Читаем без скачивания Цейтнот - Анар

— Фуад.

— A-а, Фуад…

Вышла пауза, затем он сказал:

— Прошу вас, Румийя-ханум, подойдите через две минуты к лифту.

— К лифту? — удивилась она. — А зачем? При чем здесь лифт?

— Очень прошу вас, — повторил Фуад. — Ровно через две минуты.

Он повесил трубку, пересек улицу, вошел в их подъезд. Начал внимательно прислушиваться. Когда с третьего этажа донесся звук открываемой двери (двери их квартиры), он поставил корзинку с цветами в лифт (корзинку он купил в цветочном магазине), сам вышел и, протянув снаружи руку, нажал кнопку третьего этажа. Дверцы лифта автоматически закрылись, лифт пошел вверх. Фуад знал: на третьем этаже лифт остановится, дверцы сами собой распахнутся, и Румийя увидит в пустом лифте корзинку с гладиолусами, ей предназначенными.

Конечно, он мог бы и сам подняться в лифте, лично вручить цветы Румийе, но ему хотелось в этот день действовать как-нибудь оригинально, необычно и этой необычностью произвести впечатление на Румийю, поразить ее воображение.

С третьего этажа донесся голос новорожденной:

— Фуад, Фуад!

Он не откликнулся, вышел из подъезда и отправился в институт на занятия. Полдня прошло в томительном ожидании. Но он не обманулся. Случилось так, как он и предполагал. Шовкю прислал в институт своего секретаря, который разыскал Фуада и сказал ему, что вечером он непременно должен быть в доме Шовкю.

Какой это был несчастливый для него день! Каким униженным, ничтожным чувствовал он себя в тот вечер! Опять пришлось взять деньги у Аси. Он купил Румийе подарок — набор серебряных ложек.

Румийя вежливо улыбнулась ему:

— Ну, зачем еще и это?! — Глаза ее оставались равнодушными, холодными. — Вы ведь уже сделали мне подарок утром — прислали цветы в лифте.

Это была первая и последняя оценка необычного поступка Фуада. А он-то воображал, что Румийя весь вечер будет рассказывать гостям о его оригинальном способе делать приятные сюрпризы. Увы, про цветы в лифте она больше не вспоминала. Все ее внимание было сосредоточено на Охотнике, на других гостях, на всех, кроме Фуада. Пришло много молодых людей. Все смеялись, болтали, танцевали. Все! Кроме Фауда. Фуад чувствовал себя стесненным. Молчал. Ему казалось, все думают, глядя на него: «Откуда взялся этот угрюмый тип?»

«Думают, наверное, — размышлял он, — я молчу потому, что не владею хорошо русским языком».

Нет, русский язык Фуад знал не хуже всех этих самозабвенно хохочущих, без умолку болтающих, веселящихся молодых людей — юношей и девушек. В глубине души он молил судьбу, чтобы никто к нему не обращался, чтобы никто с ним не заговаривал. Он боялся, что, отвечая, скажет от растерянности что-нибудь не так, опозорится. Однако напрасно боялся: никто к нему не обращался, больше того — никто не обращал на него внимания. Один раз, набравшись смелости, он сам хотел было встрять в общий разговор, но так тихо произнес фразу, что его никто не услышал. Никто, кроме Охотника.

— Что, что? Как вы сказали? — переспросил Охотник и, не дожидаясь ответа, выскочил из-за стола, присоединился к тем, кто танцевал.

После этого, естественно, Фуад уже не делал попыток демонстрировать присутствующим свое красноречие. Как назло, и танцевать он не умел. В то время как все лихо, непринужденно плясали под современную музыку, он сидел за столом растерянный, подавленный, никому не нужный. Что бы он делал, если бы не сигареты?! Курил одну за другой. (После того вечера Фуад записался в танцевальный кружок в институте, три месяца регулярно посещал занятия, научился средненько танцевать.) Ему казалось, что и одет он хуже других, хотя его костюм, рубашка, пестрый галстук были как у всех. В конце концов дело дошло до того, что ему стало мерещиться, будто присутствующие украдкой насмехаются над ним, кивают на него, делают друг другу знаки: мол, посмотрите на этого недотепу, откуда он взялся среди нас? Разумеется, это было не так. Никто не замечал его, никто не обращал на него внимания, — пришедшие к Румийе молодые люди хорошо знали друг друга и всецело были заняты собой. В перерыве между танцами они возвращались к столу и поднимали тосты за присутствующих, соблюдая свою, одним им ведомую, субординацию. Самолюбие Фуада страдало. Ему вдруг захотелось, чтобы и на него обратили внимание, подняли тост и за него.

Много прекрасных, торжественных, искренних, сладчайших тостов было поднято в честь Фуада во многих домах, во многих компаниях за эти двадцать лет. Сотни тостов! Десятки сотен! Но и они не способны даже чуть-чуть подсластить горечь воспоминаний о тех минутах в ту ночь на дне рождения Румийи, когда он ждал, надеялся: ну, может, сейчас, вот сейчас скажут и о нем, обратят на него внимание!.. Как хочется иногда крикнуть собственной памяти: «Да уймись же ты, усни, умри! Подохни!»

Наверное, если бы там, с ними в комнате, сидел Шовкю, он бы непременно вспомнил Фуада, поднял бы тост за него, сказал бы несколько теплых слов. Шовкю и Бильгейс-ханум не мешали молодым людям, находились на своей половине. Им не было никакого дела до душевных переживаний Фуада.

Румийя танцевала со всеми, но чаще всего с Охотником. Охотник рассказывал забавные истории, шутил, веселил компанию. Он был в центре внимания.

Фуад мог встать и сказать: «Извините, я должен идти, завтра мне рано вставать». И никто бы не задержал его, никто даже не заметил бы его ухода. Но он не уходил. Мучился, страдал, терзался, тем не менее сидел, как прикованный, на своем месте за столом. Выдержал эту пытку до конца, ушел лишь под утро вместе со всеми.

В эту ночь он опять сказал себе: «Румийя будет моей! Будет моей! Только моей!»

Спустя несколько дней Фуад снова сидел у Шовкю. Румийя была дома. Когда Шовкю вышел из комнаты, Фуад сказал ей:

— В тот вечер, у вас на дне рождения, была одна девушка… в таком розовом платье… Играла на рояле…

— Эля?

— Да, да, Эля.

— И что?

— Да так, ничего…

Они помолчали. Немного погодя Румийя сама вернулась к этому разговору:

— Брат Эли из нашей компании, друг Охотника. Вообще-то я не приглашала ее. Даже не знаю, почему она пришла.

Фуад почувствовал, что Румийя недолюбливает Элю. Значит, маневр его удался. Эля была самой симпатичной, самой привлекательной среди девушек на дне рождения, даже лучше Румийи. Итак, стрела его попала в цель. Он видел: Румийя хочет что-то сказать ему, но колеблется. Все-таки она спросила насмешливо:

— Может, вы хотите познакомиться с Элей?

— Да нет, не в этом дело… Мы с ней уже познакомились. — Фуад врал, он не обмолвился с Элей ни словом, но кто мог знать об этом! — Она даже дала мне свой телефон. — Это тоже была ложь, однако кто мог вывести его на чистую воду? — Я записал его, да потерял бумажку.

Румийя деланно усмехнулась. Явно, ей было неприятно слышать об этом. Но она взяла себя в руки, сказала еще более едко:

— Если хотите, я дам вам ее телефон.

— Да, пожалуйста, если это вас не затруднит.

Румийя не дала ему Элин телефон. А он не стал просить его, напоминать. Он достиг своей цели — заинтриговал Румийю, пробудил в ней интерес к себе. Оказывается, человек, проявляющий интерес к другой девушке там, где находится Румийя, сам достоин внимания.

Фуад воспользовался одним из уроков Аси. «Если хочешь вызвать у женщины интерес к себе, проявляй интерес к ее подруге. Больше внимания подруге, меньше ей самой, — объяснила ему Ася в минуту глупой откровенности. — Женщина видит, что ты равнодушен к ней, и ей непременно захочется во что бы то ни стало отбить тебя у подруги, которой ты якобы симпатизируешь. Такое удовольствие! Запомни».

Очевидно, Ася вычитала этот рецепт в каком-нибудь романе или услышала от подруги. Быть может, ее собственный жизненный опыт подтверждал эту «глубокую мысль», и теперь она выдавала ее как свою.

С Асей он познакомился вскоре после поступления в институт, где Ася работала лаборанткой-машинисткой. Это была рыжеволосая женщина, пышногрудая, крепко сбитая, с довольно приятным лицом. Ася была старше Фуада на целых десять лет. Была замужем, родила ребенка, развелась. Девочку воспитывала ее мать. Ася жила одна в Баилове, на первом этаже старого двухэтажного дома, в маленькой комнатке с выходом во двор, где в тени развесистой ивы стоял небольшой деревянный столик, а вокруг него несколько табуреток. Дом находился на возвышенности, и со двора, окруженного ажурной железной оградой, была видна большая часть города и море.

Ася носила узкие платья, из которых выпирали ее пышные формы и оттого еще больше бросались в глаза. Студенты заглядывались на нее, добивались ее благосклонности, но никто из них, даже самые хвастливые и циничные, не мог похвастаться победой.

Почему же повезло Фуаду? Чем он покорил Асю? Кто знает? Кто поймет женское сердце, кто разберется в его странностях и капризах? Как и многие студенты, Фуад отдавал Асе печатать свои курсовые работы. Случалось, когда нужны были деньги, брал у нее в долг — до стипендии. Иногда, в свободное время, они встречались в коридоре института и болтали о том о сем, перемывали косточки общим знакомым. Потом…