Читаем без скачивания Серебряный огонь - Мари Кордоньер

– Спокойной ночи!

И все... Вскоре глубокое дыхание показало ей, что он спит.

Сначала она собиралась бежать, но потом раздумала. Знакомый аромат его кожи окутал ее, напомнив о незабываемых ласках и поцелуях.

Тихий вздох приподнял ее грудь, а сон все не приходил. Было и мучительно, и сладко лежать, охраняя его сон. И не нашлось бы для нее места во всем мире лучше, чем здесь.

Глава 10

Уверенность, что она не одна, нарушила легкое нервное забытье, в которое впала Фелина под утро. Голоса говорящих, отдаваемые приказания. Что же происходило?

Осторожно подняла она голову и, прищурясь, огляделась в сумерках зимнего утра, пробивавшихся сквозь обрамленные свинцом окна.

Сценка весьма домашнего характера открылась ей за наполовину сдвинутой занавеской. В одной открытой льняной рубашке и в узких штанах сидел Филипп Вернон, которого брил камердинер Антуан.

Вынужденный неподвижно сидеть маркиз изучал какую-то запись, держа ее в правой руке, и отдавал приказания человеку, разглядеть лицо которого Фелина со своего места не могла.

– Я верю, что ты выберешь лишь лучшие материи и вдумчиво отнесешься к их цвету. Позаботься, чтобы сюда сегодня же пришли скорняк и ювелир. Поняла?

– Да, мсье. Как только я одену мадам, я отправлюсь впуть.

Ответивший голос Иветты разрешил еще одну загадку.

Движение Фелины не укрылось от внимания Филиппа, растиравшего лицо полотенцем. Он подошел к постели и послал ей нежную улыбку, на которую она против воли инстинктивно ответила, прежде чем сумела укрыться за привычной стеной гордости и недоверия.

– Извините, что помешал, – сказал он тоном галантного мужа, – но покои так малы, что не позволяют хранить друг от друга тайны. Между тем я полагаю, что действовал в ваших интересах, приказав Иветте привести ваш гардероб в соответствие с новыми потребностями. А сейчас я ухожу, чтобы вы смогли без помех одеться.

Прежде чем Фелина успела ответить, он исчез вместе с Антуаном, и Иветта приступила к делу с тем же усердием, какое молодая женщина успела оценить в ней вечером.

Ее болтовня не оставляла места для смущения. Ни намеком не коснулась она вчерашнего переселения госпожи в покои маркиза. Зато, к изумлению Фелины, ей были известны мельчайшие подробности вчерашнего банкета.

В отличие от мадам Берты, которая не забывала во время утреннего туалета о советах, предостережениях и духовных сентенциях, Иветта развлекала маркизу де Анделис красочным и подробным описанием припадка ярости, случившегося с Терезой д'Ароне перед вечерним праздником, как только та узнала о приезде маркизы.

– Она швырнула хрустальный сосуд с драгоценной египетской помадой в окно, – злорадно хихикнула камеристка, – и не только разбила стеклянный образ святой Женевьевы, но чуть не попала в голову посланника его святейшества папы, выходившего в тот момент из Лувра и направлявшегося к своему экипажу. Говорят, сосуд пролетел совсем рядом и раскололся на куски о каменные плиты. Звук напугал лошадей, а монах, сопровождавший посланника, упал посреди двора на колени и помолился о спасении своей души. Короче, все выглядело очень забавным!

Довольная Фелина ухмыльнулась, хотя и не стала комментировать рассказ.

Пока прекрасная Тереза переживает приступы ярости в отсутствие своего поклонника, не много шансов на то, что Анделис устанет от ее очаровательного пребывания. Даже если Иветта станет так настойчиво засовывать маркизу в узкий корсет, изо всех сил затягивая шнурки до предела. Кроме корсета было еще темно-красное закрытое бархатное платье, позволявшее переносить холод зимнего дня. Узкое, в складках, кружевное жабо вынуждало маркизу высоко держать подбородок, а три теплые нижние юбки растягивали широкую верхнюю.

Если в спальне утром было приятное тепло, то коридоры Лувра, как обнаружила Фелина еще вчера, оказались длинными, запутанными, холодными, пронизанными сквозняками.

Ей показалось, что она меньше мерзла в Сюрвилье босиком и в тонких полотняных юбках. Во всяком случае работа не оставляла ей тогда времени для размышления о таких пустяках, призналась она сама себе, скорчив смешную гримасу.

Иветта тем временем закрепила шнур с жемчужинами на высокой прическе и, довольная, положила руки на округлые бока. Это платье тоже было слишком простеньким для придворных требований, но именно потому подчеркивало красоту юной дамы.

Ничто не отвлекало внимания от золотистого отлива волос, слегка припухлых подкрашенных губ и глаз, излучавших серебро. Красный цвет оттенял алебастровую белизну безукоризненной кожи и придавал худощавой фигуре хрупкость, не скрывая при том женских округлостей.

– Великолепно! – произнесла Иветта и получила неожиданную поддержку.

– Действительно. Твоя красота заменяет солнце в этот мрачный день, дочь моя. Надеюсь, ты хорошо отдохнула?– сказал вошедший Амори де Брюн.

Фелина ответила на его улыбку.

– Благодарю за вопрос, отец! Полагаю, что и вы тоже. Вы сегодня прекрасно выглядите!

Благородный темно-синий жилет с короткой, подбитой мехом накидкой в самом деле имел мало общего со скромной и практичной одеждой, какую обычно предпочитал де Брюн. Привычная палка, на сей раз из черного эбонитового дерева с набалдашником из слоновой кости, дополняла внешний вид старика и придавала ему особую респектабельность.

– Думаю, что ты не захочешь пропустить утреннюю аудиенцию. Нашему королю приписывают особую мудрость при разрешении споров между его подданными и при решении казалось бы неразрешимых проблем. И если ты не утомишься, сопровождая старика...

Вложив свои руки в протянутые его, Фелина одарила Амори взглядом, в котором поместилось все ее жаждущее любви сердце, хотя и не подозревала об этом сама.

– Я благодарна вам за все, что имею и чем я стала. А вы уверены, что ваше здоровье не пострадает от поездки? У вас ничего не болит?

Де Брюн нежно поцеловал ее в лоб.

– Рядом с тобой даже тяжелые приступы подагры немного легче переносить. Не беспокойся обо мне.

Фелина подозревала, что он не совсем правдиво говорил о своих страданиях, но скрыла свое сочувствие. Она знала, как не любил он проявлений жалости. Она проследит за тем, чтобы граф не перенапрягался. Мужчина, которого она полюбила как отца, больше, чем когда-то собственного, заслуживал всяческой заботы.

Через какое-то время Иветта задумчиво поглядела вслед двум разным людям, направившимся в большой приемный зал дворца.

Даже в ее сердце, давно отвыкшем в стенах Лувра верить в чудеса и в человечность, пробудились теплые чувства. Наверное, что-то содержалось в протестантизме, если отец и дочь обладали таким запасом взаимной любви и взаимного понимания.