Читаем без скачивания Золотое руно - Амеде Ашар

— Мы уезжаем в канун битвы? — Ее улыбка была достаточно красноречива.

— Я ею жертвую во имя особы, порученной мне королем.

— А, так это все ради меня?

— А для кого же еще, позвольте узнать? Судьба изменчива. Мне легко умереть у ваших ног, но кто бы тогда защитил вас от турок? Поймите, ведь вы можете попасть в чей-нибудь гарем. Да у меня кровь стынет в жилах от этой мысли! Нет, никогда! Мой долг — спасти вас, и мне не нужна никакая боевая слава, я готов жертвовать всем. А служба королю превыше всего на свете.

— Тогда позвольте мне отослать эту шпагу тому, кто не доводит свое повиновение королевской воле до таких пределов.

Орфиза позвонила лакею и приказала ему доставить шпагу «графу Шарполю от имени герцогини д'Авранш.»

— Вот теперь, граф я к вашим услугам. Кажется, я у вас под караулом, не так ли?

Он низко поклонился — не выше, чем самой королеве, — и глухо произнес:

— Когда-нибудь вы отдадите мне справедливость.

Когда принцесса Мамьяни услыхала о предстоящем отъезде мадемуазель Монлюсон, она поспешила к ней и сообщила о своем желании ехать с ней. Тронутая этим, Орфиза обняла её с вопросом, откуда такая симпатия.

— Не ищите причины — ответила Леонора, — я из страны, где верят в таинственное. Может быть, наши созвездия сочетаются так, что мне следует любить и охранять вас.

И Леонора пошла предупредить Сент-Эллиса о своем отъезде.

— Прекрасно! — ответил маркиз, явившись к ней, — я тоже еду.

— А сражение?

Маркиз стал крутить ус — верный признак его колебаний.

— Стойте, — произнес он, наконец, — у меня же есть отличное средство, как выйти из затруднения.

Он вынул из кармана луидор.

— Орел — в бой, решка — ехать.

И он метнул монету. Орел!

— Ну, значит, сражаться.

— Правильно. А иначе вы бы были дезертиром.

— Наверно, я бы бросал, пока не выпал орел.

Но… вы опять поедете по этой проклятой дороге. Клянусь честью, это меня сильно беспокоит! Успокойтесь. Люди зальцбургского епископа опять поедут со мной.

Тем временем Брикетайль, выполняя поручение Гуссейн-паши, собрал все нужные сведения и ехал обратно в турецкий лагерь. По дороге ещё издали он заметил тело человека, корчившегося на земле. Он подъехал ближе и рассмотрел, что это был раненый, ползший а локтях и коленях. Невдалеке валялась убитая лошадь, а поодаль чернела пара пятен, напоминавших мертвецов. Брикетайль понял, что здесь была схватка. Он решил прикончить беднягу, чтобы тот не мучился. Подъехав к раненому, он вдруг узнал в нем своего Карпилло. Он мигом соскочил с лошади и наклонился к нему. Тот что-то хрипел непонятное, затем, опершись на локоть, кое-как написал: «Отомсти за меня».

— Черт побери! Мстить будем вместе! — вскричал Брикетайль.

Он подхватил Карпилло и понес его к ручью. Облив его лицо водою, он вынул фляжку с водкой из кармана и принялся растирать тело приятеля. Наконец, тому стало получше. Взвалив его на свою лошадь, Брикетайль поехал в лагерь. Дорогой Карпилло рассказал е у все, что случилось.

— Значит, снова он выпорхнул у меня из рук, — пробурчал Брикетайль. — Ну ничего, ещё все впереди.

— Конечно, — подхватил Карпилло, — упущенный случай можно снова поймать. Подождем. Мыс тобой оба вырвались из рук смерти. Придет день, когда мы вырвем нашего врага из рук жизни.

И, помолчав, глухо произнес:

— Знаешь, капитан, я вырву у него сердце.

— Хорошо, — ответил Брикетайль, с интересом всматриваясь в своего приятеля, — по этому прекрасному выражению я вижу, что действительно опасен.

Он посадил Карпилло на лошадь рядом с собой, и они отправились к главному визирю.

Сведения, переданные визирю Кадуром, как подтвердил Брикетайль, оказались верными. В тот же вечер турецкая армия снялась с места.

Произошло то, что и предвидел Монтекюкюлли. Не найдя иной возможности, визирь решил форсировать Рааб. Но время было потеряно, и Монтекюкюлли, получив подкрепление в виде французских войск, решился на сражение, навязав визирю свои условия. Начались маневры и контрманевры противников. В результате обе армии двигались как раз к тому месту, которое главнокомандующий указал Колиньи пальцем на карте.

По мере приближения к нему обе армии тоже сближались, что приводило к увеличению числа стычек между их передовыми отрядами.

24 июля 1664 года на фоне озарявшего горизонт пожарища — верный признак подхода турецкой орды — Монтекюкюлли форсировал Рааб раньше турок, не дав им разлиться испепеляющей все живое огненной рекой по христианским землям. Он занял позицию на левом берегу реки.

Тогда Кьюперли, увидев, что враг его перехитрил, двинулся вверх по Раабу в поисках брода. Он двигался медленно, несмотря на приказы торопившего его султана, посылаемые бесчисленными курьерами. Шло время. Наконец, 31 июля Кьюперли расположился в монастыре на острове посреди Рааба, подтянув главные силы своей армии. В этом месте Рааб делает изгиб, окруженный лесистыми вершинами. В центре изгиба расположилось турецкое войско.

На рассвете следующего дня союзники могли видеть с высот необыкновенную картину, которую представляло собой турецкое войско. В самом центре возвышалась красная шелковая палатка великого визиря. Рядом длинными рядами стояли палатки его главных офицеров, соединенные галереей из зеленой шелковой ткани. Невдалеке расположились великолепно разукрашенные палатки пажей. Долину покрывало также великое множество других пестрых палаток с конскими хвостами наверху. Они тянулись до самого горизонта. Яркие куртки африканских наемников заполняли промежутки между палатками.

Ближе к реке расположилась самая страшная сила оттоманской империи — янычары. Ни одно войско в мире не могло устоять против натиска этой железной пехоты, плохо владевшей фитильными ружьями, но шедшей на врага с саблями наголо без всякого страха. Ни п ли, ни ядра не могли их остановить. С криками «Аллах!» они все сметали на своем пути.

Рядом с янычарами суетливо выстраивались албанские батальоны. Вдали целые тучи азиатов и африканцев носились взад и вперед, потрясая оружием. Но это было ещё не все. Экзотичность этой орды дополнялась множеством верблюдов, видневшихся повсюду. Они бродили, раскачивая худыми головами и издавая хриплые крики, смешивавшиеся с человеческими голосами. Кое-кто из выстроившихся на другом берегу христиан принимал их даже за слонов, пугаясь предстоящего натиска этих животных. Картину довершали сновавшие всюду повозки с огромными бронзовыми пушками. На них уже находились пушкари с зажженными фитилями, между тем как бронзовые чудовища грозили жерлами всем четырем сторонам света. Казалось, было бы стран света и все сорок — результат был бы тот же. Весь этот хаос казался сверкавшим молниями и грохотавшим громом.