Читаем без скачивания Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 15. Лев Новоженов - Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Прелесть, прелесть! — захлопала в ладоши моя жена.
А я подумал, что продавец все-таки оказался прав, предвещая, что жена будет довольна.
«Ласточка» набрала высоту и присоединилась к журавлиной стае. А мы еще долго махали вслед нашему пылесосу, пока он окончательно не исчез из виду.
Поездка в лес
— Когда же мы в лес? — спросила она.
— В следующее воскресенье, — ответил он.
— Ты все обещаешь и не выполняешь. И в прошлое воскресенье обещал, и в позапрошлое, и позапозапрошлое. В нашем классе уже все побывали в лесу кроме меня.
— Честное отцовское, больше откладывать не будем.
И они поехали. Сели на электричку и поехали. Они ехали часа два, а потом пересели на автобус и псе ехали, ехали. Автобус помаленьку пустел, и когда водитель объявил: «Лес, конечная остановка» — в автобусе никого не осталось, только они двое да пожилая пара супругов.
— Один детский, один взрослый, — сказал он кассирше у входа в лес и протянул деньги.
Кассирша, она же выполняла обязанности контролера, протянула надорванный билет.
— Ноги вытирайте хорошенько! — заученным тоном напомнила она. Отец и дочь старательно вытерли ноги о половичок и вступили в лес. Вдоль главной аллеи через аккуратные промежутки сидели на стульчиках пожилые служительницы, кто с книжкой, кто с вязаньем в руках.
— Дерево дуб, — чуть запинаясь, прочитала дочь. — Обитатель средней полосы. Точная копия. Пап, а что такое копия?
— Это когда что-то сделано точь-в-точь как настоящее.
— Девочка, руками не трогать! — встрепенулась на своем стуле служительница.
— А вы бы, гражданин, следили за своим ребенком!
Они двинулись дальше и остановились перед большим щитом с множеством кнопок.
— Голоса птиц, — прочитала дочь.
— Ну, кого послушаем, дочка?
— Давай соловья!
Он вложил в щель автомата монету, нажал кнопку, против которой было написано «Соловей», и из динамика зазвучала трель лесного певца.
— Ой, смотри, лось! — захлопала в ладоши дочь.
Действительно, в глубине аллеи виднелась фигура лося. Он стоял не шелохнувшись и смотрел в их сторону. Они подошли поближе. Лось был совсем как живой, удивительно искусно выполненное чучело.
— А теперь я хочу посмотреть реку! — сказала она.
Отец обратился к служителю, оказавшемуся неподалеку и расставлявшему грибы на зеленой лужайке, которая в случае ненадобности сворачивалась как ковер:
— Скажите, уважаемый, где здесь река?
— Реки сейчас нет, — буркнул тот. — В конце месяца приходите. Она сейчас на реставрации.
— Ничего не поделаешь, — сказал отец. — Как-нибудь в другой раз.
Они продолжили прогулку. Он почувствовал легкий голод.
— Пап, а мы с тобой настоящие? — вдруг спросила дочь.
— В общем-то да, — ответил он. — А почему ты спросила?
— Просто так.
— Знаешь что, детка, а не подкрепиться ли нам?
— Я пока не хочу.
— Не хочу, не хочу, а если у тебя батарейки сядут, — сказал он и повел ее в ту сторону, куда стрелка указателя показывала: «Зарядка роботов».
Телячьи нежности
Двое мальчишек сидели на корточках, рисовали что-то прутиками на снегу и разговаривали.
— Слушай, Петь, — сказал один. — Тебя мать как называет?
— Что значит как называет? — не понял другой.
— Ну, когда хочет о чем-нибудь попросить. Или когда, например, у тебя температура поднимается и тебя укладывают в постель и поят горячим чаем.
— Ну, по-разному называет, — сказал первый.
— А меня котиком, представляешь!
— Котиком?!
— Вот именно! Ну скажи, разве я похож на этого… на котика?
Один мальчик внимательно посмотрел на другого мальчика и сказал:
— Нет, не похож.
— А она называет. И еще иногда зайчиком.
— Ну уж это она совсем, — протянул второй.
— Прямо хоть домой не иди, — пожаловался первый.
— По правде говоря, моя тоже иногда такое сказанет! — вдруг признался второй. — «Солнышко мое ненаглядное!»
— Как будто мы с тобой девчонки какие-нибудь.
— Во-во, как будто девчонки.
— Слушай, Петь. А твоя тебя целует?
— Честно?
— Честно!
— Если честно, целует.
— И на людях тоже целует?
— А ей что! Хоть на людях, хоть без людей.
— И моя меня тоже. Когда встречала из пионерского лагеря, я думал, от стыда сквозь землю пропылюсь. Целует и целует.
— Соскучилась, наверное.
— Ну и что, что соскучилась! До дому, что ли, потерпеть нельзя, чтобы хоть не при всем народе.
— Они такие.
— От этого не легче, что они такие. Я уж чего только не пробовал делать. И не слушаться пробовал, и двойки нарочно хватал, ничего не помогает. Подуется, подуется, а потом опять.
Я готов был и дальше слушать этот занятный разговор, но на шестом этаже распахнулось окно, и зычный голос моей жены позвал:
— Нефедов!
— Иду! — откликнулся я.
Двое мальчиков посмотрели на меня с завистью.
Привет от Никитиных
Я не могу похвастаться обилием корреспонденции: всех родственников — троюродный брат в Конькове-Деревлеве, да и тот не пишет. А знакомые предпочитают телефон.
Но однажды в почтовый ящик залетела шальная открыточка. Я вынул ее и слегка оторопел:
«Дорогая Лукерья Тихоновна! Поздравляем вас с праздником. Как поживаете? Как ваша нога? Любите ли по-прежнему варенье из крыжовника? Не собираетесь ли снова к нам в Актюбинск? Все были бы очень рады, Машенька выросла и стала настоящая разбойница. Недавно разбила чайный сервиз. Все наши вам кланяются. До свиданья. Никитины».
Я повертел открытку в руках, адрес был обозначен мой. Тогда я сел и написал ответ:
«Уважаемые Никитины! Я тоже поздравляю вас с праздником. Но, к сожалению, произошла ошибка: Лукерья Тихоновна по этому адресу не живет. Всего доброго!»
Через некоторое время я снова обнаружил в почтовом ящике весточку из Актюбинска.
«Вы пишете, что вы не Лукерья Тихоновна, но у нас совершенно точно записан этот адрес. Никакой ошибки тут быть не может. Вы, наверное, шутите. Напишите же наконец, как ваша нога. И не закончилось ли варенье из крыжовника, а то мы пришлем. Машенька уже говорит «дай», «деда» и «баба». Ждем в гости. Ваши Никитины».
Вот тогда я впервые и задумался, а правда ли, что я не Лукерья Тихоновна? Ведь в этом мире все тик приблизительно. В тот день я не один раз подходил к зеркалу и пристально вглядывался. Но сомнения от этого не рассеялись. Напротив.
К вечеру у меня заныла нога.
Вскоре я получил еще одно письмо от Никитиных. А потом еще и еще. В нем они мягко журили меня за молчание, сообщали об успехах Машеньки.
В конце концов я сел за письменный стол и написал:
«Дорогие Никитины! От всей души поздравляю вас с праздником. Желаю успехов в труде и большого человеческого счастья. Моя нога — спасибо, ничего себе,
