Читаем без скачивания Рождённый ползать… История преступления длиною в жизнь - Алена Бессонова

– Твоя мама умерла. Приезжай.

Его абонент с удивлением посмотрел на экран телефона, но номер звонившего, не определился.

* * *

Пашай встретил Ольгу и сразу отвёз в ведомственную гостиницу алмазного прииска. Русаков договорился с коллегой управляющим заранее. Гостиница находилась всего в километре от областного центра и это было удобно: недалеко от здания, где находился архив Совета Ветеранов. Все запросы и разрешения были получены с помощью Александра Егоровича. Для обеспечения безопасности Русаков поместил в номере, рядом с Ольгой, одного из своих нефтяников, прилетающих на работу вахтенным способом. У себя на родине парень работал в сельской школе физруком, но после рождения пятого ребёнка решил поменять профессию на более денежную. В свободное от смены время бывший физрук увлекался чтением детективов, посему возможность практического применения полученных из книг навыков пришлась ему по душе и парень сразу согласился. Для начала потребовал сформулировать цель. Исайчев сформулировал: глаз с объекта наблюдения не спускать, к появляющимся вокруг объекта шорохам прислушиваться, если потребуется закрыть объект грудью, ну и присматривать, присматривать. Обо всех подозрительных типах докладывать незамедлительно, но не мельтешить.

Шёл третий день работы Ольги в военном архиве. Пыль, затхлые бумаги, имена, имена, имена. Ольга задыхалась в плохо проветриваемом, не имеющим окон помещении. Беспрестанно пила воду, которую носил ей бывший физрук сумками. Большую часть, утирая с лица пот, выпивал сам, приговаривая: «чё ж холодильник не поставят». Холодильник был бы кстати: вода через два часа становилась тёплой и противной. Ольга предложила выносить бутылки на улицу, закапывать в сугроб. Но там они исчезали быстро, хотя двор архива охранялся.

В очередной раз физрук протянул Ольге открытую ладонь, сказал, сокрушаясь:

– Эдак мы всех сотрудников архива водичкой поить будем, дорогова-а-ато получается.

– А ты записывай, записывай траты, – усмехнулась Ольга, – мы потом заинтересованным лицам счёт выставим.

Физрук удовлетворённо кивнул и, доставив воду, заснул на составленной из четырёх стульев лежанке.

Ольга, услышав тихое посапывание, в безнадёге откинулась на спинку кресла, вытянула ноги и руки, закрыла глаза почувствовала: она тонет в ворохе бумаг, не воспринимает текста, теряет самообладание. Поймала себя на том, что, не забыв ещё одних фамилий, читает другие и в голове рубится винегрет из начальных слогов, складываясь в бессмысленные сочетания: ШуМиКаРаТуБо! Дела «отставников» были разложены по алфавиту, во многих не было фотографий и не стояли годы смерти, поэтому Ольге приходилось высчитывать число прожитых человеком лет. Все, кто достиг возраста девяносто лет откладывались в сторону, как не имеющие перспектив. Стопочка до восьмидесяти пяти было невелика. Среди них отбирались только лысые или те, кто представил в архив старые фотографии своих ещё молодых лиц.

Валентин, отправленный спецрейсом в Москву, не приходил в себя, но врачи давали надежду. Исаичев сказал Ольге об этом по телефону, сам пока не появлялся. Связь держали через Пашая. Парень проявлял о гостье отеческую заботу, подкармливал её и бывшего физрука северными деликатесами.

* * *

Чудь вошёл в здание областного управления нефтепромыслами. Здесь он работал не один десяток лет, отсюда ушёл на пенсию, оставаясь членом совета директоров. Здесь его чтили и уважали, только знали под другой фамилией. Попадающиеся навстречу люди добродушно улыбались, раскланивались.

«Как всё было отлично: почёт, звания, ежемесячные премии, награды к каждому празднику… и всё это может полететь коту под хвост…» – думал Чудь, поднимаясь по лестнице на второй этаж. Его тянуло в конференц-зал, где стены украшены щитами-плакатами, спортивными стендами, фотовитринами. Здесь в это время дня безлюдно и тихо.

«Эта сучка не побоялась, приехала и теперь засела в архиве. Ну там —то у меня всё в порядке, не одной лишней фотографии. Нечего предъявить этому полу мертвецу. Ах, – корил себя Чудь, – как я мог так опростоволоситься в прямом смысле слова. Даже Кузя не видел меня без накладных волос, усов и бороды. Ну ничего сейчас постараемся кое-что исправить…»

Он подошёл к застеклённой витрине под названием «Боевой путь ветеранов ВОВ» и, поправив очки, стал рассматривать красочно оформленную экспозицию. Почти в центре наклеен его портрет, выполненный пастелью. Рядом лист с кратким описанием боевых заслуг. И в уголке этого листа – любительская фотография: на фоне аэродрома и десантного планера А-7 молодой пилот в лётном шлеме, десантной куртке, с финским ножом на поясе и большим штурманским планшетом через плечо. На груди белое пятнышко боевой медали. Точно такие фотографии были у всех выпускников двух имеющихся в стране перед войной планерных школ. Чудь к ним не принадлежал, но легенда, придуманной им жизни, требовала документальных доказательств. К счастью покрасоваться в чужом обмундировании у чужого планера у него в прошлой жизни появилась. Отдавая фотографию на стенд ветеранов, Чудь хвалил себя за прошлую смекалку. Тогда он не думал, что придётся пожалеть.

Из-за этих фотографии он и пришёл сюда.

Почти неслышно Чудь вернулся к двери, плотно притворил её и, просунув ножку стула в дверную ручку, заперся. Снова подошёл к витрине. Складной охотничий нож, вынутый из кармана, щёлкнул лезвием. Подсовывая кончик ножа под планки узенькой рамы, Чудь оторвал две боковые, вместе с короткими жалами тонких гвоздей, и, отодвинув в сторону, вынул стекло. Теперь осталось главное – сорвать с ватмана фотографии. Чудь погладил свою пальцем. Отступил на шаг, полюбовался. Замер, услышав в коридоре шаги. Каблуки простучали мимо. Никто не знал, что на кусочке картона, запечатлевшем бравого молодого пилота, была мечта Чудя, сохранённая временем. И эту мечту предала его вырвавшаяся наружу ненависть. Романовский… черт бы его побрал! Сколько лет он держался, а здесь не смог… Даже в горле и глазах запершило от обиды. Чудь сжал кулаки и вытянувшись, как струна, постоял минутку. Отпусти он тогда в спец санатории Романовского восвояси, не лезь ему в глаза и жил бы дальше… Не смог… Многолетняя взлелеянная ненависть вырывалась наружу, толкая впереди себя любопытство: каков он сейчас Герой Советского Союза Борис Романовский. Не придуманный, не нарисованный, настоящий Герой… В далёком 44-году он изменил не только его жизнь, он воплотил его мечту – стал тем, кем должен был стать Фима Мессиожник. По его милости он Фима Мессиожник полжизни жил жизнью червяка: пресмыкался, юлил, угодничал… В пятидесятых выбился в люди, занялся любимым делом и новая встреча с Борисом, о которой тот даже не догадывался, погнала его прочь опять в холодную воду и мёрзлую землю. Тогда он в третий раз начал заново свою жизнь и вот теперь вновь тот попытался зачеркнуть её.

Лезвием ножа, старик аккуратно подрезал уголки фотоснимков. Снял свои и для верности, чтобы скрыть интерес, прихватил фотографии других ветеранов. Подержал перед собой и со вздохом опустил во внутренний карман пиджака. Внимательно перечитал описание боевых заслуг. Здесь он, кажется, всё учёл заранее: в тексте упоминаний о планерной школе не было.

Чудь вставил стекло в витрину, в старые отверстия вжал кончики гвоздей. Теперь всё выглядело будто вандалы не пощадили память героев войны. Сейчас это не редкость, сейчас это возможно…

Ножка стула вылезла из дверной ручки тихо. В коридоре Чудь осмотрелся, вытер платком потную шею. И зашагал, быстрее, чем всегда.

Соблюдая своеобразный маршрут, построенный на принципе «от нужного человека к возможно полезному», он стал обходить кабинеты, задерживаясь у их хозяев по-разному – от минуты до получаса. К концу рабочего дня привезённый им толстый портфель стал тощим. Портфель похудел, а настроение улучшилось. Хорошее настроение повело его в буфет, и там, не на виду, а в пахнущей селёдкой комнатке за прилавком, портфель снова разбух, Чудь любил хорошо и вкусно поесть.

Заглянул в кабинет председателя совета директоров. Разговор между ними состоялся светский, интеллектуальный: о влиянии «дыр» в атмосфере на погоду земного шара, о великолепных достижениях шахматиста индуса Вишванатана Ананда, о пьесах братьев Тур и неуёмной фантазии братьев Стругацких. Литература уже не удел отдельных великих, она делается семьями. В единении – сила!

Покрасовавшись друг перед другом эрудицией, перешли к прозе жизни. Председатель, вынув, из ящика стола бутылку французского коньяка и две рюмки. Разлил играющую на свету жидкость, одну из рюмок пододвинул к гостю,