Читаем без скачивания Маленький памятник эпохе прозы - Екатерина Александровна Шпиллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зато я по уши влюблялась в литературных героев и плакала от любви… например, к Данко – тогда я была ещё совсем соплюхой. Позже пришли куда более серьёзные чувства к капитану Немо и Эдмону Дантесу. Следом меня покорил Базаров – о, как же я рыдала над его судьбой: «Я его поняла бы, поняла, никто не смог бы его понять, как я!» Нежно любила Чацкого, презирая как последнюю дрянь, Софью, не достойную ноги ему мыть. Андреем Болконским всерьёз увлекалась недолго – так вышло, что одно литературное произведение очень скоро «наложилось» на другое прочитанное, и вот тогда настал апофеоз моих девичьих чувств: я буквально заболела страстью к Печорину. Конечно, свою роль сыграла телепостановка Эфроса, где Григория Александровича исполнил Олег Даль. Сам Олег Даль! Как бедным обычным мальчишкам тягаться с такими личностями?
А ещё были фильмы, просмотр которых гарантировал бессонные ночи девочке, влюблявшейся то в Теодоро, то в юношу-медведя, то в барона Мюнхгаузена или гардемарина Александра Белова.
Никаким мальчикам не находилось места в моём сердце, когда там властвовали такие персонажи. Однажды до меня дошло через десятые уста, что некоторые девчонки считают меня «воображулей», а среди парней я слыву «задавакой» и «гордячкой» (в нехорошем смысле этого слова). Мальчишки обижались и, наверное, по-своему были правы. Я ведь никак не реагировала на знаки их внимания, на приглашения в кино (никогда не ходила с «кавалерами», мне с девчонками было интереснее), на мелкие подарочки, оставленные на моей парте (открытка с розой, красивая заколка в целлофановой упаковке из ближайшей галантереи). Я равнодушно смахивала дары в портфель или отдавала подружкам. Никому и в голову не могло прийти, что такая безразличная девочка заливается слезами любви над книжкой, перед телевизором или в кинотеатре, а ночью видит страстные и даже стыдные сны.
Я выросла, появился Тимур – умный, красивый, ну почти Печорин. Он учился в нашем институте на прозаика и уже давным-давно писал. Учась, продолжал творить и публиковаться. Когда-то рассказики школьника Тимурки печатали в «Пионерской правде», а теперь его сочинения красовались в «Литературной газете» и один раз даже в журнале «Юность». Честно говоря, в нашем институте таких публикующихся там-сям было немало, но по-настоящему одарённых – единицы. А разве их может быть много?
Тимур, как и большинство из нас, грезил новым мышлением, свободой творчества, переосмыслением прошлого, о чём, собственно, и писал. Беспощадно разоблачал комсомолию, кондовые представления маразмирующих стариков о жизни, высмеивал идеологических догматиков и «славу КПСС». По этой причине, а заодно и потому что он был хорош собой и имел выраженные лидерские качества, Тимур быстро стал заметной фигурой в институте. Как получилось, что из всех девушек он выбрал меня, не помню. Не знаю, не понимаю. Кстати, забыла у него спросить, почему… Так и не спросила.
Однажды с удивлением заметила, что этот парень всякий раз оказывался рядом со мной и непременно старался втянуть меня в беседу. Несмотря на то, что за ним вечно вилась стайка восторженных девчонок и очкастых юношей.
Внимание Тимура быстро сделалось очевидным, и я, наконец, его разглядела. Хорош! Неочевидной красотой, не «делоновской», скорее, чертовски обаятелен и, как сейчас любят говорить, с харизмой. Печоринской харизмой. Упрямый подбородок, очень строгий мужской рот, брови вразлёт, чуть крючковатый нос. И совершенно голубые глаза – именно из-за таких очей девчонки обычно теряют головы сразу и всерьёз. Тогда у него были каштановые кудри. Он довольно быстро их растерял – после двадцати пяти лет не осталось и воспоминания о густом богатстве, засветилась «тонзура». Но это потом, когда изменилось много чего куда более важного.
Видимо, потому, что Кондратьев успешно претендовал на лидерство среди сокурсников, был высок и ехидно крючконос, девичье сердце дрогнуло. Правда, для начала я не нашла ничего лучшего, чем, будто бы всерьёз, нахмурив брови, спросить у него:
– А ты Тимур в честь какого из? Фрунзе, Тамерлана или Гайдаровского героя?
Бедняга заморгал, не зная, что ответить. Наверное, я первая, кто задал такой глупый вопрос.
– Да ладно, – снисходительно произнесла я-стерва. – Ты ж был новорожденный и не виноват.
К счастью, он всё-таки заржал, а то я было испугалась, вдруг он дурак? Тут-то всё бы и кончилось, не начавшись.
Лучше бы, пожалуй, так и случилось.
Не то чтоб я жалею о тех жарких месяцах сумасшедшей любви, о первой моей стонущей страсти, о бесконечных разговорах с любимым – про нас, политику, историю страны, сталинизм и демократию (господи, всё вперемешку, неистово, пламенно, захлёбываясь от эмоций) – ни в коем случае не жалею! Жалею, что вовремя не остановилась.
– Всё же сталинизм надо судить так же, как в Нюрнберге судили нацизм!
– Да! Горбачёв молодец!
– Да какой он молодец? Сам до смерти испугался, он хотел только немного поправить…
– Как же я тебя люблю!
– И я тебя!
И поцелуй взасос.
– Где мы будем жить? Надо сразу отдельно.
– У меня есть квартира, я тебе говорила – бабушкина. А ты читал вчерашнюю статью в «Московском комсомольце»?
– Да! Невероятная история про стукача из тридцатых, ты про это?
– Конечно! Какая он гадина! Я тебя обожаю!
– И я тебя! Демократия – единственно правильный путь развития! В СССР сроду её не было, и куда мы пришли?
И опять взасос.
Умора! Вспомнился старый советский фильм про колхозную любовь «Свадьба с приданым», в котором полюбившие друг друга герои разрывались между чувствами и «битвой за урожай». Очень смешное кино. В семидесятые годы комсомольско-производственно-романтические фильмы делали уже более адекватными реальности. Мы, юные демократы 90-х, воины с тоталитаризмом, как мне кажется, немножко походили на героев лубочной «Свадьбы». С одной стороны, мы же были всамделишные, убеждённые борцы за всё хорошее под лозунгом «Даёшь перемены, и ни шагу назад!», а с другой – влюблённые юноша и девушка, строящие планы на будущую счастливую жизнь.
Не знаю, разделят ли моё мнение люди постарше, но мне кажется, именно наше поколение первое, сумевшее по-настоящему отринуть совок. Что бы ни думали замшелые граждане, у многих из нас, тогда молодых, были убеждения, в которых нам почему-то часто отказывали – мол, мы ничего не понимаем, ибо недоросли и не доросли. Можно подумать, старшие много понимали! Если б хоть что-то соображали, то огромной стране, впадающей в экономический коллапс, не понадобилась бы перестройка. Насоображали, натворили дел! Хотя идиотов и среди моих сверстников предостаточно, их процент в любом поколении, думаю, стабилен.
Есть у меня личные воспоминания – примеры того, что подростки могут иметь убеждения и сформировавшееся мировоззрение. Например, отношение к сталинизму или нацизму для меня с ранней юности безусловный маркер, чётко обозначающий, общаться с кем-то или посылать по всем известным адресам.
