Читаем без скачивания Картины из истории народа чешского. Том 2 - Владислав Ванчура

Когда процессия подъехала к деревне, какой-то челядинец, заметив ее, перекрестился.

Шедшая впереди старушка, которую они обогнали, тут же скрылась за деревом.

На повороте дороги процессию с фламандцем во главе увидел малый ребенок, которого мать посадила на зеленой меже, чтоб успеть нажать немного травы; ребенок протянул к Петру ручки и заплакал навзрыд.

Процессия добралась до мликоедовских гумен, и тут бывший кузнец свалился с лошади и потерял сознание.

— Развяжите ему руки, — сказал Ханс, — и брызните в лицо водой!

Слуги оставили своего господина, склонившегося над кузнецом, и пошли искать колодец, и пропадали так долго, что челядинец, который увидел их раньше других, и старуха, и мать, которая положила ребенка в траву, без труда их обогнали, сделав при этом большой крюк и не глядя в их сторону, поскольку очень боялись. Вломившись в Неткины двери, челядинец сказал:

— Видел я ворона на горизонте и какого-то господина, у которого над людьми страшная власть. Человек этот похож на того, кто ночевал у тебя и привел к тебе сына. А что до того, кто был связан, ей-ей, я узнал в нем Петра.

Челядинец еще не все сказал, как в дом вошла старуха со словами:

— По небу летит черная туча, погода портится, и видела я одного, кто упал с коня, лицо у него честное. А у того, кто его бил, лицо как у сыча.

Следом за ней пришла мать с ребенком на руках и сказала:

— Дайте немного молока, потому что на дороге человек валяется. Наверняка он голоден и упал от слабости.

Не успела эта женщина договорить, как отворились ворота усадьбы и вошел фламандец, а за ним — Петр и двое слуг.

Ханс встал посреди комнаты и, показывая на Петра, сказал:

— Вот твой Петр! Он грешник, он бросил вас, и потому нигде нет ему покоя! Я нашел его, когда он копался в руде. Я видел, как он нарушает предписания и посягает на собственность короля, и не отдает ему ту часть, которая полагается по закону. Я настиг его, покрытого позором. Люди отворачивались от него, а бабы, что стирают белье рудокопам и не знают стыда, и нет у них совести, скакали вокруг него и, шлепая себя — по ляжкам, сыпали ему на голову то, что называется парша. Я бы осудил его и отдал палачам, но сердце у меня доброе, я отходчив, а потому как ты служила королю, я сохранил Петру жизнь. Не желаю я вести его дальше. Дарую ему милость. Я снял с его рук веревки и не переломал ему ног, хотя по закону именно так следует поступать с бродягами.

Ну вот, я выполнил то, что обещал, привел этого негодяя, чтобы он раскаялся и на склоне лет жил в согласии с установлениями короля и заповедями Божьими.

Нетка выслушала речи бывшего жителя Фландрии, не проронив ни звука. Навалилась на нее великая тяжесть, ноги подкашивались, а сердце переполняло странное чувство.

Чувство страждущей любви, чувство, оборотная сторона которого — кровавая отметина!

Тоска и печаль, сокрушавшие ее, когда спала она, притулившись в уголке дворцовых комнат, давние горести, минувшее, ушедшее время, вёсны, которые уже не воротишь, и загубленная жизнь — все это разом вспыхнуло в ней ярким пламенем. И расплакалась Нетка навзрыд, как плачут малые дети. Потом вытерла слезы, превозмогла себя, вытерла для фламандца стол. Выдвинула его на середину комнаты, а своего супруга и Якоубка, который меж тем воротился домой, хотела накормить возле печки. Она будто обмерла. Делала свое привычное дело и только на единый миг взглянула на Петра.

Он быстро и коротко дышал. Голова упала на грудь. Локти он обхватил ладонями, а на этих локтях виднелись следы веревки. Кожа в тех местах чуть ли не почернела.

Нетка была покорной. Бог и Дева Мария, и мученицы, и добрые святые никогда не говорили ей; что можно обороняться. Она хранила верность королю, прислуживала королевским слугам, но в тот миг, о котором идет речь, взорвалось в ней чувство страждущей любви. Душа Нетки вспыхнула огнем. Преобразила ее в пламя. Душа полыхала, как шкура дьявола.

И тут шваркнула Нетка деревянной миской об утрамбованный пол, миска грохнула и разбилась. Не стерпев, поднялся и Петр; фламандец полуобернулся. Повернул свою жирную харю и перестал жевать.

А что дальше?

Нужно было бы обладать взглядом орла или орлицы тому, кто первым рассказал Неткину историю и сумел заметить, кто шевельнулся раньше и кто первым схватился за оружие, кто первый — Петр или бывший житель Фландрии?

Надо думать, бес вселился в обоих, и оба в каком-то дурмане набросились друг на друга. У фламандца был меч, и меч этот был на три стопы длиннее оружия кузнеца. Он замахнулся им и, хотя говорят, что лишь оборонялся, задел кузнеца и отворил у него одну из жил. Петр пошатнулся, Нетка ринулась к нему и страшно вскрикнула. Бывшего жителя Фландрии охватил ужас. Он содрогнулся. И то ли нанес укол, то ли неожиданно и стремительно отклонил острие, но его меч пронзил Нетку.

Может, фламандец нанес удар. Может, Нетка, птицей бросившись к Петру, сама налетела на меч, которым фламандец собирался проколоть Петра, — так или иначе, но лежит она на земляном полу неподалеку от печки, и лицо ее становится все белее, и ее слабеющая рука ищет руку супруга. Найдя ее, обернулась Нетка с улыбкой к Якоубку, который в эту страшную минуту дополз до нее на коленях.

Этот день стал днем Неткиной смерти. А также днем, когда убит был фламандец, которого Петр поразил его собственным мечом. Он пропорол ему живот. И, оставив Ханса валяться на полу, вышел, вскочил на Хансова коня и, поспешая, чтоб не настигли его бирючи, поскакал прочь от этого места.

Якуб побежал было за ним, но поскольку шаг у Якуба был нетверд, а Петр скакал на резвом скакуне, они никогда больше не встретились.

Что до фламандца, то нужно добавить, что слуги полояшли его на веревки между двух лошадей и двинулись к судье. Ханс стонал, над ним кружили злые духи, его страшила тень смерти. Несчастный призывал Бога и дьявола, выкрикивал проклятья, да такие страшные, что слуги затыкали уши.

Когда наступила ночь и на болотах замерцали светляки, когда дорога стала пустынна как спереди, так и сзади, когда сова сове посылала эхо, несчастных охватил такой ужас, что спихнули они тяжелое тело фламандца на дно болота и разбежались кто куда — домой, на родину, за пределы прекрасной Чехии.

Кесленк — добрый дядюшка и строитель — прождал Ханса до самой своей смерти, а король и прелестная Анежка забыли о нем.

ПЕВЕЦ

В году 1235 по большаку, который ведет от поселения, называемого Furt im Wald (и это, если переложить на язык чешский, звучит как «Брод в лесу»), ехал бродячий певец по имени Рейнмар. Ехал на осле, а его ученики и сопровождающие сидели на пестрых коняшках. Рейнмар был слепец, на осле его настоящей упряжи не было; нет-нет, а приходилось двум слугам вести его животное на длинных вожжах. Они были настороже и, если дорога шла лесом, предупреждали хозяина:

— Учитель, наклонитесь, едем под деревьями.

Заслышав предупреждение, Рейнмар закрывал рукою чело. Улыбался, кивал головой вместо ответа и произносил всегда одно и то же:

— Ведите моего осла осмотрительнее! А если заупрямится, не бейте слишком!

Они ехали третий день. Котомка Рейнмара была уже пуста; впрочем, воду они набирали из родников, а что до еды, то удавалось им иногда поймать дикого голубя или схватить в норе зайца.

Нищета плохо сочетается с богатыми одеждами, однако к роскоши Рейнмар и его друзья имели неодолимое пристрастие. Одевались пышно, словно напоказ, и любой встречный мог подумать, что это князья. Нищие, понятно, часто просили у них подаяния.

Когда маэстро со своими учениками одолел часть пути — они были уже недалеко от чешской границы, — Рейимаров осел остановился под ольховым деревцем, чтобы пощипать молодых листиков. Маэстро потрепал его по холке, слуги ротозейничали, а раздосадованные ученики стирали локтем пушинки, прилипшие к их шапкам. Вдруг поблизости послышалось пение или распевное чтение какой-то литании.

— Ну вот, — заметил кто-то из молодых шляхтичей, — сейчас Рейнмар фон Зветер отдаст нищему певцу последнюю денежку.

Маэстро расслышал замечание, нахмурился и проговорил словно бы нарочно:

— Хороший голос. Кто же это поет?

— Л, я вижу, — уже спокойнее продолжал шляхтич, — убогое существо, похоже, это пастух. Наверное, не нищий, но очень уж обтрепан, плащ у него из мешковины, а сзади болтается кусок веревки.

— Позови его!

Тот, кому было предложено позвать пастуха, сложил руки рупором и закричал хриплым голосом. Крикнул раз, крикнул другой, а когда хотел было повторить в третий, пастушонок неуклюже заковылял и приблизился к Рейнмару.

— Учитель, — заметил другой шляхтич, — пастушонок переваливается с ноги на ногу, как утка. А теперь остановился и глядит на тебя, открыв рот.