Читаем без скачивания Цивилизация страуса - Виталий Фролов

— Какой одинокий звук.

— И никого вокруг, — продолжил Гусев. — Впрочем, эта строчка реальности не соответствует.

— И зачем же вы метете улицу, Антон?

— Очевидно, для того, чтобы она стала чистой.

— Теория об изменении мира к лучшему? — уточнил Кац. — Начинать надо с малого и все такое?

— Ноги поднимите.

— В смысле? — не понял Кац.

— Ну, или пересядьте куда-нибудь, — сказал Гусев. — Вы мне мешаете. Под скамейкой куча листвы, а вы тут сидите.

— Может быть, вы прерветесь?

— Зачем?

— Для разговора.

— Мы уже разговариваем, — сказал Гусев. — А мне еще триста метров аллеи мести. И вообще, двадцать первый век на дворе, где роботы-уборщики, я вас спрашиваю?

— Неужели вы не могли найти никакой другой работы? — спросил Кац.

— Не знаю, не пробовал.

— А у вас проблемы с деньгами?

— Нет, — сказал Гусев. — Вроде бы, нет.

— Тогда зачем все это?

— Надо же человеку чем-то заниматься.

— Вы съехали из нашего общежития.

— Мне предоставили муниципальное жилье, — сказал Гусев. — Видите, как хорошо быть дворником.

— Хотите что-то кому-то доказать? — спросил Кац. — Кому? Нам?

— Не хочу я ничего доказывать, — сказал Гусев.

— Тогда почему? Я знаю, что вы проиграли судебный процесс, но это же не конец света и не повод для того, чтобы на все забить.

Гусев пожал плечами.

— Вы понимаете, что делаете нам отвратительную рекламу? — спросил Кац. — Что со стороны это выглядит, будто вы не смогли адаптироваться в новом мире и вынуждены заниматься тяжелым физическим трудом, скатившись на социальное дно?

— Так вы поэтому сюда пришли?

— Отчасти. Антон, вы мне симпатичны, и я хочу вам помочь.

— У меня все нормально.

— Не похоже. И вы точно не можете прерваться? Хотя бы из уважения ко мне?

— Ладно, — решил Гусев. — Из уважения к вам я прервусь.

Он прислонил метлу к спинке скамейки, сел рядом с Кацем и закурил.

— Что происходит, Антон?

— Ничего не происходит, — сказал Гусев. — Помнится, вы дали мне совет ни во что не ввязываться. Вот я и не ввязываюсь.

— Почему именно так? Почему дворником?

— Тоже работа, — сказал Гусев. — Нужная людям, да еще и на свежем воздухе.

— А на самом деле?

— Почему вы думаете, что у меня есть скрытые мотивы?

— Просто вы не произвели на меня впечатление человека, готового довольствоваться вот этим, — Кац махнул в сторону выметенной Гусевым аллеи. — Вы же амбициозный человек, Антон. Притом, весьма неглупый.

— Ну, если честно, то я просто боюсь напортачить, — признался Гусев. — Один раз я уже затеял дело, не располагая достаточным количеством информации и не понимая, к чему это может привести. В итоге погиб человек. Что-то мне не очень хочется, чтобы такое повторилось. Поэтому я решил изучить этот ваш мир до того, как сделаю в нем следующий шаг.

— Вас гложет чувство вины?

— И оно тоже.

— Хотите, я запишу вас на прием к психологу?

— Не хочу.

— Даже если этот психолог не имеет никакого отношения к нашей корпорации?

— Нет, — сказал Гусев. — Дело не в вашей корпорации. Я против вас, в общем-то, ничего не имею.

— Тогда почему вы съехали из общежития?

— Потому что мне не нравится быть объектом благотворительности.

— Это не…

— Она и есть, — сказал Гусев. — Вы выполнили условия сделки, заморозили меня и вполне удачно разморозили. На этом контракт был выполнен. Все остальное с вашей стороны — это чистая благотворительность. А я не настолько плох, чтобы на нее соглашаться.

— Понимаю, — сказал Кац.

— Надеюсь, что так, — сказал Гусев.

Он докурил сигарету, бросил окурок в урну и снова взялся за метлу. Кац в полном молчании смотрел ему вслед.

Гусев Кацу не соврал.

И про свое отношение к благотворительности, и про то, что не хочет напортачить. И никаких скрытых мотивов у него не было, да и какие скрытые мотивы могут быть у человека, устраивавшегося на работу дворником?

Еще пару недель назад у Гусева было громадье планов. Избавиться от опеки медицинской корпорации, найти работу, прочитать учебник по истории и понять, как же страна докатилась до жизни такой, и, в конце концов, выяснить, кто же его убил. И если выполнить первые два пункта оказалось легко, то дальше дело зашло в тупик.

Работу он получил легко. Увидел объявление о наборе дворников (служебное жилье предоставляется), позвонил, договорился о встрече, пришел, согласился на условия, подписал документы, получил метлу и ключи от подсобного и жилого помещений. Тем же вечером перевез свои нехитрые пожитки из общаги и сдал ключ тетке-коменданту.

А вот дальше…

Гусев погрузился в ступор. Планы никуда не делись, но выполнять их не было никакого желания. Гусев сильно обжегся в этом новом мире, и боялся сделать хоть что-нибудь.

Пьянка и обычный треп в баре привели к тому, что Гусева вызвали на дуэль и ему пришлось стрелять в человека. Судебный иск, с которым он явно поторопился, не узнав все подробности о нынешней реактивной юриспруденции, и вовсе привел к тому, что совершенно постороннему человеку из-за него, Гусева, вогнали в грудь полметра холодной японской стали.

Эта картина стояла у Гусева перед глазами и никак не желала уходить. Даже алкоголь на нее не действовал, поэтому Гусев и перестал его принимать.

Вечерами после работы он принимал душ, ужинал и заваливался в интернет. Читал какие-то форумы, листал энциклопедии, но больше всего времени проводил за просмотром веселых роликов на современном аналоге ю-туба.

В социальную сеть Гусев старался не заходить. Там и без него кипела жизнь, тысячи людей постоянно паслись на его страничке, и почти каждый хотел с Гусевым дружить. Или еще чего-то от него хотел, Гусев не вдавался в подробности. Видимо, его популярность еще не прошла, но пользоваться ей все равно не было никакого желания.

Потянулись дни, похожие один на другой. Гусев просыпался рано, умывался, завтракал, шел на работу. Работа была непыльная, в фигуральном, конечно, смысле, не в прямом. Знай себе мети, никакой ответственности, ни о чем думать не надо, голова легкая. Зимой, конечно, будет хуже. Снег лопатами сгребать, лед ломом долбить… Ничего, зато мышцы подкачаются.

Гусев окреп физически, намечавшийся было животик куда-то пропал. Еще бы курить бросить, иногда мечтал он, покупая в киоске очередную пачку. Но это была мечта, и, судя по всему, несбыточная.

Комнату Гусеву дали в каком-то общежитии, на шестнадцатом этаже. Туалет и душ к ней прилагались, а вот кухня была общая, и Гусев старался проводить там как можно меньше времени. Впрочем, вставал он раньше своих соседей, с работы приходил тоже раньше, так что особо с ними и не пересекался.

Разве что соседка Верочка часто мелькала перед его глазами в неприлично коротком халатике, но Гусев на нее внимания не обращал. Мелькает и мелькает, может, ей просто жарко и делать нечего.

Расследование тоже стояло на месте. Макс уже трижды извинился, но его люди пока так ничего и не сумели раздобыть. Слишком много времени прошло, слишком много архивов надо было перелопатить. Гусев исправно оплачивал работы, но в его голове все чаще появлялась мысль бросить все это к черту и поискать другие пути. Хотя он даже не представлял, где и как будет их искать.

Он понимал, что надо что-то делать, но ничего не делал.

Самомотивация не помогала. Как он ни старался себя убедить, что время уходит, что предоставленный ему второй шанс необходимо использовать, ничего не получалось. То есть, на рассудочном уровне-то он все понимал, а вот делать все равно ничего не хотелось. Он и не делал.

Решил, что возьмет паузу до зимы. Если и тогда в его состоянии ничего не изменится, то, наверное, надо будет идти к психологу, или искать квалифицированной помощи в другом месте. А пока — просто перерыв. В конце концов, он ведь этого заслуживал…

Стояла середина октября. Днем моросили противные дожди, по утрам землю схватывал морозец, работать стало нудно и неприятно. В пять утра, когда за окном все еще было темно, Гусев стоял перед зеркалом и брился. Телефон в комнате пиликнул, сообщая о пришедшем сообщении, и хотя Гусев вяло заинтересовался — рассылку от социальной сети он отключил, и теперь сообщения приходили к нему крайне редко — но процесс бритья прерывать не стал, разве что чуть-чуть его ускорил.

Гусев недолюбливал процесс бритья, потому что во время оного ему приходилось смотреть в зеркало, а смотреть в зеркало он не любил. И дело не в том, что ему не нравилось его отражение. Просто это отражение ему, внутреннему Гусеву, никак не соответствовало, и это несоответствие резало глаза.

Из зеркала на Гусева смотрел брутальный мужчина средних лет, выбритый наголо, с жестким взглядом серых стальных глаз и волевой ямочкой на подбородке. Чем-то этот человек был похож на британского актера Джейсона Стетхема, а чем-то — на американского актера Брюса Виллиса. Такой парень просто обязан быть крутым, непробиваемым и несклонным к рефлексии.