Читаем без скачивания Молчание леди - Кэтрин Куксон

Рини, я стояла с разинутым ртом и смотрела на него. Затем я пришла в себя и спросила: «А что вы мне дадите за это?»

Он опешил: «Что я дам тебе? Это ты должна мне, мисс. Я же сказал тебе, что ты должна платить за ночлег».

Я сердито посмотрела на него. Потом, будто у меня было право торговаться с ним, сказала: «Я подмету, если вы дадите мне чего-нибудь поесть».

«Ах-ах! Вот оно что! Ты не просто просишь ночлег, тебе нужен полный пансион, да?»

Я кивнула.

А потом он сказал своим глубоким голосом:

«Я дам тебе поесть… около десяти часов. После того как увижу, что работа сделана. Видишь то строение, вон там? — Он указал в конец длинного двора. — Так вот, рядом с ним есть сарайчик, в котором хранятся инструменты. Ты найдешь там что-нибудь для уборки. И не вздумай удрать, потому что если ты так сделаешь, то сегодня даже не думай здесь появляться. Я запру ворота. Поняла?»

Я ничего ему не ответила, просто повернулась и пошла в конец двора к сарайчику с инструментами.

Рини улыбнулась, когда Белла продолжила:

— Моя уборка совсем не была похожа на то, что проделала ты, моя дорогая. Но он дал мне еду, и неплохую. Конечно, поскольку он был шотландцем, это оказалась миска каши с салом и кусок хлеба. Был также жбан с крепким чаем, но в нем не было ни сахара, ни молока. Но, должна тебе сказать, чай этот был для меня подобен вину. И так продолжалось почти целую неделю. После уборки, поев, я уходила в город и делала свои дела. Но я всегда возвращалась голодной и мечтала о той каше утром. И вот в один из дней он спросил меня: «Откуда ты родом?» «Из Ливерпуля», — сказала я. «Сколько тебе лет?» Я помню, что посмотрела сначала в одну сторону, потом в другую и ответила: «Шестнадцать».

«Неправда, — заявил он. — Тебе не может быть больше четырнадцати. Почему ты здесь? Разве у тебя нет родственников? У тебя был хоть какой-то дом?»

«Да, мистер. У меня был какой-то дом. Да, можно и так сказать». Но я не почувствовала, что в этот момент заплакала, действительно заплакала — это я-то!

Он буквально зарычал:

«О, ради Бога! Только не это. Меня и раньше слезы никогда не трогали и вряд ли тронут сейчас».

И знаешь, что я сказала ему в ответ?

«Да кому, к черту, нужно вас растрогать! Мне ни к чему ваше сочувствие, ваши добрые слова, если они у вас даже есть, вот. Я сама себе хозяйка и всегда ею буду. Вот так. Никто не будет говорить мне, что мне делать. Если я не хочу делать что-то, я это и не делаю. Знайте это, мистер!»

И знаешь, Рини, что он сделал? Он запрокинул голову и захохотал. А как я узнала позже, он был мужчиной, который не склонен смеяться. Чтобы заставить его смеяться, нужно было сделать что-то ну очень смешное. В то утро он смеялся, пока практически чуть не подавился. А потом он спросил: «Так тебе нужна работа?» «Что?» — сразу не поняла я. «Что слышала. Не прикидывайся дурой. Я спросил, нужна ли тебе работа». «Это кое от чего зависит». «Отчего?» «От того, сколько вы собираетесь мне платить». Я увидела, как он, огорошенный, сглотнул, а потом он сказал: «Шиллинг в неделю, не больше, а также питание и жилье. Видишь то строение рядом с сарайчиком, где ты брала щетки? Это прачечная. Первое, что ты сделаешь, — это приберешься в ней. Там хороший котел. Ты наполнишь его водой с помощью насоса, находящегося за ним. Потом порубишь часть вот этих ящиков и разведешь огонь. Тебе придется порубить столько ящиков, сколько нужно, чтобы нагреть котел, а для этого требуется много дров. Потом ты сможешь там жить. Кроме того, этот двор нужно убрать как следует, а не халтурить, как ты это делала последние дни. Эта прачечная должна быть чистой, для того чтобы ты могла стирать там мои вещи, включая постельное белье. Тебе когда-нибудь раньше приходилось стирать?» Я не ответила, а он сказал: «Ничего, научишься. И, если меня удовлетворит твоя работа, ты будешь получать по шиллингу в неделю и жратву».

Итак, девочка, в последующие шесть месяцев я узнала, что такое работа. Да, я работала так в течение шести месяцев, а потом в один из дней он сказал мне: «Не кажется ли тебе, что пора пойти в магазин Джинни и приобрести что-нибудь на смену этим твоим обноскам? Если ты вернешься прилично одетой, то я найму тебя в качестве домашней работницы. Ты умеешь готовить?»

«Нет».

«Ладно, это никакой роли не играет, но тебе придется научиться готовить кашу. А вообще я обычно ем не дома. Что скажешь?»

«Сколько заплатите?» — спросила я.

На это он снова рассмеялся:

«Полкроны».

«Вы хотите, чтобы я стала вашей домработницей?» — спросила я, глядя снизу вверх на его большое волосатое лицо.

«Да, именно, — сказал он, — моей домработницей, и… — Он ткнул меня кулаком в грудь. — И тебе не придется доставать нож. Это я тебе обещаю, Белла. Как, ты говоришь твоя фамилия?»

«Морган».

«Хорошо, мисс Белла Морган, так вот, со мной тебе нечего опасаться. Я не думаю, что, когда ты вырастешь, будешь выглядеть лучше. Поэтому нет необходимости волноваться по этому поводу. Ха-ха-ха!»

Я помню, как я обиделась тогда. Я знала, что была низенькой и коренастой, с простоватым лицом. Ну, вот так все и началось. Я стала его домработницей. Тогда мне было около четырнадцати, и проработала я на него шестнадцать лет, причем в последние три года он большую часть времени не поднимался с кровати. Болел. И к концу его жизни я знала о нем не больше, чем когда впервые увидела его. Я только могу сказать, что он был своеобразным человеком. За все те годы распорядок его жизни не менялся до тех пор, пока он не слег.

Он не всегда был занят в лавке. У него был человек, который иногда приходил и подменял его. В таких случаях он проводил время в своей спальне наверху. У него там был небольшой письменный стол, за ним он всегда записывал цифры и делал заметки. Я узнала об этом из клочков бумаги, которые находила в корзине для мусора. Но я также знала, что он торговал не второсортными овощами и фруктами. Практически весь товар был первосортным. Я понимаю, что так было не всегда: сначала он торговал второсортным товаром, поэтому-то он так ненавидел своего соседа Фрэнки. Однажды они серьезно повздорили, и Фрэнки сказал: «Ты всего лишь торговец испорченными фруктами». И тем не менее, как я потом обнаружила, в его гардеробе имелось несколько костюмов, и все они были хорошего качества.

Он жил по своеобразному расписанию. В пять прилавок убирался. Он никогда не делал это сам, во всяком случае, пока я жила там. К шести он уже был умыт и одет для выхода. Бывали дни, когда он возвращался около девяти. В противном случае он обычно предупреждал: «Не жди меня. Мне ничего не понадобится». Не думаю, что он когда-нибудь за свою жизнь сказал «пожалуйста» или «спасибо». И он всегда давал мне почувствовать, что я незначительное существо, просто кто-то для уборки дома, стирки и готовки. Иногда, насколько я знала, он не возвращался до двенадцати часов, и мне всегда было интересно, что же он делал. Но все те годы я ни разу не видела его пьяным, хотя я, конечно, не знала, каким он возвращался в позднее время. Случилось так, что его осмотрел врач, и это врач сказал мне, что у него какая-то смертельная болезнь. Потом я узнала, что эту болезнь называют лейкемией. Что-то там с кровью. Что было очень странным, он не разрешал мне обмывать его. Я только протирала фланелью его лицо в те дни, когда ему было совсем плохо. Вскоре после того, как он слег… — Она замолчала, а потом спросила: — Тебе интересно, девочка? — А когда Рини утвердительно кивнула, она продолжила: — Ну и хорошо. Как я говорила, он уже некоторое время был прикован к постели, когда позвал человека, управлявшегося в лавке, и велел ему продолжать работу. Но сначала он передал ему письмо, которое тот должен был отнести на склад некоему мистеру Уэйру. В тот же вечер он сказал мне: «Я хочу, чтобы ты ушла в свою комнату и не выходила оттуда. У меня будет гость. Он сможет сам попасть в дом — у него есть ключ». Я просто смотрела на него и молчала, а он прокаркал: