошло?

Миссис Стеффинс рассеянно кивнула, но затем, сообразив, о чем речь, выпрямилась и сурово поджала губы.

– Разумеется, я сначала оделась, – с достоинством ответила она.

– Теперь я задам вам очень существенный вопрос, миссис Стеффинс, – медленно проговорил Хедли. – Помните ли вы, что произошло в прошлый вторник, 27 августа?

Миссис Стеффинс была изумлена до такой степени, что даже оторвала платочек от глаз. Лицо ее сморщилось еще больше, она болезненно вздохнула и жалобно воскликнула:

– Неужели вы все постарались разузнать, чтобы потом меня мучить? Откуда... откуда вы знаете, что Хорейс... что это была как раз годовщина? Он умер двадцать четвертого, двадцать четвертого августа, в двенадцатом году, том году, когда... когда потонул "Титаник", и похороны были как раз двадцать седьмого – в Сток-Бредли. Я этот день никогда не забуду. Весь... весь по... поселок...

– Ну, – перебил Хедли, – если в этот день была как раз годовщина похорон вашего любимого мужа, то вы, вероятно, помните...

– Мой покойный муж, – проговорила миссис Стеффинс, несмотря на новый поток слез жестко сжав губы, – мой покойный муж был, хотя о мертвых плохо не говорят, ничтожеством и бездельником. Он пропил все что мог и погиб во время войны. Я говорила не о нем, а о его старшем брате, от которого видела гораздо больше добра, чем от мужа... Столько уже дорогих мне людей умерло. Грустно становится, когда думаешь об этом... Такие годовщины я стараюсь проводить в кругу близких людей, чтобы найти хоть какое-то утешение. Разумеется, я помню прошлый вторник. Мы с Иоганнесом пили чай как раз в этой комнате. Хотелось бы, конечно, чтобы собралась вся семья, но, что характерно для Элеоноры, она и тут должна была опоздать.

Люси Хендрет в наступившей тишине прошептала:

– Начинаю понимать. Был как раз вторник, когда того беднягу... и часы... Ну-ну...

Хедли сделал вид, что ничего не слышал, и, пристально глядя на миссис Стеффинс, быстро продолжал:

– Итак, вы пили чай с мистером Карвером. В котором часу?

– Ну, было уже довольно поздно. Что-то около половины пятого, а встали из-за стола мы примерно через час, если не через два. Знаете, как быстро летит время, когда беседуешь со старыми друзьями. Да, я припоминаю, что была половина седьмого, когда я позвонила Китти и велела убрать со стола, а Элеоноры все не было.

– Китти – это горничная? Так... А вы, мисс Хендрет, могли бы рассказать нам, где находились в тот день, скажем, с половины пятого до шести часов вечера?