Читаем без скачивания Кубатура яйца - Виталий Коротич

…Когда-то Франк Ллойд Райт составил проект дома высотой в одну милю. Этот 528-этажный дом так и назывался: «Высотой в милю». Вместо лифтов в здании должна была действовать вертикальная железная дорога, сочиненная архитектором, а ядерный реактор снабжал бы дом электроэнергией. В доме планировалось оборудовать гараж на пятнадцать тысяч автомобилей и посадочные площадки для ста пятидесяти вертолетов. Райт называл дом «высоким городом будущего» и пытался представить себе несколько десятков тысяч людей, работающих, живущих, рождающихся и умирающих в нем. Естественно, что дом не был выстроен — не только потому, что никто еще не умеет строить такие дома. Просто немало американцев живет сегодня в собственных домиках, и я, кстати, вовсе не считаю, что это плохо. Архитектура всегда капитулировала перед образом жизни; мне кажется опасным другое — что домики стоят очень далеко друг от друга, порой не докричишься. Люди как-то очень легко и быстро привыкли к мысли о безграничии своей планеты, о том, что ее континенты тоже безграничны, а жизнь на Земле вечна. Мы не всегда решаемся вплотную подпустить к себе мысль о том, что впервые за свою историю земной шар готов уже покончить с собой, нафаршированный ядерной и всякой другой взрывчаткой. Люди обязаны вплотную вглядываться друг в друга, видеть друг друга, слышать: это не от скуки уже, это — чтобы жить. И когда странные ночные птицы американской пустыни орали у меня под окном, как полоумные, я подумал, что, возможно, они непременно хотят передать что-то очень важное русским, украинским или грузинским пернатым, да я их не понимаю. Возможно, и столбообразный кактус хотел что-то передать моим каштанам и соснам, да я ведь тоже не понимаю — ни сосен, ни каштанов, ни кактусов.

Главные на свете проблемы все более всеобщи. Но слишком уж часто люди, интересующиеся политикой, должны быть в Америке или профессионалами, или смириться с репутацией чужаков. Все же взаимопонимание народов — самая важная из возможных политик; я прислушиваюсь к тем американцам, которые напряженно интересуются нашей жизнью, и вспоминаю слова Эрнеста Хемингуэя, однажды посланные им в Советский Союз: «Простите, что я заговорил о политике: стоит только мне заговорить о политике, меня считают за дурака. Но я знаю, никто не препятствует дружбе наших двух стран…»

Этим и закончу главу.

Жизнь в пустыне (I)

Я решил разделить эту главу надвое. Путь через пустыни Невады и Аризоны был долог, а все увиденное в пути было неоднозначным. Черная лента шоссе, врезанная в пейзаж, очеловечивала его, напоминала о том, что прошли здесь многие люди — очень разные и в разные времена. Дорога раскручивалась у меня под колесами, как рулон кинопленки, — казалось, вложи ее в проектор и такое увидишь…

Глава эта разделена на две части, потому что даже на пути сквозь пустыню я встречал так много самых несхожих между собой проявлений тамошней жизни, что хочу написать хотя бы о нескольких из них. Я не люблю город Лас-Вегас и попробую объяснить, почему именно. Большинство американцев, которых я знаю, бывали в Лас-Вегасе, но тоже его не любят, хоть он неизменно популярен, такой звенящий и светящийся…

Когда я впервые подъезжал к Лас-Вегасу ночью на автомобиле, он запомнился мне прежде всего как сфокусированный пучок яркого света, от которого болят глаза; считается, что огни центра города видны, как небесное зарево, еще за тридцать миль, но об этом, впрочем, я узнал позже. Вначале же, когда приезжаешь из темноты Невадской пустыни — сквозь горы, сверху вниз, — поражаешься внезапно возникшему сиянию, в котором есть даже нечто мистическое. Можно вспомнить к случаю, что некоторые великие религии родились именно в пустыне, — при всей неожиданности такой ассоциации в дальнейшем она может оказаться не столь уж далекой от истины: происходящее в Лас-Вегасе смахивает порой на отправление религиозного культа. Город этот очень американский, и не надо, мне кажется, делать вид, что люди приходят туда тайком (а я читал у нас и такое), стесняясь этой обители порока и не разговаривая о ней в приличном обществе, на службе или в присутствии дам.

У Лас-Вегаса один из самых загруженных аэропортов — имени Маккарэна, одно время даже планировалось его резко расширить, в ущерб калифорнийским, — люди прибывают в город во множестве, больше, чем по пятнадцать миллионов визитеров ежегодно. Представляю, если б они начали стесняться своих посещений, что за конспирация бы в Америке развелась. Повторяю, город этот очень американский — по своей истории, своей психологии, по строительству, по мечте, из которой возник он. Что касается будущего — увидим, это ведь город сиюминутный, о грядущем и разговаривать не желающий; геологи уверяют, что за последние двадцать лет Лас-Вегас осел на целый метр — из-за опустошения водных резервуаров под ним. К радости моралистов, считается, что когда-нибудь Лас-Вегас провалится под землю и повторится история с великими городами древности, которые были погублены за грехи, — они зовутся Содом и Гоморра…

Впрочем, в трехсоттысячном Лас-Вегасе около ста пятидесяти церквей, больше на душу населения, чем где бы то ни было в США; они могли бы, пожалуй, отмолить любые грехи, если бы занимались делами богоугодными, а не хлопотали по делам венчальным и бракоразводным, усугубляющим и без того сомнительную репутацию города. Дело в том, что в большинстве американских штатов развод связан с огромными расходами на адвокатов, с издержками, выплачиваемыми по суду, и мучениями моральными — любопытством прессы, разинутыми ртами зевак. В Лас-Вегасе достаточно прожить несколько недель подряд, и ваш брак можно будет расторгнуть на веки вечные — было бы согласие сторон. Здесь же с великой легкостью благословляются новые браки — стало даже модным бесхлопотно жениться в Лас-Вегасе, где существуют, таким образом, все виды азартных игр, включая матримониальные.

Шоссе № 15 влекло меня сквозь ночную пустыню с кактусами, дорожными указателями и кроликами по обе стороны полотна. Не знаю, занимались ли кролики азартными играми, — если нет, то они были единственными существами в окрестной пустыне, которых любопытство или желание мгновенно разбогатеть не вели к Лас-Вегасу. Причем я уверен, что появись этакий маленький рыжий невадский кролик за столом для рулетки, на него бы не обратили внимания и разрешили бы делать ставки, а крупье в смокинге изысканно-безразлично взглянул бы на длинноухого, объявляя выигравшие номера. В слот-машинах вращались бы нарисованные глянцевые морковки, недоступные пустынному обитателю, и…

Нет, давайте, начнем сначала.

Въезжая в Лас-Вегас, хотелось быть осторожным, потому что я ожидал от этого города атмосферы немыслимого купеческого разгула, с пьяными, сидящими посреди тротуара, и шулерами, выносящими деньги в плетеных булочницких корзинах. Ничего подобного; атмосфера в городе подчеркнуто деловая, здесь не валяют дурака, а играют на деньги — занятие это очень серьезное, и город посвящен ему двадцать четыре часа в сутки. Над городом повисла дымка торжественности и в то же время предчувствия разудалых празднеств.

Желание разбогатеть (кого посещают желания проиграться?) придет и к вам, независимо ни от каких других обстоятельств, уже в гостиничном вестибюле. Даже если внешне оно будет оформлено как желание попробовать, то где-то в недрах темперамента стыдно и подсознательно может взвизгнуть недорезанный пиратский пережиток: «Ух, и выиграю я кучу золота — в этих же песках и зарою, только на сундук израсходуюсь…» К администраторской стойке в гостинице проходишь сквозь ряды столов, где очень сосредоточенные люди с умными лицами испытывают фортуну, играя в явно неинтеллектуальную игру, в Америке называемую «блекджек», а у нас и того проще — «очко». Атмосфера конструкторского бюро электроников или кардинальского конклава в соборе святого Петра. Короткие реплики вполголоса, сдержанные поклоны, крупье с манерами членов британской палаты лордов. Я остановился в гостинице «Эль Марокко», и мне сразу же сказали, что, если мистер (то есть я) желает приняться за игру немедля, гостиничный служащий распакует мои чемоданы и разложит вещи по полкам в шкафу отныне принадлежащего мне номера 206. Я ничего не ответил и величественно проследовал на второй этаж, потому что люблю распаковывать свои чемоданы самостоятельно.

Кто только не распаковывал свои чемоданы в Лас-Вегасе! Испокон веков был здесь оазис на дороге с востока в Калифорнию, и переселенцы, загонявшие лошадей по пути к золоту, позволяли себе утолить жажду в этих местах и отмыть глаза от пыли. В 1854 году здесь обосновались мормоны — сектанты, которых в Америке недолюбливают, — и начали расширять существующий уже городок. (Мормоны до сих пор составляют большую часть служащих в казино: считается, что они не воруют, а многоженство, исповедуемое сектантами, карточной игре не помеха. Старейшие городские ломбарды, такие, как Стони, тоже мормонская собственность. На здании ломбарда можно увидеть какой-нибудь религиозный призыв вроде: «Склонись ко Мне, дитя Мое!», но слуховых аппаратов, искусственных глаз, очков и вставных челюстей в залог все равно не берут.) Когда в 1905 году железная дорога дотянулась до Лас-Вегаса, в оазисе уже бурлил городок средних размеров и довольно приличных манер, несмотря на то, что в пустыне находили уже не раз и серебро, и золото. Одно из решающих в своей истории потрясений Лас-Вегас пережил в тридцатые, кризисные годы, когда тридцать первый президент США Герберт Гувер решил построить неподалеку от города плотину на реке Колорадо, которая должна была создать энергетическую базу для развития большого района, оросить бесплодные территории, а заодно собрать в одном месте и занять многие тысячи безработных, возбужденно слоняющихся по большим городам. При всем том в тогдашней Америке было ведь уже около тридцати миллионов автомобилей, массовыми стали кино и радио с воспеваемым ими образом разбогатевшего красавчика в новом «форде»; красавчик вырвался из беды ценой необыкновенной ловкости и везения. Переизданные плакаты с красавчиком можно купить в магазинах «Гранд Отель МГМ» когда угодно, а по внутреннему гостиничному телевидению можно поглядеть и все старые фильмы о нем; молодец с пробором стал несколько старомоден, но призывность образа не иссякла. Короче говоря, в 1931 году после короткой дискуссии и мгновенного плебисцита в штате Невада, к которому с 1869 года принадлежит Лас-Вегас, были разрешены азартные игры. На ту пору это был единственный штат, где играли в открытую, и репутация Лас-Вегаса стала совершенно определенной. Казино росли, как грибы; мафия прикладывала к ним руку совершенно бесспорно, и лас-вегасский мэр Гринбаум однажды был обнаружен в постели с перерезанным горлом; гангстеры помельче получали свои свинцовые порции прямо на улице или в кафе за утренней трапезой — стрельба шла как во время кинобоя с индейцами, истребленными в этих местах много раньше.