Читаем без скачивания Пусть правит любовь. Автобиография - Ленни Кравиц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У папы был вкус. Найдя дюжину хороших мелодий, он нанял лучших музыкантов в городе; лучшего аранжировщика, друга Барри Уайта, Джина Пейджа; и двух великих продюсеров – Чарли Колелло, который работал с Синатрой и Спрингстином, и Лесли Дрейтона, музыкального директора Марвина Гэя. Папа заплатил Филисс за серию выступлений в маленьком клубе Gardenia Restaurant and Lounge Тома Роллы, что на бульваре Санта-Моника, где он занимался прессой. Мы ходили туда каждый раз, когда должна была петь Филисс.
Филисс получила немного внимания со стороны СМИ и несколько хороших отзывов, но ее карьера так и не взлетала. Папа был раздавлен – но по-прежнему настойчив. Следующим его шагом была линия одежды. Первая состояла из нарядов, ткани и узоры которых носили скаковые жокеи. Папа был азартным игроком, и азартная ставка на смелую концепцию мужской одежды, казалось, гарантировала успех. Но это было не так. Коллекция провалилась.
Следующим шагом было купить скаковую лошадь, которая никогда не приходила к финишу первой. После этого я потерял счет его проектам. Сколько бы ни было неудач, отец всегда работал над новыми проектами, встречался с инвесторами и планировал что-то захватывающее. Пока мамина карьера процветала, папины проекты зашли в тупик. На самом деле доходы мамы окупали провалы отца.
Но каким упорным он был. Отец был непреклонен. Как и дедушка, он работал каждый день своей жизни. Отец показал мне, что, даже когда что-то не получается, нужно продолжать идти. Нельзя останавливаться, пока не достигнешь своей мечты. К сожалению, папа, как мне кажется, так ее и не достиг.
Но были и хорошие времена, которые почти всегда сопровождались своим саундтреком. Мама и папа продолжали традицию, которую начали в Нью-Йорке с Бобби Шортом, – брать меня в клубы. Мы ходили послушать Кенни Баррелла, блестящего боп-блюзового гитариста, в Parisian Room на пересечении улиц Вашингтон и Ла-Брея. Там же мы услышали Артура Прайсока, баритона и джазового певца, который пел вместе с Бейси. Мама обожала Артура Прайсока! Потом был клуб, где мы слушали Джила Аски и его оркестр. Джил прославился своими аранжировками для Дайаны Росс и ее группы The Supremes, The Temptations и Four Tops.
Мы с родителями были завсегдатаями джазового фестиваля Playboy в Голливуд-Боул. С нами часто ходила мамина близкая подруга Сильвия О’Гилви, помощница режиссера «Джефферсонов». Сильвия работала на фестивале и доставала для нас билеты. Это напоминало Old Home Week, потому что Билл Косби, тоже любитель джаза, был постоянным ведущим. Косби и мама в то время были частью сплоченного сообщества чернокожих актеров телевидения.
Джазовый фестиваль Playboy шел целый день до позднего вечера, а я мог сидеть рядом с отцом, не говоря ни слова, и наслаждаться этим чувством. Он любил музыку так же сильно, как и я. Playboy был тем местом, где я впервые увидел вживую Майлза Дэвиса, главную фигуру в моей юности. Майлз обладал безупречным стилем и как музыкант, и как мужчина. У него хватило смелости прорваться сквозь жанры. Он сломал шаблон джазового музыканта и одевался как рок-звезда. Встречи с Майлзом всегда были событием.
Затем состоялось великое воссоединение с его группой шестидесятников: Херби Хэнкоком, Уэйном Шортером, Роном Картером и Тони Уильямсом. Мне нравилось, как Майлз поворачивался спиной к зрителям. Это было частью его загадки из разряда «Мне на все плевать». К тому же я видел в этом способ привлечь внимание к тому человеку, которого он превратил в звезду: барабанщику Тони Уильямсу, чьи руки двигались в шести разных направлениях одновременно.
Мы с родителями видели, как Майлз исполняет каверы на «Human Nature» Майкла Джексона и «Time after Time» Синди Лопер. Эти песни были намного более послушными, чем его ранние фьюжн-джемы, оказавшие на меня такое мощное влияние. Именно тогда Майлз включил в этот микс все, в том числе рок-гитару и фанк-грувы. Но даже более коммерческий Майлз не терял своего обаяния. С ним всегда была его аура. Он носил облегающие солнцезащитные очки и серебристый костюм от Kohshin Satoh, напоминая своим внешним видом бога. Он был плохим засранцем.
Наша семья сблизилась с Майлзом, когда он женился на моей крестной Сайсели Тайсон. Нам иногда удавалось проводить с ним время. Помню тот момент, когда мама сказала Майлзу, что я очень увлекаюсь музыкой. Он улыбнулся и молча, но одобрительно кивнул. На протяжении многих лет Майлз всегда меня поддерживал. Многие говорили, что он был каким-то отрешенным, но я видел в нем союзника и источник вдохновения. И поскольку Майлз никогда не врал, одно ободряющее слово от него стоило десяти тысяч слов от любого другого человека.
Одобрение Майлза было моим топливом. Я ел, жил и дышал музыкой. Мама купила мне барабанную установку Ludwig цвета натурального дерева, состоящую из пяти предметов. На ней я разогревался, часами напролет играя под пластинки вроде «Breezin’» Джорджа Бенсона и «Blame It on the Boogie» Джексонов. Если бы не папа, я приглашал бы своих друзей из Креншо поимпровизировать вместе. Когда папа должен был вот-вот вернуться домой, я не рисковал и ходил к ним в гости сам, где играл на гитаре такие хиты, как «Jupiter» группы Earth, Wind & Fire.
Балуясь со всеми инструментами – барабанами, гитарой, бас-гитарой, клавишными, – я не пытался специально объединить жанры, а просто исследовал все те разнообразные стили, которые мне так нравились. Рок, соул, поп, классика, джаз, фанк, что угодно. Все это казалось мне чем-то естественным.
Однажды в 1978 году мама решила устроить вечеринку в Кловердейле, и я уговорил ее позволить нам с парнями выступить перед ее гостями. Я собрал лучших музыкантов, которых знал, и мы выучили самые крутые диско-хиты. Когда мы начали играть, все вышли на танцпол. Мама широко улыбалась, а ее гости были удивлены. Не знаю, что подумал папа. Он был слишком занят болтовней с Максом Жюльеном или Роско Ли Брауном.
Ночь, которую я никогда не забуду: я крепко спал – было уже далеко за полночь, – когда меня вдруг разбудили громкие голоса, доносившиеся из гостиной. Тадж Махал, великий блюзмен, заскочил после концерта навестить моих родителей. Мне пришлось встать с постели, чтобы увидеть его. Мы все любили его альбомы. Мы уважали Таджа и как человека с энциклопедическими познаниями в области мировой музыки. Тадж – большой человек. У него глубокий грубый голос, серьезные манеры и добрая душа. Когда я вошел в гостиную в пижаме, потирая сонные глаза, он тепло поприветствовал меня. Я рассказал про свое выступление. Папа проворчал, что я должен уделять больше внимания учебе в школе. «У него ужасные оценки, и с каждым годом они
