Читаем без скачивания Расмус-бродяга. Расмус, Понтус и Глупыш. Солнечная Полянка - Линдгрен Астрид

«В другой раз я узнаю это, и хлеб мне маслом намажут тоже в другой раз», — подумал Расмус.

Они лежали на пригорке за домом Крошки Сары и ждали. Оскар не хотел уходить, прежде чем узнает, что ленсман и в самом деле получил письмо. Но Крошка Сара все не возвращалась. Ее не было уже четыре часа, и Оскар начал волноваться.

— Да уж, из этих чокнутых старушонок плохие почтальоны! — сказал он. — Кто знает, что ей придет в голову!

Но Расмусу нравилось лежать и отдыхать. Он снова поспал. Потом они немножко перекусили. Солнце грело жарко, сосны, защищавшие от ветра домишко Крошки Сары, источали запах смолы, белый кот старушки ласкался к Расмусу, мурлыча. Все было прекрасно.

Глядя на кота, Расмус вспомнил свой сон. Ему приснилось, что у него есть кот, только черный, такой же, как котенок фру Хедберг. Он всю жизнь мечтал иметь свою собственную зверюшку, и Гуннар тоже. Они с Гуннаром часто толковали об этом. Но Гуннар говорил, что в приюте детям не разрешалось заводить никаких животных, разве что насекомых в голове. Правда, их тоже заводить не позволялось, фрекен Хёк тут же являлась с частым гребнем.

Но этой ночью Расмусу приснился маленький черный котенок, его собственный. Он кормил его селедкой с картошкой. Такую еду кошки едят только во сне. Вспомнив, какой хорошенький был этот котенок, Расмус рассмеялся.

— Ты чему это смеешься? — спросил Оскар.

— Мне приснилось во сне, что мой кот на окне…

— Мне приснилось во сне, что мой кот на окне! — передразнил его Оскар. — Я гляжу, ты сочиняешь стихи, складно выходит.

— А ты знаешь, что ел мой кот? — спросил Расмус.

— Поди, полевок.

— Вовсе не полевок, а селедку с картошкой. Он был такой хорошенький…

— Котята не едят селедку с картошкой, — заметил Оскар.

— А мой ел.

Они помолчали немного, глядя на верхушки сосен. Расмус держал на руках кота Крошки Сары.

— Мне приснилось во сне, что мой кот на окне… — напел Оскар.

…уплетает селедку с картошкой!.. — подхватил Расмус и весело хихикнул.

Оскар подумал немного и пропел:

Хочешь — верь, хочешь — нет, Но мой кот на обед ест картошку с… …соседнею кошкой! —

с восторгом крикнул Расмус. — Оскар, да у нас получилась почти что песня.

— Это и есть песня, — ответил Оскар и, достав гармошку, стал подбирать мелодию, которую только что пропел.

Так, продолжая ждать Крошку Сару, они играли и пели без конца свою кошачью песенку:

Мне приснилось во сне, что мой кот на окне уплетает селедку с картошкой. Хочешь — верь, хочешь — нет, но мой кот на обед ест картошку с соседнею кошкой.

Надо же, как легко сочинять песни! Расмус решил насочинять их много-много. Про кошек и собак, а может, даже про ягнят. Конечно, они не такие занимательные, как «Для тебя я убила дитя» или «Послушайте ужасную историю», но ведь нельзя же все время петь про убийства! После кошмарных ночных приключений с Лифом и Лиандером он был сыт ужасными историями.

Но вот пришла Крошка Сара. Вид у нее был очень довольный.

— Ленсмана дома не было, — сказала она, кротко улыбаясь беззубым ртом. — Он куда-то отправился ловить жуликов. А мне ждать было некогда, кто знает, когда он вернется!

— А ты все-таки отдала письмо? — с тревогой спросил Оскар. — Кому-нибудь из полицейских?

Крошка Сара виновато покачала пушистой головой.

— А мы-то сидели здесь так долго и ждали тебя, — сказал Оскар. — Что же ты делала все это время?

— Да я торопилась назад, — заверила их Крошка Сара. — Я только попила кофе у Фии Карл Исак. — А что, в письме было что-то важное?

Старушка, в клетчатом платочке на голове и в полосатом переднике стояла, и пощипывала листики черной смородины с куста, будто была занята делом и ей недосуг думать о письме.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Оскар вздохнул:

— Да нет, Крошка Сара, не очень важное. Вижу, ты точно попадешь на небо.

— А я-то писал это письмо кровью сердца, — сказал Оскар позднее, по дороге к Фие Карл Исак, чтобы забрать потерянное письмо. Они были почти у цели, уже показался дом Фии у дороги, и вдруг, словно из-под земли, перед ними выросли двое полицейских. Это были те же самые полицейские, что и в прошлый раз.

Оскар разозлился. Таким злым Расмус его еще не видел. И неудивительно, полицейские вели себя с ним так, словно это был не безобидный бродяга, а самый отъявленный негодяй на свете.

— Забери у него револьвер! — крикнул один.

Они оба бросились к нему и начали его обыскивать.

— Нет у меня никакого револьвера и никогда не было! — заорал на них Оскар. — Даже в детстве у меня не было пистолета-хлопушки, хотя я со слезами клянчил его у мамаши.

Их повели в контору ленсмана. Один из полицейских стал что-то писать про них на бумаге, а другой стоял и держал Оскара, будто тот собирался бежать.

Расмуса никто не держал. Да этого и не требовалось, потому что мальчик изо всех сил прижался к Оскару. Что за собачья жизнь! Ни минуты покоя. То грабителей бойся, то ленсмана, то полицейских!

Но Оскар не боялся. Он разозлился.

— Я хочу говорить с ленсманом! — крикнул он и стукнул кулаком по столу под носом у полицейского, который сидел и писал.

— Ленсман в гостях на обеде и придет на службу только завтра утром, — сказал державший его полицейский.

— На обеде! В гостях! — завопил Оскар. — А я, невинный, как невеста, должен стоять здесь.

— Это мы уже слышали, — сказал тот, кто писал. Его звали Бергквист, во всяком случае так называл его второй полицейский. — Ты до того заврался, что сам веришь своим словам, — продолжал Бергквист. — Но на этот раз ты здорово влип. И хорошо, таких, как ты, нельзя оставлять на свободе.

Оскар застонал от злости, потом повернулся к полицейскому, который держал его, и спросил, указывая на Бергквиста:

— Можно мне назвать его бараньей башкой или за это штраф?

— Будь спокоен, получишь и штраф! Давай-ка лучше успокойся и скажи, как тебя зовут, Бергквисту надо записать.

— Оскар. А тебя как звать-то?

— Меня? Андерссон, но это к делу не относится. А фамилию свою назови?

— Она тоже к делу не относится. Зови меня просто Оскаром, за это штрафа не будет.

Андерссон ухмыльнулся, видно, он был добрее того, кто писал.

А Бергквист состроил кислую мину и сказал:

— Это что еще за тон? Изволь отвечать как положено!

— Изволь катиться подальше! — ответил Оскар и обратился к Андерссону: — Неужто мне, в самом деле, нельзя назвать Бергквиста бараньей башкой? Правда, что меня за это оштрафуют? А если я встречу настоящую баранью башку и назову его Бергквистом, за это меня никто не засадит?

Он громко расхохотался, наклонился над столом, посмотрел в упор в глаза Бергквисту и сказал с нажимом:

— Бергквист! Настоящий Бергквист, вот ты кто!

Бергквист побагровел и сказал Андерссону:

— Посади его во второй номер, а завтра ленсман поубавит ему спеси!

Андерссон взглянул на Расмуса:

— А что с этим делать?

И тут Бергквист сказал что-то ужасное:

— Он убежал из Вестерхаги, отвезем его назад.

Перед Расмусом разверзлась пропасть, все беды и печали мира нахлынули на него черной волной. Вернуться и Вестерхагу? Значит, конец всему. Да, для него жизнь кончена! Оскара он потеряет, его посадят в тюрьму. А его самого они запихают в приют, куда он ни за что не хочет. Ни за что на свете он не хочет там жить, ни за что!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мгновение Расмус стоял, уставясь на Бергквиста широко раскрытыми, полными ужаса глазами. Но от него сочувствия ему ждать не приходилось. В отчаянии он огляделся по сторонам в поисках выхода. Ведь должен же быть какой-то выход!