Читаем без скачивания Чистое и порочное - Сидони-Габриель Колетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…
«Весь вечер непрерывный дождь. Ставни закрыты, огонь горит, свечи зажжены… Восхитительный день интимного уединения».
…
«С семи до десяти читала Ж.-Ж. Руссо. День восхитительного покоя».
…
«Провели вечер, не зажигая света, при тусклом свете бледной луны и огня в камине. Мы говорили о нас. Моя милая любовь. День задумчивой тишины».
…
«День идеального сладостного уединения».
…
«Подъём – в семь часов. Божественное серебристо-голубое утро… В десять часов мы с Любимой пьём чай. День чудеснейшей сосредоточенности».
…
«Мы с Любимой гуляем вокруг дома… Тёплый прелестный дождик. Начала «Мемуары» госпожи де Ментенон[27]. Я не знаю, смогу ли дочитать их до конца из-за вульгарного стиля, нелепых анекдотов и бесцеремонных рассуждений».
…
«Читала. Писала. Рисовала. Прекрасный восход солнца, лазурное небо. Лёгкий дым кольцами поднимается над деревней… Несметное множество птиц!»
…
«Мы с Любимой гуляем возле нашего коттеджа».
Здесь я невольно останавливаюсь, чтобы ещё раз перечитать фразу, которой отмечен этот день среди прочих дней: «Мы с Любимой гуляем возле нашего коттеджа…» Если бы мисс Элеонора была менее простодушной и больше беспокоилась о том, что станет с дневником после её смерти, остановилась ли бы она на этом факте?
Для того чтобы привести в восхищение грядущие поколения и сбить с толку своих злопыхателей, подругам было достаточно оставить на одном из листков, которые Сара разрисовывала птицами и цветами, единственную фразу, содержащую в себе историю всей их жизни: «Мы с Любимой гуляем…»
Они гуляли около своего дома в течение пятидесяти одного года. Как они были одеты в первые годы своих тихих прогулок: не иначе как в белые платья согласно английской моде, с шейными платками, перекрещёнными на груди и слабо завязанными на высоком поясе? Эти знатные девушки спокойно переживали нехватку денег. «Сидя у огня, мы говорим о нашей бедности…» Я готова поклясться, что они говорили об этом как о дополнительной собственности, исключительном благе, хранящемся за их забором: наша бедность, наша смородина, наша дорогая корова Маргарет… наши туфли, которые мы скоро примерим… наши волосы, которые должен уложить цирюльник…
Мисс Батлер не пишет «наша могила», вероятно, лишь оттого, что её смущают слова, затрагивающие крайне интимную тему последнего ложа. Она лишь туманно намекает на это:
«День восхитительного уединения. Вечером мы с Любимой написали и подписали бумагу, скреплённую тремя чёрными печатями, и положили её в верхний ящик письменного стола. Она будет лежать там до дня нашей смерти, когда, как мы надеемся, желание, которое в ней содержится, будет исполнено».
Если бы она не упомянула о трёх чёрных сургучных печатях, мы бы всё равно их выдумали или взыскали. Три чёрные печати, ночь, клятва и два имени, торжественно начертанных под этой клятвой… Мы улыбаемся: подобные детские шалости пристали стольким страстям! Однако страстям не пристало длиться полвека, без перемен, без красок времени. Произнеся, написав, подписав, прошептав друг другу слова клятвы, выслушав завывание ветра, двенадцать полночных ударов часов и крики совы, собрав всех призраков валлийского дома, две подруги зажигают фонарь и отправляются, взявшись за руки, в хлев, навестить «дорогую Маргарет», свою корову.
Вне времени, вне досягаемости… Иногда, при столкновении с реальностью, они мимоходом отражают удары: их бегство вызвало много пересудов, которые повторяют газеты. Мисс Батлер приходит от этого в раздражение, жалуется в письмах влиятельным друзьям, упрекает свою знатную родню. Что думает по этому поводу счастливая и бессловесная Сара Понсанби? Мы никогда этого не узнаем. Нам лишь сообщают, что в тот день, когда граф де Жарнак посещает подруг и рассказывает им о парижских событиях (1789 года) – о бегстве Людовика XVI в Версаль и его возвращении, народных волнениях и всяческих ужасах, – Любимая заканчивает вышивать сумочку для писем из белого атласа, с золотыми инициалами, с каймой, оттенённой голубым и золотистым цветом, строчкой белого шёлка, и всё это отделывается светло-голубыми нитками… «Граф де Жарнак нас очаровал», – добавляет мисс Батлер. Она не пренебрегает кратким, по-английски сдержанным изложением революционных дней в своём чётком и лаконичном стиле, а затем возвращается к более неотложным делам:
«Мы с Любимой были в Блэн-Бэч… Видели очень милую молодую женщину с пряжей, маленького ребёнка с куклой, двух красивых собак, чёрную и белую кошку…» Детские приключения, волшебные сказки, полные любви… Если бы она решилась сказать всё! Едва приметный ложный стыд не позволяет ей добавить: «…фею, сидящую в цветке вьюнка, человека с птичьими лапами, белку в сапогах…» Она описывает лишь то, что доступно пониманию простого смертного: «Мы приносим ягоды остролиста и кустики земляники для нашего сада… Мы с Любимой смотрим, как телёнок сосёт корову, и рвём смородину…»
Я перевожу выборочно, меняю порядок фраз и даже не думаю извиняться. Волшебной сказке нет дела до равноденствий! Упругий ярко-зелёный газон мог бы хоть завтра покрыться крошкой хрустального льда. Была ли властна над этим коттеджем с его холмом хорошая или плохая погода? Здесь стояла своя погода, погода Лэнгольна: «Тёплый приятный дождь. Мы с Любимой обходим наши владения. Божественный восхитительный день».
Магия лучезарной дружбы, заставляющая жителей валлийской деревни относиться к подругам с благоговением, по-видимому, притягивает даже животных, которые зачарованно бродят в окрестностях коттеджа:
«Кролик в цветнике! Спускают деревенских собак. Но, очевидно, у собак нет ни чутья, ни глаз. Они не чувствуют и не замечают кролика, сидящего перед ними под окном библиотеки».
Соединившись для счастья и горя, они ничем не гнушаются. Их прекрасные руки размыкают свои объятия для домашних хлопот, сеют семена в огороде, покрывают лаком мебель, наводят глянец на каждую диковину своего благословенного и узкого мира.
«Подъём – в шесть часов. Мы с Любимой вышли в сад. Посеяли три вида огуречных семян. Смазали маслом стол гостиной с помощью присланного нам «Spinhamland». Пообедали на кухне, чтобы дать просохнуть смазанному маслом столу. Очень плотно пообедали, ели ягнёнка и холодную баранину. Нашли нашу Маргарет у ограды в ожидании, когда её впустят: мы открыли ей ворота. Прошлись вокруг луга, вернулись по тропинке. Деревня – это очарование».
