Читаем без скачивания Великие неудачники. Все напасти и промахи кумиров - Александр Век

Валентина Терешкова объездила весь мир. Ее назвали «Женщиной ХХ века». Она встречалась с английской королевой, дважды выходила замуж, много лет искала могилу отца, погибшего в Финскую войну, и только в 1988 году нашла. Имя ее космических позывных присвоено наручным часам «Чайка». Прическу «как у Терешковой» делали в парикмахерских тысячи советских девушек и женщин. В Кремле ей целовали руки. В честь нее назвали кратер на Луне. Ей, единственной женщине в мире, присвоили звание генерала авиации. А некая красивая итальянская девушка стала писательницей под влиянием полета простой ярославской девушки в околоземное пространство.

Она летала туда в одиночестве, прожила на орбите 71 час и чуть не погибла при возвращении: удар об землю оказался сильным, но, слава богу, неопасным для жизни. Она была командиром и командой космического корабля в одном лице. И небо (по словам Терешковой) сняло перед ней шляпу. Этот невероятный космический эффект физически никем не зафиксирован, а потому, наверное, не замечен ни одной из ее отважных последовательниц. А ее беспримерный полет оказался в ее жизни первым и единственным, хотя и существует не до конца проверенная информация, что она мечтала его повторить и даже обращалась «на самый верх». А если даже и не обращалась, то и это нельзя отнести к неудаче отважной провинциальной девушки, ставшей кумиром и героиней «тех славных шестидесятых». Те годы давно отошли в прошлое со всеми своими и более драматическими, более судьбоносными неудачами. За что и помашем им чем-нибудь, что ни есть под рукой.

Клевета с моторчиком

Все люди жестоки по-разному.

Мужчины, например, грубят и лгут.

Изворачиваются как только могут.

Однако даже самый жестокий мужчина не крикнет тебе:

«Уходи! Между нами все кончено!..»

• Сергей Донатович Довлатов (3 сентября 1941, Уфа – 24 августа 1990, Нью-Йорк) – русский писатель и журналист.

• Самая большая неудача – тяжелый характер, нелегкая личная жизнь и смерть в эмиграции.

Писатель Сергей Донатович Довлатов родился в семье театрального режиссера Доната Исааковича Мечика и литературного корректора Норы Сергеевны Довлатовой.

С 1944 года жил в Ленинграде.

В 1959 году поступил на филологический факультет Ленинградского университета (финский язык), который ему пришлось покинуть после двух с половиной лет обучения.

С 1962 по 1965 год служил в армии, в системе охраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР. После демобилизации Довлатов поступил на факультет журналистики, работал журналистом в заводской многотиражке «За кадры верфям», начал писать рассказы.

Входил в ленинградскую группу писателей «Горожане» вместе с В. Марамзиным, И. Ефимовым, Б. Вахтиным и др. Одно время работал секретарем у В. Пановой. В 1972–1976 годах жил в Таллине, работал корреспондентом газеты «Советская Эстония», экскурсоводом в Пушкинском заповеднике под Псковом (Михайловское). В 1976 году вернулся в Ленинград. Исправно служил в журнале «Костер».

Писал прозу, однако из многочисленных попыток напечататься в советских журналах почти ничего не вышло. Лишь одна публикация в журнале «Юность», о которой Довлатов сам написал: «Портрет хорош. Годится для кино. А текст – откровенное говно». Набор его первой книги был уничтожен по распоряжению КГБ. С конца 60-х Довлатов публикуется в «самиздате», а в 1976 году некоторые его рассказы были опубликованы на Западе в журналах «Континент», «Время и мы», за что Сергей Донатович со скандалом был исключен из Союза журналистов СССР.

В 1978 году из-за преследования властей Довлатов эмигрировал в Вену, а затем переселился в Нью-Йорк, где издавал эмигрантскую газету «Новый американец». Одна за другой выходят книги его прозы – «Невидимая книга» (1978), «Соло на „ундервуде“» (1980), повести «Компромисс» (1981), «Зона» (1982), «Заповедник» (1983), «Наши» (1983). К середине 80-х годов добился большого читательского успеха за рубежом, печатался в престижном журнале «New-Yorker». До него там публиковался только Владимир Набоков.

Умер 24 августа 1990 года в Нью-Йорке.

Сухая биографическая справка. Она вроде бы говорит все о жизни Довлатова и… ничего.

Именно после смерти к Сергею на родине пришла оглушительная слава. Его издают и переиздают фантастическими тиражами. О нем делают радио– и телепередачи. Его именем называют престижную литературную премию.

Это одна сторона медали. Есть и другая, совершенно неожиданная. Стоит только открыть его переписку с писателем Игорем Ефимовым, и все благостное представление о Довлатове летит вверх тормашками.

30 ноября 1987 года (менее чем за три года до смерти Сергея) Ефимов пишет своему приятелю М. Бланку: «Дорогой Миша! Ваш звонок о довлатовских гнусностях привел меня в прекрасное расположение духа. Несколько дней я не мог понять природы этого извращенного чувства. Потом, наконец, понял: исчезла боль утраты. Разрыв двадцатилетней дружбы, да еще без всяких видимых причин, на ровном месте, – дело болезненное. Но когда видишь, что твой бывший друг превратился просто в мелкую, злобную гниду, – это приносит большое облегчение».

Ссора воистину возникла на пустом месте. Довлатов не пришел на юбилей, организованный Ефимовым. На это празднество были приглашены люди крайне несимпатичные Сергею. Поэтому и не пришел.

Такой демарш вызвал у Ефимова взрыв яростного раздражения. Он припомнил все, в чем Довлатов был и не был виноват.

Довлатов пробует обстоятельно объясниться.

Ефимов возвращает письмо нераспечатанным:

«24 декабря 1987 года. Сережа! От Вашего письма я не жду ничего, кроме новых обид и несправедливостей, поэтому возвращаю его нераспечатанным. Страшно иметь неприятеля в Вашем лице, но как выяснилось, иметь Вас в качестве приятеля – еще страшнее. Поэтому давайте прекратим наши отношения, которые обоим уже давно стали в тягость».

Спустя год Довлатов пробует все же объясниться: «6 января 1989 года. Дорогой Игорь! Двадцать пять лет назад Вы были первым и, говоря всерьез, единственным человеком, внушившим мне некоторую уверенность в своих силах – это с одной стороны. А с другой стороны, Вы на протяжении тех же 25 лет считали меня симпатичным, хоть и непутевым, человеком, каковым я и являюсь в действительности. Вашей роли, пышно говоря, в моей жизни я не забуду, и потому меня травмирует наша глупая ссора».

Ответ Ефимова 13 января 1989 года не оставляет никаких надежд на примирение: «Людей, довольных своей жизнью, вы не переносите. В вас живет некое извращенное чувство справедливости. Вы считаете, что нельзя ненавидеть человека просто так, за здорово живешь. Для ненависти нужна причина. Как и суровая организация, распоряжающаяся судьбами людей на одной шестой части суши, вы „шьете дело“. Обвинения, которые вы сочиняете, всегда содержат какое-то зерно правдоподобия, которое удерживает их на плаву. Кроме того, вы снабжаете их яркими литературными деталями, остроумными добавками. Получаются такие короткие новеллки про живых людей, которые каждый с удовольствием передает дальше. То есть вы сочиняете сплетни-самоходки, клевету с моторчиком, чаще всего – юмористическим. Ибо, увы, надо сказать печальную правду: вы неисправимый, заядлый, порой даже бескорыстный, талантливый, увлеченный своим делом очернитель. Всю жизнь Вы использовали литературу как ширму, как способ казаться. Вы преуспели в этом».