Читаем без скачивания В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя) - Владимир Обручев

Немцы, выйдя из своей палатки, заметили нас стоящими на телеге и смотрящими на юг и обратили на это внимание.

— Этта какой большой гор? — спросил профессор.

— Это северная цепь Восточного Тянь-Шаня. Она называется Ирен-Хабирга, также Боро-Хоро, — ответил я.

— Турфан город там, за этим гор?

— Нет, мы поедем вдоль этих гор, пока они не кончатся.

Секретарь принёс из палатки карту и большой бинокль, затем вытащил из фанзы стол, они разложили карту и поочерёдно смотрели в бинокль и на карту, оживлённо разговаривая. От консула я также получил карту, на которой был виден весь наш путь и названия всех станций, чтобы я мог называть их профессору.

Я перечислил ему по порядку названия вчерашних станций, а он следил по своей карте и кивал головой со словами: ист, ист, рихтих.

В этот день мы проехали шесть станций благодаря ровной дороге, пересекающей эту широкую впадину Джунгарии. Местность была однообразная, часто по солончакам, местами не совсем просохшим после зимы и довольно грязным. По серой и голой поверхности их были рассеяны плоские бугорки, поросшие зеленеющими кустиками различных солелюбивых растений. Солончаки сменялись плоскими повышениями сухой степи с полынью или пучками чия.

Хотя мы всё время приближались к Тянь-Шаню, но он уже с восьми часов утра был виден хуже, чем рано утром; вокруг белых зубцов начали сгущаться тучи, которые после полудня совершенно закрыли их, повиснув курчавой пеленой над тёмной стеной хребта. На последней можно было уже различить хвойные леса, прерываемые светлыми и тёмными гребнями скал.

К закату солнца мы поднялись уже на подножие Тянь-Шаня, и на ночлег остановились в пригороде города Ши-хо или Кур-кара-усу на большом постоялом дворе. Здесь тракт из Чугучака сомкнулся с большим трактом Бей-лу, который идёт вдоль подножия Тянь-Шаня из Урумчи в Кульджу и потому гораздо более оживлён, чем первый, на котором мы редко встречали легковые и грузовые телеги с товарами и людьми.

Постоялый двор был просторнее и лучше, чем на том тракте. В комнате, отведённой господам, было окно, стол и кресла; в стенах не видно было трещин, в которых могли бы прятаться фаланги, и учёные решились спать в комнате. На дворе им было бы беспокойно, кроме нас, были и другие проезжие; разговоры, разные возгласы нарушали тишину до полуночи.

Ужин пришлось готовить опять из баранины, но к чаю я достал свежие китайские паровые булочки. На вид они не очень аппетитны — в тонкой корочке цвета теста, так как они не пекутся в горячей печке, а варятся паром; тесто их крутое.

— Этто какой хлеб, опять бурсак? — спросил профессор, разрезав и обнюхав булочку.

— Это китайский хлеб, — объяснил я, — мо-мо называется, он бараном не пахнет, потому что варится на пару, а не жарится в сале, как баурсак. Я думаю, что он понравится вам. У вас есть масло или мёд, чтобы помазать это мо-мо?

Мёд у немцев был ещё в запасе, они попробовали и остались довольны.

— Этто мо-мо покупайт каждый день! — последовало решение.

Утром оказалось, что у секретаря под подушкой переночевал большой жёлтый скорпион.

— Ешшё один гадкий насекомый! — воскликнул профессор при виде его. — Этто тоже ядовита кусак?

— Вроде фаланги! — утешил я его.

— Ужжасны этта сторона! Не понимай, как китайсы живут. Может и ядовита змей в их домах ведутся?

— Нет, змеи в домах не живут, а фаланги и скорпионы водятся, — пояснил я и хотел было прибавить, что бывают ещё ядовитые многоножки, но раздумал заранее огорчать профессора. При изучении развалин в Турфане он сам с ними познакомится.

Впрочем, секретарь показал себя менее пугливым. Он достал в багаже стеклянную баночку и при моей помощи посадил в неё скорпиона к негодованию профессора, который что-то спросил у него по-немецки, а затем выпалил:

— Молодой шеловек желайт увозит домой этта насекомый, жена показайт, какой бывайт опасный экспедицион!

В этот день мы ехали по тракту Бей-лу на восток. Чередовались китайские селения, поля с зелёными всходами хлебов и другие, на которых копали или пахали крестьяне в широких соломенных шляпах, но обнажённые до пояса и босые.

Дорога пересекала арыки, по которым струилась вода, выведенная из горных речек для орошения полей. Но больше места занимали пустыри со степью, небольшими рощами деревьев, зарослями чия или кустов. Справа тянулись гряды предгорий, а за ними стена Тянь-Шаня. Рано утром над ней ненадолго показались снеговые пики, позже скрывшиеся в облаках.

Встречались часто лёгкие телеги с пассажирами, грузовые с товарами, небольшие караваны верблюдов, ишаки, навьюченные вязанками хвороста, мешками, корзинами с углём, всадники на лошадях и ишаках.

В селениях мы видели китаянок, ковылявших осторожно на своих изуродованных ножках, полуголых и голых детей, игравших в пыли, стариков, гревшихся на солнце.

Вечером нам пришлось остановиться в небольшом посёлке на берегу большой реки Манас вместо того, чтобы попасть в город на другом берегу этой реки. Большая и быстрая река эта течёт с высот Тянь-Шаня, и брод через неё весной и летом возможен только рано утром. Днём вода сильно прибывает от таяния ледников и снегов, а за ночь таяние очень сокращается и можно проехать, но не всегда, только в сухую погоду. Постоялый двор был забит проезжими, ожидавшими утра, и профессору с трудом удалось выхлопотать грязную и тёмную комнату. На дворе не было места для палатки из-за многих телег, да и было бы слишком беспокойно.

Я пошёл на поиски провианта для ужина и возле единственной лавки увидел толпу покупателей; продавали мясо верблюда, который будто бы сломал себе ногу на броду через реку, почему и пришлось его заколоть. Мясо было свежее, но не жирное — весной верблюды тощие после зимней работы. Но другого не было, я купил, сварил суп и поджарил мясо ломтями, подал его под названием баранины, так как запах не позволял выдать его за говядину. Костей я, конечно, не подал — они могли выдать мой обман.

Профессор был уже недоволен плохой комнатой и, попробовав мясо, проворчал.

— Опьять баран, ошшен старый, сухой как щепка!

Всё-таки они поели его; но когда я потом принёс чайник, профессор сказал сердито:

— Моя секретар каварил соседни китайса, которая ушинал и сказайт — этта мьясо не баран, а камель, русски язык верблюм называйт. Купец вас обманывайт, или ви меня обманывайт. Другой раз секретар ходить с вами покупайт мьясо.

— Никакого другого мяса не было, — возразил я, — и если бы я не купил его, вы бы остались без ужина.

— Почему ми не ехать дальше, за река большая город, каварят, баран покупайт мошно было!