Читаем без скачивания Честь самурая - Эйдзи Ёсикава

Вопреки ожиданиям Хидэёси, выслушав упреки, кивнул.

— Вы правы, — сказал он со вздохом. — Строго говоря, на мне нет никакой вины, и, вздумай я оправдываться, у меня нашелся бы целый ворох возражений. Но когда я смотрю на сложившееся положение вещей вашими глазами, приходится признать, что я зашел чересчур далеко. В этом смысле, Инутиё, я совершил ошибку и готов передоверить вам ее исправление.

Переговоры завершились не начавшись. Хидэёси говорил с такой откровенностью, что посланцы Кацуиэ несколько растерялись. Но только не Инутиё, который слишком хорошо знал своего былого друга.

— Я весьма благодарен вам. Стоило проделать дальний путь хотя бы для того, чтобы услышать такие слова, — произнес он с глубоким удовлетворением.

Фува и Канамори отнюдь не спешили выразить столь же бурную радость. Понимая причину их замешательства, Инутиё решился на еще один шаг:

— Князь Хидэёси, если у вас в свою очередь есть причины для недовольства поведением князя Кацуиэ, я надеюсь, вы поведаете о них с тою же откровенностью. Мне кажется, заключаемый мир будет не слишком прочен, если подобные обиды останутся невысказанными. Что касается меня, то я приложу все усилия, чтобы устранить возможные разногласия.

— В этом нет нужды, — засмеявшись, откликнулся Хидэёси. — Или я похож на человека, который молча проглатывает обиду, чтобы позднее втайне отплатить за нее? Все, что мне угодно было сказать, я успел высказать князю Нобутаке и князю Кацуиэ. Я отправил им подробные письма, в которых излагаю свои недоумения.

— Да, ваше письмо показали нам, перед тем как мы выехали из Китаносё. Князь Кацуиэ находит, что высказанное вами вполне справедливо, и не видит смысла в возвращении к этим вопросам в ходе переговоров о мире.

— Как мне представляется, князь Нобутака решил начать мирные переговоры именно после прочтения моего письма. Инутиё, я приложил все силы, чтобы лишний раз не задеть чем-нибудь князя Кацуиэ до вашего прибытия.

— Что ж, вы понимаете, что опытный государственный муж стремится сохранить достоинство в любом положении. На вашем месте я бы постарался не дразнить быка Сибату, чтобы лишний раз не испытывать на себе остроту его рогов.

— Трудно предпринять хоть что-нибудь, чтобы не навлечь на себя его гнева. А что касается, как вы выражаетесь, рогов, то они всегда — со времен юности — были нацелены на меня. Я всегда опасался их больше, чем приступов гнева со стороны князя Нобунаги.

— Вы слышали, господа? — Инутиё рассмеялся. — Вы хорошо слышали?

Оба его спутника в свою очередь расхохотались. Подобные речи Хидэёси едва ли можно было расценить так, будто он дурно говорит об их князе у того за спиной. Скорее приходилось признать, что Хидэёси выразил ощущение, сходное с тем, которое испытывали они сами.

Человеческий разум — вещь деликатная. Начиная с этого мгновения, Канамори и Фува почувствовали себя с Хидэёси куда лучше и стали относиться к Инутиё без прежнего предубеждения.

— Мне кажется, это воистину судьбоносная встреча, — сказал Канамори.

— Трудно было рассчитывать на более счастливый исход, — добавил Фува. — Я должен поблагодарить вас за проявленное великодушие. Благодаря ему мы выполнили возложенную на нас задачу и сохранили свою честь.

Тем не менее на следующий день Канамори вновь одолели сомнения. Он сказал Фуве:

— Если мы вернемся в Этидзэн с докладом, что князь Хидэёси не взял на себя никаких письменных обязательств, то насколько действенным окажется достигнутое соглашение?

Перед отъездом посланцы еще раз прибыли в крепость, чтобы засвидетельствовать Хидэёси свое уважение.

У ворот они увидели слуг и лошадей и решили, что Хидэёси принимает гостей. Однако на деле к отбытию готовился сам Хидэёси. Как раз в то мгновение, когда прибыли посланцы, он вышел из главной цитадели.

— Я рад, что вы приехали, — сказал он. — Прошу пожаловать в крепость. — Вернувшись с полдороги, Хидэёси провел посланцев в гостевые покои. — Славно мы с вами вчера повеселились. Благодаря этому я сегодня даже проспал.

Он и вправду выглядел так, словно только что поднялся с постели и нехотя умылся. Но если вглядеться попристальней, то каждый из посланцев выглядел сегодня иначе по сравнению со вчерашним — они словно полностью переродились.

— Вы проявляете слишком большое гостеприимство, откладывая из-за нас важные дела, но мы вынуждены были прийти, потому что сегодня мы уезжаем на родину, — сказал Канамори.

Хидэёси кивнул:

— Вот как? Что ж, передайте по возвращении мое почтение князю Кацуиэ.

— Я уверен, что князь Кацуиэ будет удовлетворен удачным исходом мирных переговоров.

— Мое сердце переполняет радость только из-за того, что я прибыл сюда в качества посланца. Отныне все, кто надеялся, что между нашими кланами вспыхнет война, испытают жесточайшее разочарование.

— Не соблаговолите ли вы, ваша светлость, обмакнуть кисточку в тушь и скрепить договор подписью? Хотя бы для того, чтобы положить конец пересудам? — произнес Канамори.

Вот в чем было дело! Вот что имело подлинное значение для посланцев, вот чем объяснялся их приход нынче утром! Разговоры о мире прошли хорошо, но остались разговорами. А переговоры полагалось скрепить подписанным документом. Даже если бы они доложили князю Кацуиэ, как замечательно побеседовали с Хидэёси, он не придал бы этим словам, не подкрепленным письменным свидетельством, никакого значения.

— Что ж, прекрасно. — Лицо Хидэёси лучилось радостью и согласием. — Я дам вам грамоту и буду ждать такую же от князя Кацуиэ. Но подобный обмен грамотами между мной и князем Кацуиэ — и только между нами — не имеет силы, если договор не подпишут и другие испытанные воины клана. С Нивой и Икэдой переговорю я сам, причем немедленно. Вы согласны с таким ходом переговоров, не так ли? — И, произнеся это, Хидэёси пристально посмотрел на Инутиё.

— Замечательно, — отозвался тот без колебаний.

Он разгадал замысел Хидэёси — он прекрасно все понимал и знал наперед еще перед выездом из Китаносё. Недаром сам Инутиё в душе считал себя изрядным пройдохой.

Хидэёси поднялся:

— Я только что собирался выехать из крепости. Я провожу вас до города.

И они покинули цитадель вместе.

— Князь Кацутоё сегодня отсутствует, — заметил Хидэёси. — Он уже уехал?

— Он по-прежнему неважно себя чувствует, — ответил Фува. — Мы оставили его в доме, где остановились.

Все взобрались на лошадей, пустились в путь и доехали до городского перекрестка.

— Куда ты сегодня отправляешься, Хидэёси? — спросил Инутиё.

— В Киото, как всегда.

— Что ж, тогда расстанемся. Нам еще нужно вернуться домой и завершить приготовления к отбытию.

— Хотелось бы повидаться с князем Кацутоё и посмотреть, не стало ли ему лучше, — сказал на прощанье Хидэёси.

Инутиё, Канамори и Фува вернулись в Китаносё десятого числа и сразу доложили обо всем Кацуиэ. Тот пришел в восторг, узнав, что его замысел заключить видимый мир с Хидэёси был претворен в жизнь с легкостью большей, чем он рассчитывал.

Вскоре после этого Кацуиэ созвал самых надежных приверженцев на совет. И сказал им:

— Мир будет сохранен всю зиму. А едва сойдет снег, мы сокрушим заклятого врага одним ударом.

Осуществив первую часть своего замысла, то есть заключив мнимый мир с Хидэёси, Кацуиэ направил еще одно посольство — на этот раз к Токугаве Иэясу. Это произошло в конце одиннадцатого месяца.

Последние полгода — начиная с шестого месяца — Иэясу намеренно держался в стороне от событий. После трагедии в храме Хонно внимание народа было привлечено к внезапно образовавшейся в общественной жизни пустоте и к вопросу, что эту пустоту заполнит. В такое тревожное время, когда никто и подумать не мог ни о чем, кроме борьбы за власть, Токугава Иэясу избрал особый, независимый путь.

В день, когда погиб Нобунага, Иэясу объезжал с досмотром провинцию Сакаи и чудом ускользнул от неминуемой смерти, вернувшись к себе. Тут же распорядившись собрать войско, он дошел во главе его до Наруми. Но мотивы этих действий резко отличались от тех, которыми руководствовался Кацуиэ, выступая из Этидзэна и перейдя через Янагасэ.

Когда Иэясу сообщили, что Хидэёси дошел до Ямадзаки, он произнес:

— Отныне мы находимся в полной безопасности, — и вместе с войском возвратился в Хамамацу.

Иэясу никогда не считал себя в полном смысле слова ровней с главными из оставшихся в живых приверженцев Нобунаги. Он был всего лишь союзником Оды, тогда как Кацуиэ и Хидэёси — прославленными военачальниками клана. Он не видел необходимости ввязываться в междуусобную войну старших соратников клана, зачем вступать в бой над еще не остывшим прахом. Теперь ему предстояло решить куда более важный лично для него вопрос. На протяжении долгого времени он с нарастающим нетерпением ждал возможности расширить свои владения за счет Каи и Синано, двух провинций, граничащих с его собственной. При жизни Нобунаги это представлялось невозможным, и едва ли когда-нибудь в будущем могли сложиться более благоприятные, чем сейчас, условия для захвата.