Читаем без скачивания Черные колокола - Александр Авдеенко

— Что делаешь, Шани? Брось!

Ее испуганный крик образумил Шандора бачи. Бережно поставил бутыль на место.

— Зачем же бросать такое добро? Пусть дожидается своего часа. На цвет я его испытывал, ром этот ямайский.

— Бесстыдник, хоть не ври!

— Все врут, а мне уж и нельзя.

— Ложись!

Кряхтя и охая, он завалился на диван. Каталин села рядом с ним.

Засыпаны цветами Бем-отец и Шандор Петефи. Молодежью заполнены площади имени Бема и Петефи. Чуть ли не все юноши и девушки Будапешта пришли на поклон к революционной доблести и славе своих революционных предков. Шумят. Смеются. Поют песни. Декламируют стихи. Размахивают трехцветными флажками, алыми звездами, водруженными на древках, украшенных лентами. Ни одного хмурого, злого, мстительного лица не видно в рядах демонстрантов. Нет еще ни гербов столетней давности, ни враждебных лозунгов. Они появятся позже. Злобные и мстительные примкнут к демонстрантам в другом месте: на площадях Яса и Мари, Пятнадцатого марта, на улицах Кошута и Ракоци.

Пока Дьюла Хорват, взобравшись на зеленый квадратный холмик, читал стихи и ораторствовал, Ласло Киш облюбовал в толпе студентов прилично одетого, с вполне интеллигентным лицом парня и решил взять у него интервью, чем Карой Рожа намеревался воспользоваться в одной из своих радиопередач для Соединенных Штатов Америки.

Ласло Киш с микрофоном в руках, с самой приветливой, на какую был способен, улыбкой на лице подошел к избранному студенту, назвался корреспондентом «Последних известий», невнятно пробормотал какую-то фамилию и сразу перешел к делу:

— Скажите, молодой человек, что вас привело сюда?

— Куда? — засмеялся студент и покраснел.

— К подножию великого польского генерала и рядового солдата венгерской революции Йожефа Бема.

— Так здесь же все мои сокурсники, весь политехнический.

— Вижу, мой дорогой, всех ваших сокурсников, и сердце мое наполняется радостью! Что же именно привело сюда весь политехнический институт? Солидарность с польскими демонстрантами, да? Гнев против антинародной политики ракошистского правительства, да? Желание видеть Венгрию свободной, независимой, да?

Студент не подхватил подсказку. Пожал плечами, оглянулся на товарищей, сказал:

— В нашем институте вчера было собрание, мы постановили выйти на демонстрацию…

— Да, да, знаю! Я был на этом собрании, слышал страстное выступление одного из руководителей клуба Петефи — Йожефа Силади, слышал ваши бурные аплодисменты, читал вашу прекрасную, полную революционного огня резолюцию. Скажите, молодой человек, если желаете, как вас зовут?

— Ференц Шомош, — ответил студент и опять покраснел.

— Вы коммунист? Бывший, разумеется. Скажите, давно вы перестали верить в партию?

— Почему вы так говорите? — вдруг обиделся Шомош. — Откуда вы взяли, что я бывший коммунист, перестал верить в партию? Верил, верю и буду верить!

Ласло Киш не растерялся, немедленно дал сдачу этому демонстранту, так не оправдавшему его надежд.

— Позвольте, товарищ верующий коммунист, — насмешливо сказал он, — а как же надо понимать ваше участие в этой грандиозной демонстрации протеста против режима Герэ?

— Герэ не вся партия, а только ее функционер, секретарь…

— …которого вы лишаете своего доверия. Так?

— Так, — охотно подтвердил Шомош, чем приободрил Киша.

— И еще кого вы лишаете своего доверия?

— Всех, кто зазнался, кто забыл, что он венгр и друг народа.

— Прекрасно! Скажите, а что вы будете делать, если правительство не выполнит ваших ультимативных четырнадцать пунктов?

— Это не ультиматум.

— Понимаю! Совет доброго сердца. Слово мудрости. Братское внушение. Скажите, почему вам не нравится теперешний режим?

— Мне Герэ не нравится, а не режим. И ваши вопросы тоже.

— Сейчас, сейчас оставлю вас в покое. Еще один вопрос. Скажите, какой тип демократии вам по душе — американский, Эйзенхауэра, или германский, доктора Аденауэра?

— Наш собственный — венгерский.

— То есть? Венгерский национальный?

— Венгерская Народная Республика.

— Гм!.. Но разве она сегодня не похоронена по первому разряду?

Шомош побледнел, обозлился.

— Слушайте, вы… Кто вы такой? Предъявите корреспондентский билет! Ребята, помогите задержать этого типа!

Киш не испугался, он еще ближе поднес микрофон к лицу студента.

— Прошу иметь в виду: я фиксирую все, что вы говорите!

— Пошел вон, подстрекатель! — потребовали студенты.

— Эй, милиционер! — закричал Шомош и схватил репортера за лацкан пиджака.

Ласло Киш опустил микрофон, спокойно сказал:

— Вот тебе и народная демократия!.. Студент Шомош протестует против произвола, и тот же студент Шомош сам творит произвол!.. Молодой человек, уберите руку!

Столпившаяся вокруг них молодежь должным образом оценила слова «корреспондента» — все весело засмеялись.

Ласло Киш был отпущен с миром. В дальнейшем, учитывая горький опыт, он был осторожным и не пытался навязывать тем, с кем разговаривал, свое толкование демонстрации.

Поэт тем временем кончил читать стихи, сошел с трибуны и захотел стать рядовым демонстрантом, хлебнуть, как он сказал, песен гнева и надежд.

Дьюла и его друг в колоннах демонстрантов дошли до дунайской набережной, потолкались в толпе на парламентской площади, перед памятником Кошуту и, охрипшие от криков, еще более охмелевшие, чем ночью и утром, в период подготовки демонстрации, вернулись в свою штаб-квартиру. На этом настоял Ласло Киш. Ему обязательно надо было быть к определенному часу в доме Хорватов, у окна, выходящего на улицу, по которой должны прошагать новые колонны демонстрантов.

Киш пришел вовремя. Внизу, в глубоком ущелье улицы, уже клокотала людская лавина.

Вбежав в «Колизей», Дьюла сейчас же распахнул окно. Пусть слышит отец, чем живет сегодня Будапешт.

Снизу доносились песни, шум, отдельные выкрики.

Пока все Хорваты стояли у окна, наблюдая за демонстрацией, Ласло Киш отошел в глубину «Колизея» за каминный выступ, извлек из-под пиджака тяжелую гранату, вставил в нее запал и снова спрятал.

Дьюла, возбужденный праздничным гулом толпы, вскочил на широкий подоконник и, чувствуя себя на высочайшей трибуне, начал ораторствовать:

— Всем сердцем с вами, мои юные друзья! Вас приветствует член правления клуба Петефи Дьюла Хорват. Да здравствует славная молодежь, будущее Венгрии! Да здравствует венгерский социализм!

Вскочил на подоконник и Киш. Держась за друга, чтобы не рухнуть на булыжник, закричал солидным, хорошо поставленным голосом:

— Да здравствует великая, неделимая, независимая Венгрия!

Дьюла затормошил отца.

— Скажи и ты, апам. Неужели даже теперь отмолчишься?

Шандор бачи высунулся из окна. Далеко внизу текла желто-сине-белая радужная людская река. Флаги. Плакаты Разноцветные шары. Первым мая пахнуло на старого мастера с будапештской улицы. Где-то там в рядах демонстрантов, и Мартон с Юлией, и Жужанна. Да, им надо что-то сказать. Перед ними нельзя промолчать.

— Товарищи! Друзья! Дети! — Гул толпы сразу затих как только Шандор бачи заговорил. Вы несете в своих сердцах правду народной Венгрии. Пусть же она, наша правда, освещает вам дорогу. Счастливый путь, дорогие мои!

Снизу, с улицы, ответили аплодисментами, одобрительными криками, песнями.

Река покатилась дальше.

— Прекрасно, апам! — Дьюла обнял отца, поцеловал.

— Не подливай масла в огонь, обормот! Не подзуживай. — Каталин захлопнула окно.

Дьюла поцеловал и мать.

— Да, прошу тебя, будь умницей, помолчи! Ты это всегда так хорошо делала.

— Умела, да разучилась. Сейчас и камень разговаривает.

— Катица, уложи меня в постель: совсем ослабло сердце, — попросил Шандор бачи.

Старые Хорваты, поддерживая друг друга, потихоньку побрели к себе.

Ласло Киш включил радиоприемник. Хлынула бравурная музыка. Под ее аккомпанемент Мальчик продекламировал из Петефи:

Довольно! Из послушных куколПреобразимся мы в солдат!Довольно тешили нас флейты.Пусть нынче трубы зазвучат!Восстань, отчизна, где твой меч?Споря с оркестром, исполняющим какой-то марш, радиорепортер ликующим голосом вещал:

— На все центральные улицы, прилегающие к площади Пятнадцатого марта, стекаются молодые демонстранты. Движение в центре города прекращено. Ни пройти, ни проехать. Члены правления клуба Петефи через радиорупоры приветствуют демонстрантов. На деревьях, на стенах домов, на стеклах магазинных витрин расклеены разноцветные листовки с политическими требованиями клуба Петефи. Свежий дунайский: ветер развевает национальные флаги. Город стихийно прекратил работу. Служащие министерств спешат присоединиться к демонстрантам. В каждом окне каждого дома видны улыбающиеся будапештцы.