Читаем без скачивания Хуевая книга - Александр Никонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А чтобы не погореть на чем-нибудь, нужно выполнять лишь одно правило - не высовывайся. Не попадайся на глаза начальству, если тебе нечего делать, а не то заметут на работы. Не становись с краю шеренги или колонны. А если отбирают людей куда-нибудь вкалывать, ссутулься, сделайся ниже ростом, отклонись вбок, чтобы прикрыться спиной стоящего слева, справа или спереди, и ни в коем случае не смотри на начальство, лучше опусти глаза, а то напорешься на встречный взгляд, и могут замести на работы.
А если не замели, лучше спрятаться в палатку, полежать там, поспать. Можно также пойти на Волгу, расстелить шинель и поспать. Вариантов много.
Как-то после обеда, то есть тогда, когда формально, по расписанию занятия были, а фактически, как всегда ни черта не было, мы с Беном лежали на травке, за первой линейкой, на полпути к помойке и лениво смотрели как Фатхулла дрючит свою вторую роту. Вторая рота — это Физхим, физико-химический факультет. Одни евреи, так считается. О Физхиме ходит слава факультета чересчур заумного, а в практической жизни беспомощного до идиотизма. Именно Физхим пишет кляузы на славных офицеров кафедры, именно с ним случаются самые невероятные истории, о которых потом долго ходят легенды...
За все эти вывихи студентов с Физхима офицеры очень не любят. Весь их опыт говорит, что с физхимом хлопот не оберешься. Поэтому второй роте и дали в кураторы зверя — Фатхуллу".
В армии хорошо всяким художникам да артистам. Плакатики рисовать, агитбригады, хуё-моё. Вот, например, хорошо было у нас Мише Грушевскому[28] с Физхима. Он пародировал кафедральных офицеров и разъезжал с агитбригадой.
"У солдата самая весёлая жизнь, — говорил подполковник Ласевич, — идет в столовую — поет, из столовой идет — поет". Жизнь, да, была весёлая, интересная.
Очень интересное дело - вождение танка.
"Танк!
Когда стоишь метрах в 20-и от ползущего, рычащего танка, то чувствуешь, как дрожит под ногами земля. Дрожит в буквальном смысле, без преувеличения.
40 тонн рычащего железа. В башне стоит такой грохот и дребезжание, будто перетряхивают ведро с гайками, ничего не слышно. Только видно, как рот раскрывает сидящий рядом с тобой.
Дергаешь рычаги, перемалываешь траками желтый песок со следами гусениц и видишь, что впереди дорога вдруг куда-то проваливается. Когда едешь с открытым люком, еще ничего, а когда с закрытым, то весь мир сужается до тонкой полоски смотрового прибора. И в тот момент, когда танк переваливается в яму, ты видишь только песок и грязную лужу на дне. Поддаешь газу, и танк, задрав ствол, начинает с ревом выползать наверх. Тогда видно только синее небо и верхушки сосен. Выполз - и снова желтый песок и зелено-коричневые сосны, только теперь уже без макушек.
И все-таки на месте механика-водителя лучше,чем в башне. Во-первых, потому что меньше шуму, во-вторых, занят делом и держишься за рычаги, в-третьих, сидишь ниже всех и меньше кидает. А в башне кругом одни углы, сиденьице маленькое, грохот, в приборы эти ни черта не видно, а главное, нужен постоянный контроль, чтобы на очередном провале не пиздануться обо что-нибудь головой.
Масса проблем. То ли дело на стрельбище..."
А между прочим, на стрельбище я, в первый раз стреляя из ПМ в грудную мишень, выбил 24 очка, в то время как остальные настреляли 0. Вот уж не зря говорят: если талант, так уж во всем.
Я особо подробно про лагеря-то, которые мы еще называли Жопой, не хочу расписывать, это уже отражено в мировой литературе, в частности, в тех же "7 шагах в прошлое"
Глава 23. Запор
Запор не тот, что в жопе, как вы уже поняли, а тот, что после Жопы. Запор - это город на Украине. Еще мы называли его Запарижье.
...Иногда идешь, а твой рот чего-нибудь поет. Несусветное. Мозг играет, изощряется. Подберет, манда, какой-нибудь мотив и давай его гонять на разные слова. Вот например:
Твоё влагалище, большое как градирня,Напоминает мне осенние трусы.А я люблю тебя, игрушка заводная,А я люблю тебя, медведик мой простой.
Ну что это такое?! Хуйня чистой воды, за которую всякому человеку должно быть стыдно. А вот поди ж ты, имеет право на существование: искусство. И ничего не поделаешь. Плетью обуха...
Мы приехали в Запор ранним утром, в 7 часов утра после "войны". Уже будучи лейтенантами. И поперлись устраиваться в общагу.
Это была середина августа. Ну, лето! Юг. Тепло. Днепр. Пляж. А нужно было, напротив, устраиваться на работу простыми рабочими. А не хотелось. Хотелось спуститься из общаги по южной аллее с пирамидальными тополями к набережной Днепра, к громадному пляжу. И упасть там в горячий песок.
Но злая неволя тоталитаризма заставляла нас работать на металлургическом комбинате. Ебала в жопу. Нужно было к отчету по практике подколоть заводскую справку о получении рабочей специальности. И у всех у нас в этих справках с чисто заводской непосредственностью было написано "Здал техминимум на резчика горящего металла".
Если б не работа, это была бы лучшая практика: солнце, дешевые изобильные продукты, разные колбасы, пирожки, десятки соков, фруктовые кефиры, печенья, фрукты, пряники, овощи, арбузы, дыни, пирожные, конфеты, пирожки, булочки-хуюлочки, маслице-хуяслице. А в Центральном гастрономе, несмотря на антиалкогольную компанию, светлым приветом застоя стояли батареи разноцветных разнокалиберных бутылок. Глаза разбегались, и их потом трудно было собрать в одну кучку. Проклятый застой! Окосеть можно! Спаивали народ мартинями всякими.
Мы жили вшестером в одной очень большой комнате: Я, Бен, Яша, Баранов, Вова Королев и Рубин.
Как и в Черепе скидывались помаленьку, Рубин ходил в ближайщий гастроном, покупал сахар, сухарей-хуйрярей и какой-нибудь колбасы. Развращенный изобилием пищи, я как-то на пробу купил кругляк узкой кровяной колбасы черного цвета. Она почему-то омерзительно воняла. Специфически, наверное. Как заморский плод дуриан. Колбаса лежала на столе и имела такой непрезентабельный вид, что, когда Королев вошел в комнату и увидел ее, то подумал, что совершен хулиганский акт: на стол насрали. Такой вид имела запорожская кровяная колбаса. Мы ее потом съели.
А как приятны и душевны были наши вечерние чаепития! Хорошо было, собравшись вечерком, попить чаю. Отдохновенно, на закате дня, перед погружением в объятия Морфея испить стаканчик-другой ароматного грузинского напитка номер 36. Под интеллигентную беседу о целках.
Раскусывая ароматный сухарик, Вова поделился, как он в общаге сломал одну толстую целку. Был такой случай. Маленький росточком Вова задался целью поебаться. Привел толстую девку, на которую никто не зарился, и которой тоже давно уже пора было расставаться с девственностью, потому что дальше оставаться целкой было уже просто неприлично. Вова замесил круто, по всем правилам - вино, карты, музон. Но на звуки музона после 23-00 нагрянули оперы. И обнаружили весь спектр запретных удовольствий в Вовиной комнате: музыка после 23-00, азартные игры, спиртные напитки и баба после 23-00 в чужой комнате. Вове обломилось моральной пизды в виде хозработ. Но Вова не сдался.
На второй раз все получилось. Вова наконец в беляевской общаге потерял невинность, попутно обесчестив честную до того девушку.
- Кстати, после этого она начала всем давать напропалую, - закончил свой рассказ Вова Королев, хрустя ароматным сухариком и скромно позвякивая ложечкой в стакане.
- Да, Вова первым взял эту крепость... Теперь там сделали музей, - как всегда остроумно заметил я.
Между прочим, последнюю, про музей, фразу мы с Яшкой выпалили одновременно. Он точно поймал мою мысль. Калиостро - не хуй собачий.
Нам слишком хорошо жилось, это не могло долго продолжаться. Мы даже съездили на "Ракете" в Днепропетровск. Мы всячески оттягивали устройство на работу. Прослышав об этом, нас вызвал руководитель практики композитор Берковский и сильно поругал, сказав, что мы его подводим:
- Вам лишь бы насрать руководителю!..
Пришлось устраиваться. Нам с Яшей и Вовой Королевым не повезло больше всех. Мы попали в ад...
Сошествие в адПромедление смерти подобно, говорят некоторые. Это точно. Мы попали в самую жопу. В теплое местечко. Я, Микоян и Королев Вова.
Мы стояли в обороне на последней точке. Мы работали на уборке раскаленного металла с линии стана 550.
Раскаленный меньяр (короткий квадратный профиль) шел через форштосс по рольгангу, автоматически сталкивался на боковой отвод, откуда шлепперами сбрасывался на бугеля. Бугеля - это вилкообразные подставки, куда падает прокат.
Вот он падает, падает, а потом его надо краном убирать и взвешивать. Но хуй не в этом. Искусство это не "что", искусство это "как". Хуйня крылась в технологии подъема. Ведь просто так эту массу раскаленных докрасна металлических прутов или бревен не поднять. Надо перевязывать как кучу хвороста. Поэтому с двух сторон на раскаленную пачку прутов вручную набрасывались кольца из толстой проволоки и за них вручную же цеплялись крюки крана.