Читаем без скачивания Лили. Сказка о мести - Роуз Тремейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все же содеянное вскоре начало преследовать ее и днем, и ночью. В ее жилище на Ле-Бон-стрит, пусть и вдалеке от места, где все произошло, ужасный запах его, кажется, таится в каждой щели здания. И даже на работе, где вся мастерская пропахла духами Белль, тошнота волнами накатывает на Лили. Она давно безмолвно умоляет, чтобы явился кто-нибудь и спас ее, и ей казалось, что Сэм Тренч – ее благословение.
Но он не «благословение» – не для нее. Он трудится в сыскном отделе Лондонской полиции. Она знает: чтобы спасти себя, ей нужно отвернуться от него и уехать туда, где он не сможет ее найти. Она плотнее закутывается в шаль. И слышит, как сама бормочет благодарность «за доброе дело, которое вы сделали так много лет назад», и поворачивается, чтобы выйти на заснеженную улицу. Но, как она и ожидала, Сэм Тренч пытается ее остановить.
– Моя жена… – начинает он и умолкает, когда Лили застывает и оборачивается к нему. – Жена велела пригласить вас в гости… если вы не против разделить с нами воскресный обед.
Его жена.
Наверное, не вожделение она увидела в его лице, но просто твердый и терпеливый взгляд того, кто способен читать по лицам преступников, что у них на уме. Она открывает рот, чтобы отклонить это приглашение, и тут он говорит:
– Будет только рубец с луком. Живем мы небогато. Но миссис Тренч просила передать вам, что на десерт – пудинг с джемом.
Лили колеблется. Есть нечто трогательное в этом перечислении блюд, нечто до того созвучное с бескорыстием мужчины, который спас однажды брошенное дитя, что отклонить такое приглашение будет подло и неблагодарно.
– О-о… – произносит Лили. – Что ж…
– Наш дом совсем близко, на Честнат-стрит, и у нас хорошо натоплено.
– Я не хочу доставлять вам хлопот. Вы и так много для меня сделали. Зачем вам новые заботы?
– Затем, что я так хочу. Возьмите меня под руку, Лили, и мы вместе преодолеем эти снега.
Так что она отбрасывает страх и делает, как он говорит. Пока они идут, восточный ветер бросает им в лица снежинки, и Лили сдается под напором ледяной стихии, понимая, что не видит, куда лежит ее путь.
* * *
Джойс Тренч накрыла стол в гостиной, достала лучшие ножи с костяными рукоятками. В маленьком камине ярко пылают угольки.
Джойс – одна из тех степенных женщин, которые не унывают, когда тела их с возрастом становятся бесформенными. Она легко движется, легко держится в своем простом коричневом платье. Тепло улыбаясь, она провожает Лили к уютному креслу и предлагает ей стакан имбирного вина. Из маленькой кухоньки доносится аромат жареного лука.
– У Сэма, – говорит Джойс, – есть четкое видение, каким должен быть лук. Он должен быть правильного золотистого цвета и никак иначе, поэтому я пускаю его к плите, когда рубец уже подрумянился и томится в печи. Мне вот интересно, много ли в Лондоне суперинтендантов полиции, которые не прочь поучаствовать в готовке воскресного обеда.
– Ах да, – говорит Лили. – Он ведь теперь суперинтендант. Всю свою жизнь посвятил тому, чтобы защищать Лондон от его собственных бесчинств.
– И правда. И знаете, как он добился повышения? У моего Сэма есть удивительный талант. Он замечает то, что остальные часто упускают. Даже на месте преступления, где может вывернуть и крепкого мужчину, именно Сэм замечает то, что не заметили или не расслышали его коллеги. Все дело в его внимании к деталям, понимаете, Лили, – например, в четком понимании, какой именно оттенок должен быть у лука. Такой вот он человек.
Внимание к деталям.
Эти слова звенят колоколами у нее в голове. Сначала Нелли отмечала тщание, с которым вышивала Мэри Уикхэм, и ее собственное – с каким она вышивала букву «Э» для ее благодетельницы, леди Элизабет Мортимер. Затем были те тысячи часов кропотливого шитья в госпитале Корама. Затем была ее искусная работа с париками и слова Белль Чаровилл о том, что она лучший постижер этой мастерской. И, наконец, – как пик внимания к деталям – место преступления и то, как она понимала, что ей по силам и что – нет, и потому приняла верное решение и сделала все быстро и почти беззвучно: немного хрипов, стонов – и сплошная тишина.
– Внимание к деталям очень важно, – говорит она.
Джойс Тренч кивает и подбрасывает угли в камин. И продолжает восхищаться мужем.
– А еще он понимает, что полицейская работа может завести человека туда, где он совсем не ожидал оказаться, – говорит она.
– Пожалуй, да.
– Взять, к примеру, ту ночь, когда он спас вас, – семнадцать лет назад. Простой констебль без особых полномочий. Но он прошел пол-Лондона, чтобы спасти вам жизнь. И никогда не забывал о том, что совершил той ночью.
– Я и не чаяла, что когда-нибудь с ним познакомлюсь…
– Волки, – сказала Джойс. – Он говорил мне, что точно видел глаза волков у тех ворот. Волки в Лондоне! Вот лично я бы испугалась, а вы? Но не Сэм! Он превозмог свой страх и, невзирая на ненастье, рискнул своим здоровьем и нашел для вас приют. И знаете, что сам он обо всем этом говорит?
– Нет.
– Он говорит, что это самое важное, что он сделал в своей жизни. А иногда – что это единственное доброе дело, которое он совершил.
– Почему он так говорит?
– Ну, в этом есть своя правда. Он говорит, что его работа по большей части состоит в том, чтобы смотреть на мертвецов, – на тех, кого уже не спасти. Но вас он спас.
Лили не совсем понимает, что именно Джойс Тренч ожидает от нее услышать. При упоминании мертвецов ее бросает в жар. Она оглядывает маленькую гостиную, гадая, можно ли открыть окно, за которым сейчас снегопад. Сильно пахнет луком, и Лили чувствует, как снова подступает привычная тошнота: тихо накатывает, отходит и врывается, затапливая все. Ей хотелось бы попрощаться и уйти, но Джойс так пристально за нею наблюдает, словно это она, а не ее супруг – проницательный суперинтендант.
– И знаете, он вас не просто спас, – говорит Джойс. – Он потом не раз приходил в госпиталь Корама. Ему хотелось познакомиться с вами. Посетители платят, чтобы посмотреть, как трудятся дети, вы сами это знаете. Но заговаривать им с ними не дозволяют. Он сообщил попечителям, что это он вас спас, и попытался получить особое разрешение, чтобы встретиться с вами лично, но в госпитале ему отказали. Они не
