Читаем без скачивания Царица Армянская - Серо Ханзадян

— Престолонаследник уже столь длительное время находится в твоих

владениях, а ты не преподнес ему ничего стоящего. Это по меньшей мере

удивительно, и у него есть все основания внутренне вознегодовать.

Все, что Артит Арар съел и выпил за этот день, стало вдруг ему

поперек горла. И хоть он сейчас ненавидел Каш Бихуни, но, понимая весь

ужас своего незадачливого промаха, взмолился, схватив его за пояс:

— Помоги, брат мой, подскажи, что мне подарить престолонаследнику,

особенно в такой день?

— Ну, — пожал плечами Каш Бихуни, — во всяком случае, что-нибудь

очень значительное из своих богатейших владений. Вспомни, что в других

провинциях царскому дому принадлежат те или иные запасы недр, скажем,

каменная соль, нефть и разное другое.

Артит Арар с отчаянием взирал на Каш Бихуни.

— Так что же мне-то преподнести ему, чтобы было достаточно весомым?..

— К примеру, медеплавильни Мецамора, Нахичеван со всеми его

окрестными землями, нефтеносный Басиан. Не так уж это и много, но...

Престолонаследник человек сурового права, не забывай об этом.

Артит Арар почувствовал себя вконец ограбленным. Но другого пути не

было, и он вынужден был последовать совету верховного военачальника,

который скорее имел силу приказа. На следующий же день, когда знать снова

собралась в застолье, он при всех объявил, что дарит престолонаследнику

Каранни и царице Мари-Луйс мецаморские медеплавильни, весь Нахичеван и

нефть Басиана.

Каранни хитро подмигнул Каш Бихуни, мол, я доволен тобой, мудрец.

Тут же была составлена дарственная грамота, подкрепленная подписями и

печатями.

На рассвете следующего дня Каранни, попрощавшись с сестрою и зятем,

двинулся в путь к горам Сисакана.

* * *

Весна миловала.

Пышно цвел шиповник. В Нерике установилась жаркая погода.

На площади перед храмом толпилось великое множество армян и хеттов,

прибывших на поклонение. И жрецов тут было — армянских и хеттских — тоже

видимо-невидимо, несколько сотен. Они все сгрудились перед самым входом в

храм бога Шанта и ждали, когда начнется обряд.

Арванд Бихуни и Кама Вараш были облачены в одинаковые хитоны. У

армянского жреца расчесанные на прямой пробор длинные космы спадали на

плечи. Борода у него завивалась. Великий жрец хеттов был обрит наголо.

Каменного идола в образе бога Шанта вынесли из храма и водрузили на

возвышение. Белые глазницы его двигались. И весь он время от времени тоже

вращался...

А толпа на площади все увеличивалась. Из ближних и дальних домов и

улиц шли и шли местные жители-армяне. Иные были в белых хитонах, с

зелеными венками на головах. Юноши играли на свирелях, на лирах. Рабы

звенели цепями, опутывавшими их ноги и руки. Они все были обриты, но на

макушке у каждого оставался нетронутым клок волос. Им не разрешалось

украшать себя ивовыми ветками, петь и играть на каком бы то ни было

инструменте. Было в толпе и множество жриц в красных хитонах. У каждой на

шее висел небольшой сосуд со священной водой, чтобы опрыскивать ею

собравшихся, освящать их.

Семеро одетых во все черное жрецов вынесли из храма горящую свечу,

зажженную от священного огня, и подошли к идолищу. Оно семь раз обернулось

вокруг себя, издавая при этом какие-то ужасающие звуки, затем остановилось

ликом в сторону реки Тер Мадон. И тут же все собравшиеся на площади

опустились на колени. Хеттские жрецы вынесли из храма еще и другие

идолища, обвязали их цепями, чтобы, как считалось, души не отлетели, и

стали дуть в рожки, извлекая хриплые и пронзительные звуки, стали кидать

камни и пускать стрелы в стены храма, отгонять злых духов. Потом вдруг

разом завопили:

— О бог Шант, сам себя породивший, снизойди! Предотврати злую напасть

и покарай сошедших с пути, тобою указанного!

Постепенно все входили в экстаз. Толпа на площади раскачивалась,

стенала и кричала.

Переодетый и на этот раз женщиной, Арбок Перч испытывал чувство

омерзения от всего, что творилось вокруг, но тем не менее старался всюду

успеть, все приметить. Сколько истовости, сколько безумия под прикрытием

колдовства и заговоров, чего только тут не было. А главное, он все больше

убеждался, что и паломники, и жрецы хеттские прячут под своими лохмотьями

оружие.

Упившиеся допьяна несколько хеттов колотили в дверь публичного дома.

Изнутри спросили:

— Кто там?

— Паломники.

— Хетты или армяне?

— Хетты, хетты. Мы хорошо заплатим.

— Не впустим. А богатства употребите на лечение своих пороков. Мы вас

не примем.

Хетты раскричались, потребовали немедленно открыть. Тут к ним подошла

целая группа медников во главе с Минаем, и хетты вынуждены были уйти.

А главная процессия тем временем направилась к въездным воротам

Нерика. Среди них выделялась Мари-Луйс со своей свитой. Она была вся в

белом, на голове жемчужная корона, увенчанная белой голубкой, тоже из

жемчуга. Удочеренная ею хеттская девушка, тоже вся в белом, была рядом с

царицей. Локоны ее обрамлял венок из белых цветов, в руках она держала

лютню, извлекая из нее нежные звуки.

За царицей следовала нерикская знать. Властитель Нерика держал в

руках сине-красно-желтое царское знамя с изображенным на нем ликом бога

Мажан-Арамазда.

Мари-Луйс приблизилась к собравшимся на площади армянским жрецам,

приложилась к рукояти подсвечника, в котором горела свеча, зажженная от

священного огня, и подала знак своей свите, чтобы продолжили путь.

Дорогой она краем глаза наблюдала за сбившимися в кучке хеттами,

пыталась определить, какое впечатление на них производит ее многочисленная

свита и как они себя чувствуют — смелы и решительны или, наоборот, не

очень уверены.

Как бы там ни было, но с приближением царицы и хетты тоже покорно

опускались на колени.

Мари-Луйс увидела вдруг в толпе Таги-Усака. Прижимая к груди лиру, он

стоял в группе медников. Выходит, ему удалось собрать отряд из мастерового

люда?.. Царице это пришлось по душе. Однако, когда она приметила рядом с

астрологом привлекательную девушку с венком из ивовых ветвей на голове, ей

стало не по себе и сердце словно ледяным холодом пронзило. Царица поманила

пальцем следующего за нею Арбок Перча и шепотом спросила:

— Кто эта девушка, что стоит рядом с Таги-Усаком?

— Дочь медника Миная, божественная, — ответил Арбок Перч без тени

зависти к Таги-Усаку. — Она у него единственная. Зовут Нуар.

— Красивая дочь у Миная! — задумчиво проговорила царица. — Замужняя?

— Ездила на поклонение к морю Наири... Там она принесла свою

девственность... на алтарь богам. Твой благословенный супруг Каранни выдал

ее замуж, однако человек этот умер в первую брачную ночь, не успев даже

воспользоваться своим правом...

— Выходит, дочь Миная — вдова?

— Да... Вдова. Но...

Нуар была очень нарядна, платье отделано драгоценными каменьями. Руки

унизаны браслетами и кольцами. Мари-Луйс, глядя на нее, подумала: уж не

престолонаследнику ли она подарила свою девственность?..

Что-то вроде ревности шевельнулось в ней.

Кого винить? Себя или эту Нуар? Цари, они ведь в таких случаях

безвинны. Им богами разрешено срывать девственность у любой из своих

подданных.

Как бы то ни было, а в сердце у Мари-Луйс словно заноза засела.

Процессия торжественно спустилась к берегу священной реки Тер Мадон.

Таги-Усак, Нуар и отряд ее отца следовали за царицей. Чуть выше по течению

бурлил небольшой водопад, но к запруде, у которой остановилась процессия,

вода утихла, и русло тут было очень широкое.

Жрецы, держа над головами маленькие фигурки, изображающие богов,

вошли в воду. И царица тоже ступила в реку, а за нею и ее свита. Стали

поливать друг друга водой. Всем сделалось весело, кто-то радостно

вскрикивал. Особенно ликовали девушки, и среди них Нуар. На запястье ее

рук, на босых ногах звенели и сверкали браслеты, разные амулеты. Все на

ней было красивым — и цепь на шее, и серьги, и пояс.