Читаем без скачивания Памятное лето Сережки Зотова - Владимир Пистоленко

Уха сварилась. Иван Егорыч выловил рыбу и пригласил Сергея.

— Ну-ка, подвигайся ближе. Сначала щербу похлебаем, затем рыбкой полакомимся. Ты бери ложку, а я буду кружкой черпать.

Старик протянул гостю деревянную ложку, а сам достал из котомки небольшую алюминиевую кружку. Сергей выложил на тряпицу, заменявшую скатерть, кусок хлеба.

— Ты, брат, богато живешь, — не то шутя, не то всерьез сказал Иван Егорыч и, зачерпнув в кружку ухи, старательно подул и стал отхлебывать небольшими глотками.

Догадавшись, что у Ивана Егорыча нет хлеба, Сергей схватил весь свой кусок и протянул ему.

— Берите, — просяще предложил он.

— Твой паек? — поинтересовался старик.

— Нет. Бабка сама испекла.

— Ну, другое дело.

Иван Егорыч отломил небольшой кусочек, но есть не стал, положил возле себя.

— Я, понимаешь, люблю уху без хлеба. Это где же вы муки разгорили?

— Наменяли, — простодушно ответил Сергей и рассказал, как бабка Манефа отдала Силычу вещи отца и матери да еще велосипед, а он привез из какого-то хутора продукты. — У нас уже все подходило к концу, а в прошлом году Силыч еще раз ездил.

— Это кто же такой Силыч? Родственник, что ли?

— Нет, не родственник. Он сторожем в саду служит.

— Вон оно что! Значит, выручил вас? — усмехнулся Иван Егорыч. — Знаю этого гуся. Как же!

Сергей даже обрадовался этим словам: выходит, Силыч не только ему не по нраву.

— Видали, какая добрая душа нашлась! Он, брат, за здорово живешь не поедет. Не той породы, чтоб о людях думать.

И старик рассказал, что Силыч — бывший кулак из станицы Сорочьей. Там у него была паровая мельница, салотопка. Батраков по десятку держал. Сам Иван Егорыч у него батрачил. Плохой человек Силыч, рабочие от него никогда добра не видели. За разные свои проделки был осужден и выслан. Вернулся по амнистии, значит, считается оправдан законами. В сторожа пристроился. А попутно в святые записался.

— Да ты что же не ешь? — спохватился старик. — Одними разговорами сыт не будешь.

Сергей взялся за ложку. Хотя он не так уж давно поужинал и, когда садились к котелку, аппетита не чувствовал, но, хлебнув раз-другой, так разохотился, что добрая половина варева пришлась на его долю. Оба ели усердно, пока в котелке не осталось ни капли, а на тряпичке, где горкой была сложена рыба, — даже рыбьего перышка.

После ужина, по домашней привычке, Сергей размахнулся было перекреститься, но вовремя спохватился. Иван Егорыч заметил, однако не подал виду.

— Расскажи-ка ты мне, Сергей, как же это Силыч к вам в благодетели затесался?

— Они с бабкой знакомые.

— Должно быть, она верующая, богомольная?

— Богомольная, — ответил Сергей и вдруг разоткровенничался: — Бабка даже замуж не выходила. Из-за богомольства.

— Ну, это ее дело. Старый она человек, и ее в смысле религии не переделаешь, а вот молодежи религия совсем не по пути. Это омут, попасть туда нетрудно, да выбраться нелегко.

— А вы… верите в бога? — несмело спросил Сергей. Он привык считать, что все старые люди верующие.

— Было. Верил. Да еще как верил! Без креста не мог за ложку взяться. А потом усвоил — верят люди от темноты своей. Тут, конечно, надо сказать прямо — грамота мне помогла. Я, брат Сергей, только после революции грамоте научился, когда голова уже белеть стала. Ну и приохотился к чтению. Немало разных книг прочитал. А к тому же кое-что повидал на своем веку. И постиг я — нету никакого бога. Нет! Понял? Выдумали его. И знаешь, для чего? Чтоб людям головы темнить и наживаться на этом. Темного-то легче околпачить. Есть такая книга — Евангелием называется, так вот попы всех мастей учат, будто в той книге божьи законы написаны и наставляет она, как надо жить людям. Смирению она учит и рабской покорности. Слышал о такой книге?

— Слышал.

— Там прямо так и сказано: бьют тебя по правой щеке, а ты не только не давай сдачи, а возьми да подставь еще и левую — лупите, мол, в свое удовольствие. Вот, к слову сказать, напал на нас Гитлер, а мы, стало быть, должны перед ним на колени встать. Понял?

— Понял.

— А про рабов там сколько понаписано? Пропасть! И все в одну дуду подчиняйся, покоряйся, раб должен повиноваться своему господину.

Сергей с интересом слушал Ивана Егорыча — такое суждение о Евангелии он слышал впервые, и его поразили слова старика. Но сразу видно, что Иван Егорыч говорит не просто так, а убежден в своей правоте. В Евангелии действительно написано все так, как говорит старик. Сергей сам читал и помнит, только тогда, когда читал, на все это не обращал внимания.

— А вы сами тоже читали Евангелие?

— Не читавши, не стал бы и говорить. Страшная книга. А у попов и всяких там богомольцев она в натуральном почете. Потому что на руку им. А также их хозяевам, буржуазии всякой. Понял? И скажу я тебе откровенно: жили бы мы по этой книге — никакой у нас ни революции, ни Советской власти не было бы. А Гитлер давно бы Россию в порошок стер. Так-то.

Иван Егорыч раскурил трубку.

— Ну что ж, Сергей, надо, пожалуй, готовиться ко сну. Тебе мыть посуду, а мне изготовить постель.

Пока Сергей возился с посудой, Иван Егорыч переворошил копешку сухой травы, видимо накануне оставленную рыбаками, затем уложил в котомку небогатое рыбачье хозяйство, и они улеглись спать. Накрылись шинелью Ивана Егорыча.

— Ты поближе ко мне, а то ночью от реки холодок потечет, а шинелька не очень чтоб широкая, — сказал Иван Егорыч и подоткнул под бок соседа край шинели.

На душе Сергея стало радостно и спокойно. Вот так же чувствовал он себя, когда рыбачил с отцом. Тогда он был совсем маленький, и отец возил его на велосипеде, специально для него прикрепив самодельное седло. Рыбачили на этом же месте, так же варили уху, если рыба «шла», или просто картошку в мундире, если «не везло»; так же, как Иван Егорыч, отец готовил из травы постель, заботливо укладывал Сергея, старательно подтыкал под его бок конец серого шерстяного одеяла, известного под названием «рыбалочного». Оно и нынче еще цело. Только стало совсем старое.

— Значит, перейдешь в седьмой? — неожиданно спросил Иван Егорыч, отрывая Сергея от нахлынувших воспоминаний.

— Перешел, — ответил Сергей и удивленно спросил: — А вы как же узнали?

— Догадаться тут совсем не трудно. В седьмом еще идут занятия, верно? Освободились пятые и шестые. Для пятого ты не подходишь. По возрасту. Значит, остается шестой. Хотя правду сказать, и для шестого ты маленько великоват. Ну, да чего не бывает.

Иван Егорыч помолчал. Потом начал рассказывать про свою жизнь. Плохо жилось в молодости Ивану Егорычу. Ни путной одежи не износил, ни новых сапог не истоптал. Словом, батраческая жизнь. Перед революцией война была, так вот на той войне Иван Егорыч ранение тяжелое имел. Во время революции в Красной гвардии служил. А командиром у них был товарищ Деев. Вот такой же настоящий человек, как и Сережкин отец. Белоказаки засаду устроили и клинками изрубили товарища Деева. Потом уже народ поставил ему памятник. А такие вот, как Силыч, помогали белякам. Ну, да все равно по-ихнему не вышло. И жизнь совсем стала налаживаться, так нет же — война. Но все равно, нас теперь не победишь, не та Россия стала. Фашисты озверели, сначала перли вперед, почти без остановки, теперь же отбиваются изо всех сил, но дело их конченое. По всему видно.

Иван Егорыч спросил, что собирается делать Сережка летом.

— Не знаю, может, в колхозе всем классом будем работать.

Старик похвалил. Нельзя в такое трудное время сидеть без дела. Надо помогать взрослым. Люди жизни своей не жалеют, головы кладут за других, и им надо соответствовать своими делами.

Поднялись рыбаки на ранней зорьке. Было тихо-тихо, нигде ни звука. Только изредка в сонной, словно застывшей реке плеснется шустрая рыбешка. По всем приметам можно было ждать хорошего лова. Но когда зарозовел восток, вдруг чуть колыхнулся, заструился воздух, вдоль реки потянул еле заметный ветерок, по воде побежала мелкая рябь, а вслед за ней откуда-то накатилась волна. Зашуршал тальник, на том берегу Самарки, на дороге, завихрилась пыль.

Клев сразу же прекратился.

Сергей поймал несколько мелочи, а Иван Егорыч — хорошего подуста да видного голавля, остального улова можно и не считать — мелкая красноперка.

— Видно, пора совсем сматывать удочки, — сказал Иван Егорыч и решительно поднялся с места. — Ты как рыбу свою понесешь?

— Кукан сделаю.

Сергей срезал подходящую лозину, очистил от веток и листьев и нанизал на прут свой небогатый улов. Кукан выглядел позорно ничтожным.

— Да, такому улову никто не позавидует. Ну-ка, дай мне твой прут, попросил Иван Егорыч.

Ничего не подозревая, Сергей отдал. А Иван Егорыч подошел к озерцу, где все еще плавала пойманная им рыба, одну за другой вытащил несколько трепыхающихся рыб покрупнее, нанизал на прут и протянул его Сергею. Тот даже растерялся.