Читаем без скачивания Колосок с Куликова поля - Алексей Логунов

Дядя Ваня все делает с удовольствием — Маша это давно заметила. Но она заметила так же и то, что он некогда не поет песен. Даже когда выпьет с мужиками.

От кого-то из ключевцев она услышала такие слова: если из дома уходят песни — там поселяются ссоры. И потом она не раз вспоминала их, глядя на большой кирпичный дом дяди Вани, где песни звучали только по телевизору.

— А что, если песни снова вернутся в дом? — размышляла Маша. — Тогда ссоры, может, уйдут… Наверняка, уйдут!

Она вспомнила, что осенью пустые скворечники занимают воробьи и живут там всю зиму. А весной, когда возвращаются скворцы, воробьи покидают чужие дома. Правда, не всегда добровольно. Скворцам нередко приходится выгонять нахальных воробьев, и возле скворечников возникают шумные драки. Но зато до чего же голосисто и звонко распевают потом скворцы!

И Маша зачастила к дяде Ване — вроде бы поиграть с маленьким Алешкой. А сама все что-нибудь напевает или возьмется Алешку учить новым песням. Тетя Валя всегда рада ей и спокойно уходит на работу, оставляя сынишку с Машей. А дядя Ваня прозвал ее за песни Колокольчиком.

— Вот и Колокольчик идет, — улыбается он, встречая ее на крыльце. — А я только что малину смотрел. Вовсю цветет! Как поспеет, будете с Алешкой урожай собирать.

Малину, вишню, несколько яблонь и даже очень редкую в наших краях голубую ель дядя Ваня посадил возле дома тоже сам. Сад не сад, а все дом не голый…

Целую неделю Маша не слышала ссор в доме дяди Вани и втихомолку радовалась: значит, помогли ее песни! И вот наступил праздник русской березки, который в деревне называют по-старинному — троица. Маша встала рано, погладила себе новое платье, волосы на затылке завязала голубой лентой и пошла помогать бабушке печь пироги. Но бабушка до завтрака отправила ее гулять.

На улице было тихо, солнечно, из открытых окон вкусно пахло сдобным тестом и березовыми ветками, которыми к празднику ключевцы украшают сваи избы: развешивают на стенах, устилают вымытый и выскобленный до желтизны пол. И только в кирпичном доме дяди Вани окна были закрыты. Но и сквозь закрытые окна Маша услышала сердитый голос тети Вали:

— Алешка, паршивец, ты зачем котенка за хвост Дергаешь?

— А он первый начал! Оцарапал вот…

— Да тебя так разве надо оцарапать? В кровь надо изодрать за твои проделки. Куда отец ушел?

— Не знаю, он не сказал.

— Унесло его куда-то ради праздника… Господи, у всех мужья как мужья, а у меня тюха-матюха, слова ласкового годами не дождешься… Иди ищи отца!

— Сама ищи! — огрызнулся Алешка.

— Ты у кого это научился так с матерью разговаривать, сорванец! Ремня захотел? Сейчас заработаешь! — бушевала тетя Валя, мелькая то в одном, то в другом окне: видимо, прибиралась в доме.

«Ох, опять они ссорятся!» — вздохнула Маша и решительно поднялась к соседям на крыльцо.

— Это ты, Машенька? Заходи, заходи, — сказала тетя Валя. — А я вот со своим балбесом ругаюсь: все у него озорушки на уме. И большой балбес ушел куда-то с утра пораньше. Нет что-нибудь по дому сделать, жене помочь, а его и след простыл. Простофиля какой-то… Позовут его — он и рад стараться. У одних печку перекладывает, у других крышу кроет… Да что ж ты у порога стоишь? — спохватилась тетя Валя. — Иди в горницу, поиграй с Алешкой. А я вас сейчас блинами накормлю.

Тетя Валя хоть и ворчала на своих «балбесов», но дело не забывала: прибралась в доме, перемыла посуду, заболтала тесто и уже пекла на плите блины, густо смазывая их сливочным маслом. Маша и Алешка играли в горнице.

— А мне папка нынче тросточку подарит, — похвалился Алешка, — ореховую, с разными узорами, вот!

— А где он возьмет?

— Сам сделает, где же еще. Он у нас знаешь какой? Все умеет!

— Так уж и все-все? — прищурилась Маша.

— Все-все на свете! — заверил Алешка.

— А может он сделать… — Маша обвела взглядом горницу, — ну, вот такой стол?

— А кто ж его делал? Папка! — засмеялся Алешка.

— Ну, а может он сделать… вертолет?

— Сделает!

— А мост от земли до луны?

— И мост сделает.

— Ври больше. Такой мост никто на свете не сделает. Он сразу рухнет — ведь земля наша вертится.

— Мам! — крикнул Алешка. — Может наш папка мост от земли до луны сделать?

— Он черта с рогами сделает, если захочет, — отозвалась тетя Валя. — Только не для себя, а для людей. А для себя его все из-под палки приходится заставлять. И где он, окаянный, шлендает?

— А вот песни петь дядя Ваня ваш не умеет.

— Все он умеет… — вздохнула тетя Валя и замолчала, словно вспомнила что-то очень важное. Она сняла готовый блин, постояла в задумчивости над сковородой, затем помазала ее кусочком скворчавшего сала, но печь новый блин почему-то не стала.

— А когда песни-то петь, Машенька? — сказала она с какой- то виновато-грустной улыбкой. — То дом вот этот строили, три года роздыху не видели, то сад сажали, потом Алешка народился, опять заботы да хлопоты. Вот так и проходит жизнь…

Вдруг, словно на что-то решившись, она подошла к посудному шкафу, что-то поискала там, затем вытащила фарфоровый кофейник, которым, видимо, никогда не пользовались, и вытряхнула из него завернутый в бумажку ключик. Подошла к большому, окованному железными полосками, старинному сундуку, открыла замок и подняла крышку. Ребята молча наблюдали за ней. Разворошив белье, куски материи, какие-то узлы и тряпки, тетя Валя все с той же виновато-грустной улыбкой вынула со дна сундука… гармонь. Сдунув невидимые пылинки, она бережно поставила ее на стол перед ошеломленными ребятами. У Алешки от восторга заблестели глазенки.

— М-а-амка! — протянул он. — Это чья?

— Отцова… Он ведь у нас гармонист, — ответила она уже совсем другим, мягким и задушевным голосом. — Бывало, идешь с покоса, думаешь: только бы до постели добраться — сутки просплю! А Иван заиграет на лугу за деревней — и про усталость забудешь, бежишь на вечерку. Гармонь голосистая, звонкая, и по заре далеко-о-о разносится. Со всех Больших Ключей ребят и девок соберет вокруг себя. Даже из Ольховки часто на вечерку к нам приходили, вот как играл! Из себя он не видный, а гармошкой так душу разбередит, что и петь, и плакать хочется… Я, наверно, и замуж за него из-за гармошки пошла, — засмеялась тетя Валя, — как приворожил!

Она разрумянилась, как-то сразу помолодела и все говорила, говорила. Ребята слушали внимательно (ведь взрослые так редко рассказывают им о своей жизни!), и никто даже не заметил, как открылась дверь и в избу просунулась большая охапка березовых веток, из-за которой выглядывала голова дяди Вани. Он, оказывается, уже сходил в лес и, кроме веток, принес Алешке обещанную ореховую тросточку, а тете Вале подал целую кепку молодых упругих подберезовиков.

— Поджарь-ка их нам, мать… Рано нынче грибки пошли: дожди свое дело сделали.

— И Колокольчик здесь? — улыбнулся он Маше. — Вот и тебе подарок, держи.

И дядя Ваня вынул из кармана несколько ландышей, чуть помявшихся, но все равно ослепительно белых и прекрасных, тонкий аромат которых тут же распространился по всему дому.

— Кто же цветы в кармане носит, чудило? — добродушно, скорее всего, по привычке, проворчала тетя Валя и принялась чистить грибы.

А дядя Ваня, увидев на столе свою гармонь, растерянно остановился среди комнаты.

— Поиграйте нам, пожалуйста! — попросила его Маша.

Он вопросительно посмотрел на жену, и та кивнула головой:

— Играй, чего там… Сколько же ей в сундуке пылиться?

— Ну, тогда я сейчас… я мигом.

Дядя Ваня тщательно умылся под рукомойником, надел чистую белую рубаху и уж после всего этого, старательно причесанный, улыбающийся, осторожно взял в руки гармонь.

— Эх, пальцы совсем задубели, отвыкли…

Но пальцы не отвыкли, они словно только и ждали этого момента и заплясали, задвигались по перламутровым пуговицам. Гармонь вздохнула, как вздыхает человек, выйдя из душного помещения на свежий воздух, и тихо, раздумчиво попробовала голос. Потом, словно поборов смущение, запела громче, призывнее и вдруг зачастила, затараторила, будто приглашала окружающих порадоваться вместе с ней и пуститься по избе вприсядку. Дядя Ваня играл, наклонив голову и чуть зажмурившись, как от солнышка. Зато Маша с Алешкой смотрели на него во все глаза, с нескрываемым восхищением, а тетя Валя улыбалась светло и счастливо, как после крепкого сна. Она накрыла чистой скатертью стол и все суетилась, устанавливая его тарелками, чашками и блюдцами с разными вкусными вещами, в центре которых поместились прямо на сковородке ароматно пахнущие жареные грибы с зеленым луком и яйцами.

— Кажется, все… — говорит она, оглядывая тарелки. — Ну, ребятки, давайте-ка за стол.