Читаем без скачивания Тайны Истон-Холла - Дэвид Тейлор

Но все же что продолжает угнетать его? Что он бормочет себе под нос, стуча во входную дверь, мгновенно распахнутую дворецким, прекрасно осведомленным о привычках своего хозяина, и освобождаясь в очередной раз от пальто и шарфа, и почему его пальцы продолжают теребить листок бумаги в нагрудном кармане? Дом у мистера Крэбба во всех отношениях веселый. Миссис Крэбб — сказать о ней, пожалуй, нечего, кроме того, что женился адвокат довольно поздно, — читает роман, две славные девочки сидят у фортепьяно, и стоит мистеру Крэббу войти в гостиную, где все это происходит, как его сразу же окружают заботой и вниманием, целуют, ластятся, спрашивают, не надо ли подбросить дров в камин и что ему подать — чай с бисквитом или глинтвейн. Хорошо ли прошел вечер, интересуется жена. И мистер Крэбб чрезвычайно кротко, даже робко — вот бы старый клерк удивился, увидев его в этот момент, — отвечает, что да, вечер прошел хорошо, даже очень. Старшая дочь, весьма надменная и строгая особа, выражает надежду на то, что папа не был «в этом ужасном клубе». И папа отвечает, что нет, не был, он имел удовольствие видеться с его светлостью герцогом К. у него дома, и это сообщение, в свою очередь, вызывает интерес младшей дочери, потребовавшей рассказа о том, как выглядела герцогиня и была ли она сегодня по-настоящему прекрасна.

Следует, по-видимому, признать, что эти полчаса были для мистера Крэбба самым приятным временем за весь день, ибо он даже забыл о существовании листка бумаги в кармане жилета. Как жалко, сказала младшая дочь (которую в глубине души мистер Крэбб любил больше, чем старшую), что папе приходится наносить визиты всяким там герцогиням, когда куда лучше и покойнее было бы ему дома, перед родным очагом, она бы принесла ему домашние тапочки (и мистер Крэбб в глубине души считал, что и впрямь — какая жалость).

Прошел час. Огонь в камине почти погас, свечи потушены. Дворецкий клюет носом за столом в буфетной. Дочери разошлись по своим спальням — старшая погрузилась в размышления над собранием сладкоречивых проповедей преподобного Рэнтавэя, младшая раскрыла один из романов Марии Эджворт. Миссис Крэбб быстро засыпает, предварительно уложив волосы и натянув до самого носа батистовую простыню. Что же в таком случае заставляет мистера Крэбба в этот поздний час подниматься к себе в кабинет со свечой в руках и в чепце на старой седой голове? Что это за письмо такое важное, и почему писать его требуется в одиннадцать ночи и дается оно с таким трудом — уже с полдюжины вариантов проследовали в мусорную корзину? Дворецкий, прибираясь на следующее утро в кабинете хозяина и замечая по привычке всякую мелочь, наверняка полюбопытствует, что это за мистер Дикси и отчего мистеру Крэббу так трудно написать ему. Ну а пока, укрывшись у себя в крепости, адвокат скрипит посреди ночи пером, все огни вокруг погасли, никто, кроме него, на Вест-Халкин-стрит не бодрствует и ни единого звука не слышно, исключая его собственное дыхание и тяжелые шаги полисмена по мостовой.

Глава 8

ЭКИПАЖ ДЖОРРОКА

— Ну что ж, я виделся с мистером Крэббом. — С этими словами Джон Карстайрс вошел в тот же вечер в гостиную своей матери, несколько смущенной столь стремительным вторжением.

— Правда? И что же мистер Крэбб сказал тебе?

— А что обычно говорят адвокаты? — Джон Карстайрс обежал взглядом комнату, хранившую память о покойном мистере Карстайрсе, что находило свое выражение в портрете этого господина, запечатленного в униформе Суффолкских оборонцев.[16] Убедившись, что никого, кроме них с матерью, тут нет, молодой человек продолжал: — Судя по всему, бедняге Изабель совсем плохо — живет она где-то в глуши, в полной изоляции от внешнего мира. Во всяком случае, так выходит по словам Крэбба.

Передав таким образом суть сказанного мистером Крэббом, Джон Карстайрс не думал, наверное, что мать этим удовлетворится. Но если он рассчитывал на расспросы со стороны своей любящей родительницы, то его ждало разочарование. Или, может, напротив, следует сказать, что он испытал облегчение? Так или иначе, миссис Карстайрс, предложив сыну чашку чаю и вернувшись на свое место, просто заметила, что все это ужасно, но теперь хотя бы ситуация прояснилась, и это уже хорошо. О небольшом плане, что она обдумывала на протяжении всего дня, изучая железнодорожный справочник Брэдшо и карту графства Норфолк, миссис Карстайрс благоразумно умолчала.

Это была решительная женщина. На следующее же утро, удостоверившись предварительно, что сын будет обедать в клубе и домой раньше вечера не вернется, она надела дорожное платье, велела горничной найти на Мэрилебон-Хай-стрит кеб и направилась на Шордич-Рэйлвей-стейшн.[17] Здесь она купила билет до Уоттона — ближайшей, как следовало из ее изысканий, к Истон-Холлу станции. Времени было около одиннадцати утра, и миссис Карстайрс рассчитала, что успеет доехать до Норфолка, наведаться, куда ей нужно, и вернуться на Мэрилебон еще до появления сына.

Погода была мягкая, хотя и ветреная, над Эссекской равниной медленно плыли большие перистые облака, и миссис Карстайрс, прислушиваясь к перестуку колес бегущего на восток поезда, испытывала легкое возбуждение. Она находила вполне возможным, что цели своей ей добиться не удастся — вероятно, даже увидеться с миссис Айрленд не получится, — и все же попробовать стоило. Мистер Дикси может отказаться принять ее, сказаться отсутствующим, но вдруг повезет и она застанет его прямо на пороге дома? Это оправдает все усилия. Таким образом миссис Карстайрс уговаривала себя, а поезд тем временем громыхал по рельсам, минуя Колчестер и Меннингтри, где туман стелился так низко, что накрывал мачты стоящих в устье реки пароходов, и гуси большими караванами летели над берегом, удаляясь в сторону Суффолкской равнины. Какой-то господин, сидевший в дальнем конце вагона, посмотрев на небо, вежливо заметил, что может пойти дождь, и миссис Карстайрс столь же учтиво согласилась с таким предположением.

В Ипсуиче она вышла из вагона и направилась в буфет, чтобы подкрепиться стаканом шерри и бисквитом. И действительно, это придало ей бодрости и приподнятое настроение сохранялось почти до того момента, когда промежуточная часть пути завершилась и поезд доставил ее в Уоттон, где миссис Карстайрс вышла на платформу. Окутанная облаком дыма и сажи, она стала схожа с сестрой Синей Бороды, вылезающей в ходе театрального представления из оркестровой ямы, чтобы пробудить трепет в сердцах восхищенных зрителей. И вот только сейчас миссис Карстайрс испытала легкое смущение. Уоттон почему-то представлялся ей оживленным местом, откуда легко добраться куда угодно. Но это было не так. Длинная низкая платформа посреди открытого поля, один-единственный зальчик для пассажиров и столь же одинокий носильщик, который в ответ на вопрос, где здесь можно найти извозчичью пролетку, лишь покачал головой. Ну хоть какую-нибудь повозку, настаивала миссис Карстайрс, поясняя, зачем ей это нужно. «Неужели до Истона не на чем добраться?» — «Вроде бы экипаж Джоррока где-то здесь стоит, мэм». Вот и пришлось миссис Карстайрс, никуда не денешься, забираться в двуколку, которая вместе с двумя тюками соломы и пустой кроличьей клеткой поволокла ее по проселочным дорогам Норфолка со скоростью миль пять в час.

Было половина первого пополудни, с востока дул сильный ветер, и деревья клонились в сторону, словно отворачиваясь, находя совершенно невыносимым вид экипажа, тащившегося по узкой дороге. За оградой из кустарника поля, нагие, вскопанные для будущих урожаев, печально спускались в сторону обширной равнины с ее лесами и вересковой пустошью. Вообще-то журналисты и составители справочников всегда представляют Норфолк местностью весьма живописной, но я лично вынужден признаться, что таковой ее не нахожу, по крайней мере весной. Слишком много полей, плоских как доска, слишком много никуда не ведущих влажных тропинок, по ним и ходить-то опасно — ноги тонут. Слишком много ветра, грязи и тишины, разве что крики птиц доносятся, печальнее которых во всей Англии не услышишь. Миссис Карстайрс, вглядываясь в местность через щели в экипаже, который, вместе с пассажирами, беспощадно трясло на рытвинах и ухабах, все больше находила ее на редкость унылой и заброшенной.

Вряд ли стоит говорить, что к этому времени ее былое возбуждение практически улетучилось. Она сильно продрогла. Путешествие превратилось в сплошную муку. А более всего миссис Карстайрс страшилась того, что, узнай об этой поездке ее сын или кто-нибудь, кому известны обстоятельства дела, она сделается всеобщим посмешищем. Помимо того, было в самом ее положении человека, оказавшегося на изрытой колеями, огороженной с обеих сторон высокой зеленой изгородью дороге, когда в ушах звучат печальные крики птиц, нечто, весьма ей не нравящееся. Быть может, в детстве на ее воображение слишком сильно подействовала гравюра,[18] на которой человека, проезжающего ночью по сельской дороге, преследует какой-то страшный демон, но тем не менее она часто оборачивалась и смотрела на дорогу с выражением мрачного предчувствия чего-то недоброго. В какой-то момент экипаж свернул на унылую мокрую тропу, обсаженную по обеим сторонам деревьями, ветки их, раскачиваясь от порывов ветра, производили впечатление невидимых рук, забирающихся ей под юбки. И миссис Карстайрс почувствовала, что готова отдать все на свете, лишь бы вернуться в уютную гостиную на Мэрилебон-стрит, где можно орудовать щипцами в камине и покрикивать на горничную.