Читаем без скачивания Семя скошенных трав - Максим Андреевич Далин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И выглядели, как совсем молодые ещё девки. Чёрт знает, как узнать у шедми возраст, но мы все думали, что биологиням — лет по двадцать.
Наши парни потом пытались выйти с ними на неформальный контакт. Гамузов, Смеляков, Гицадзе и ещё кто-то поставили пару микрокамер на скалы рядом с птичьей колонией, где они работали. Через некоторое время уже знали, что серебряная фея сурова, всё время сверяется с планшетом, а чернобурка — хохотушка: видели, как она несколько раз рассмеялась, почти совсем по-нашему, хотя обычно лица у них совершенно неподвижные.
Выследили их — и нанесли визит. С букетами местных цветов — жёлтых таких цветочков на плоских веточках, про которые экзобиолог Френкель потом сказал, что это лишайник.
Дешифратор у Смелякова был комконовский, перевод самый литературный — и он выдал в высшей степени прочувствованную речь. Вроде того, что вмиг сражён буквально неземной прелестью дам-шедми — и плевать хотел на любые непонятки между нашими сверхдержавами. Мол, вы — гуманоиды, и мы — гуманоиды, а любовь всё преодолевает.
Биологини их выслушали до конца. Видел я запись: как на их лицах пропадало это их оживление от болтовни друг с другом и интересного дела — осмотра птичьих кладок. Как у них каменели лица. И какими глазами они смотрели на эти букеты.
Уже было ясно, в общем. Но Смеляков не унимался. Он ещё попытался сказать что-то о том, что есть в Галактике такая невероятная сила, общая для всех гуманоидов вообще…ну, всю эту чушь, с которой начинаются разговоры практически с любой особой женского пола.
Они выслушали и это. А потом серебряная фея голосом, от которого скалы покрылись инеем, сказала, что контакты не санкционированы и нежелательны — у биологов, мол, нет полномочий.
Гамузов подмигнул и предложил никому о контактах не говорить. И посмотрев на чернобурку, спросил что-то вроде: «Неужели вам совсем не интересно, а мы вам совсем не нравимся?», а Смеляков ввернул про налаживание особо близких контактов и ухмыльнулся.
И чернобурка потемнела лицом. Они темнеют, как наши краснеют — когда кровь приливает к щекам: этакий синеватый румянец. Гамузов говорил, что решил, будто она смутилась — но она пришла в ярость. Сказала одно слово, которое дешифратор точно не взял. Что-то вроде «перелиняй» — тоном оплеухи. И пошла к их модулю, а серебряная — за подружкой.
Не будь они гуманоидами, да ещё такими человекообразными… не будь они хорошенькими и чертовски экзотическими девчонками…
А так наши получили от ворот поворот как-то слишком обидно. Особенно зацепило Гамузова, который потом распространялся о том, как от подружек несло рыбьим жиром. И придумал им название — тюленихи. Смеляков его тыкал и подначивал — и весь патруль потом болтал, каково оно может быть с девицей, от которой разит, как от русалки. Прикидывал.
Тюленихи между тем стукнули своему начальству, а их начальство стукнуло нашему начальству. Сперва на нас наорал Строев, комэск пилотов. Потом Владимирский, начальник станции, вызвал на разговор всю компанию Смелякова и вставил им такую шпильку, что разговоров хватило ещё на месяц. В том смысле, что мы все белым лебединым клином полетим отсюда к едрене фене, и нас заменят кем-нибудь, имеющим достаточно мозгов, чтобы понять: нельзя делать гуманоидам, с которыми у Земли сложные отношения, гнусные намёки. Никаких оправданий он не принял. «Держите своё либидо при себе!» — и точка.
После Владимирского нас вызвал Шалыгин, но не успел поговорить. Едва он начал что-то втирать про особенности восприятия у ксеноморфов, как у него включился селектор: теперь начальнику станции приспичило что-то срочно донести уже до него. Шалыгин чертыхнулся, извинился и вышел — через несколько часов мы узнали, что его выдернули на Землю, дав три часа на сборы: что-то там случилось ужасно важное. Так что никакой лекции по ксенологии не вышло — и это, кажется, тоже сыграло свою роль.
Потому что разнос от Владимирского нашего Смелякова не угомонил, даже, похоже, наоборот. Смеляков утвердился в мысли, что контакт — дело хорошее и правильное. Он даже к батюшке ходил беседовать, и тот, видно, тоже сказал, что контакт — хорошее и правильное дело. Богоугодное. Может, наш батюшка был чуток миссионер по натуре… в общем, он не стал Смелякова отговаривать, даже благословил, кажется, только предостерёг против неприличного поведения.
И Смеляков завёл манеру, встречаясь с их патрульным в воздухе, крыльями качать, привет, мол. Они сначала вроде не заметили или не придали значения, а потом начали повторять на своих «летающих блюдцах» — как будто у нас завелось с ними своё приветствие. Потом в сильный шторм у них с крепёжки в заливе оторвало буй с измерительной аппаратурой — и Смеляков с Гицадзе им этот буй нашли, его прибило к нашему берегу.
Тоже, конечно, демонстративно не стали его расковыривать и не отправили аналитикам — хоть формально это могло считаться нарушением наших правил, могли бы даже на губу загреметь. Океан есть океан: что оторвалось и уплыло — то уже вроде и не ваше. Но парни изобразили джентльменов.
Шедми приплыли к нейтральному островку на катере, а мы посадили туда орнитоптер. И Смеляков им этот буй передал в торжественной обстановке; жаль, что биологинь не было, приплыли океанологи, трое парней, бульдоги с клыками — но одна девушка с ними всё-таки оказалась, новенькая, мы её раньше не видели. С двумя косами, почти по-настоящему русыми. И даже, кажется, улыбнулась.
Наши вообразили, что вся эта история немного разморозила отношения. А тут ещё случилось ЧП — даже не определю сходу, у них или у нас.
И ведь надо же было так случиться, что патрулировал океан именно Смеляков! У него вообще был удивительный талант соваться именно туда, где что-то заваривается. Так вот, Смеляков вёл орнитоптер довольно низко, следил за косяком рыбы: наши интересовались, какая рыба тут местная,
