Читаем без скачивания Еретики Дюны - Фрэнк Херберт

— Данкан, мой сладкий Данкан.

«Была ли это его мать? Его настоящая мать?»

Даже у гхол были настоящие матери, когда-то давным-давно. Потерянная в незапамятных временах среди акслольтных чанов, существовала живая женщина, выносившая и любившая его. Да, любившая его, потому что он был ее ребенком. Если это лицо на стене было лицом его матери, то как же могла она явиться к нему? Он не мог опознать это лицо, ему хотелось думать, что это его мать.

Этот опыт напугал его, но страх не отнял желания, чтобы это еще раз повторилось. Кто бы ни была эта женщина, ее мимолетное явление терзало его. Тот, чужой внутри него, знал эту молодую женщину. Данкан был в этом уверен. Иногда ему хотелось бы на секунду стать чужаком — лишь на то время, чтобы вытащить на свет все свои скрытые воспоминания, — но он страшился этого желания. «Я потеряю свое подлинное „я“, — думал он, — если этот чужак войдет в мое сознание. Не на смерть ли это похоже?»

Данкан увидел смерть, когда ему не исполнилось еще и шести лет. Его стражи отбивались от нападения, одного из стражей убили. Погибли и четверо нападавших. Данкан увидел, как пять тел занесли в Оплот — обмякшие мускулы, руки волочились по земле.

Что-то главное ушло из них. Ничего не осталось, чтобы воззвать — к собственным или чужим — памятям.

Этих пятерых унесли куда-то глубоко внутрь Оплота. Позже он слышал, как стражник сказал, что четверо нападавших были напичканы шиэром. Это было первой встречей с понятием об Икшианской Пробе.

— Икшианская Проба позволяет считывать ум даже мертвого человека, — объяснила Гиэза. — Шиэр — это наркотик, который от этого защищает. До того как прекращается действие наркотика, клетки полностью погибают.

Данкан, наловчившись подслушивать, узнал, что четверо нападавших были проверены и другими способами. Об этих «других способах» ему не говорили, но он подозревал, что это, должно быть, какие-то тайные штучки Бене Джессерит. Он думал об этом, как об еще одном страшном приемчике Преподобных Матерей. Они, как пить дать, оживляют мертвых и выкачивают информацию из костных тканей. Данкан ясно воображал, как мускулы потерявшего душу тела покорно следуют воле дьявольской наблюдательницы.

Этой наблюдательницей всегда бывала Шванги.

Такие образы заполонили ум Данкана, несмотря на все усилия его учителей рассеять «глупости, порожденные невежеством». Его учителя говорили, — что эти безумные истории ценны лишь тем, что порождают среди непосвященных страх перед Бене Джессерит. Данкан не верил, что он один их посвященных. Глядя на Преподобных Матерей, он всегда думал: «Я НЕ ОДИН ИЗ НИХ!»

Луцилла была в последнее время крайне настойчива.

— Религия — это источник энергии, — говорила она. — Ты должен познать эту энергию. Ты сможешь направлять ее на достижение собственных целей.

«На их цели, а не мои», — думал он.

Он фантазировал, воображая те цели, которых хотел достичь, видя себя триумфально одерживающим победу над Орденом, особенно над Шванги. Данкан осознавал, что такие изображения самого себя порождались в нем глубинной реальностью обитавшего в нем чужака. Он научился делать вид, что тоже находит такую религиозную доверчивость забавной.

Луцилла разглядела в нем эту противоречивую двойственность.

Она сказала Шванги:

— Он считает, что мистических сил следует опасаться и по возможности избегать. До тех пор, пока он упорствует в этой вере, его нельзя научить пользоваться нашими самыми сокровенными знаниями.

Они встретились для того, что Шванги называла «регулярная оценочная сессия», когда они только вдвоем собирались в кабинете Шванги. Время было вскоре после легкого ужина. Звуки Оплота были редкими и быстрогаснущими — ночное патрулирование начиналось, свободная от работы прислуга сейчас наслаждалась одним из коротких периодов незанятого времени. Кабинет Шванги не был полностью изолирован от всего окружения, и это было специально предложено проектировщиками Ордена: тренированные восприятия Преподобной Матери способны понять многое из доносящихся звуков.

Шванги чувствовала себя потерянной на этих «оценочных сессиях». Все яснее становилось, что Луциллу нельзя переманить на сторону противостоящих Таразе. Луцилла была неуязвима и для манипулирующих уверток любой Преподобной Матери. И, что хуже всего, совместное влияние Луциллы и Тега приводило к тому, что гхола с лету схватывал самые опасные способности, опасные до крайности. Вдобавок ко всем другим проблемам Шванги начала испытывать возрастающее уважение к Луцилле.

— Он думает, что мы в своей работе используем оккультные силы, — сказала Луцилла. — Откуда у него взялась такая странная идея?

Шванги почувствовала, что этот вопрос ставит ее в невыгодное положение. Луцилла уже знала, что такие мысли были внушены гхоле, чтобы его ослабить. Она проговорила:

— Неповиновение — это преступление против нашего Ордена!

— Если он захочет нашего знания, он, наверняка, получит его от тебя, — сказала Шванги. Неважно, как это вредно с точки зрения Шванги, но наверняка правда.

— Его стремление к знанию — вот мой наилучший рычаг, — сказала Луцилла, — но мы обе знаем, что этого недостаточно.

В голосе Луциллы не было упрека, но Шванги все равно его ощутила.

«Проклятие. Это она меня старается заполучить на свою сторону!» — подумала Шванги. Некоторые ответы возникли в ее уме. «Я не нарушала данные мне приказания». Отвратительная отговорка! «Гхола получает стандартное образование по учебным принципам Бене Джессерит». Не соответствует правде. И гхола не был стандартным объектом для образования. В нем были глубины, равные только глубинам потенциальной Преподобной Матери. В этом-то и была проблема!

— Я допустила ошибки, — сказала Шванги.

«Вот так!» Обоюдоострый ответ, который может оценить другая Преподобная Мать.

— Ты причинила ему вред не по ошибке, — сказала Луцилла.

— Я никак не могла предвидеть, что другая Преподобная Мать сможет обнаружить в нем изъяны, — возразила Шванги.

— Он хочет обладать нашими силами только для того, чтобы от нас ускользнуть — промолвила Луцилла. — Он думает: «Однажды я узнаю столько же, сколько и они, тогда я сбегу от них».

Когда Шванги не ответила, Луцилла сказала:

— Это умно. Если он убежит, нам придется охотиться за ним и самим его уничтожить.

Шванги улыбнулась.

— Я не сделаю твоей ошибки, — сказала Луцилла. — Я говорю тебе открыто, что все понимай — ты бы это разглядела. Я знаю теперь, почему Тараза послала Геноносительницу к нему так рано.

Улыбка Шванги исчезла.

— Что ты делаешь?

— Я привязываю его к себе точно так, как наши наставницы привязывают к себе послушниц. Я обращаюсь с ним с искренностью и верностью, как с одним из наших.

— Но он мужчина!

— Значит он будет лишен только Спайсовой Агонии, но ничего другого, он — из чутких.

— А когда придет время для основного этапа генного запечатления? — спросила Шванги.

— Да, это будет щепетильный момент. Ты думаешь, что это его уничтожит. Таков, конечно, был твой план.

— Луцилла, Орден не единодушен в принятии проекта Таразы, связанного с этим гхолой. Ты наверняка это знаешь.

Это был самый мощный довод Шванги. И тот факт, что она выложила его именно тогда, говорил о многом. Страхи, что они могут произвести нового Квизаца Хадераха, пустили в Ордене глубокие корни, и разногласия среди Бене Джессерит были довольно мощными.

— Он из элементарной генетической породы и выведен не для того, чтобы стать Квизацем Хадерахом, — сказала Луцилла. — Но Тлейлакс что-то сделал с его генетическим наследием!

— По нашим приказаниям. Они убыстрили его нервные и мускульные реакции.

— И это все, что они сделали? — спросила Шванги.

— Ты же видела результаты его клеточного исследования, — ответила Луцилла.

— Если бы мы умели делать то же, что и Тлейлакс, мы не нуждались бы в них, — сказала Шванги. — У нас нашлись бы свои акслольтные чаны.

— По-твоему, они от нас что-то утаили? — спросила Луцилла.

— Он был у них девять месяцев постоянно без нашего контроля!

— Я уже слышала все эти доводы, — сказала Луцилла. — Преподобная Мать, он — полностью твой, и все последствия лежат на тебе.

— Но ты не спровадишь, не удалишь меня с моего поста, и неважно, что ты там доложишь на Дом Соборов.

— Удалить тебя? Разумеется, нет. Я не хочу, чтобы твои сподвижники прислали кого-нибудь неизвестного нам.

— Есть предел обидам, которые я могу от тебя вынести, — проговорила Шванги.

— И есть предел тому, сколько предательства может вынести Тараза, — сказала Луцилла.

— Если мы получим еще одного Пола Атридеса или, Боже упаси, еще одного Тирана, это будет работа Таразы, — зашипела Шванги. — Передай ей, что я так сказала.