Читаем без скачивания Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлинский насмешник

Заповедь восьмая: не давай гордыне и высокомерию одолеть тебя, будь самим собою;

Заповедь девятая: не лицемерь и не двуличничай, будь последовательным до конца.

Да проникнут в сердца ваши сии заповеди как завет нерушимый».

Монахи ударили в барабан и началось чтение посланий, обращенных к десяти видам бесприютных душ, изображения коих были вывешены на золотом шнуре:

«Милосерднейший человеколюбец! Спаситель Владыка бездонной сини,[1160] на львином троне парящий в пространстве! Яви чудодейственную силу божественную и укажи на чистую жертвенную снедь душам страждущим. Сойдитесь со всего света, души бесприютные, и испейте сладкую росу.

Воины походов северных и сражений южных, закованные в латы! Вы, жизнью рискуя, за Отчизну идете на смерть. Вдруг ударит выстрел, и закроются очи навек. Души бесприютные павших на поле бранном, придите и испейте сладкую росу.

Сыны и дочери сердечные! Вы служите в людях, побои и окрики сносите день изо дня. В жалком рваном рубище выгонит вас хозяин, и прямо на улице застигнет вас смерть. Бесприютные души умерших с голоду, придите и испейте сладкую росу.

Оседлые торговцы и офени, торговые гости и странствующие иноки, даосы и буддисты. Вы по чужбинам скитаетесь, добывая одежду и хлеб. Кто ухаживать станет, когда постояльца заезжего свалит недуг? Бесприютные души умерших в краях отдаленных, придите и испейте сладкую росу.

Кто насилье чинил и разбой, тот с колодкой на шее был брошен в острог. Всех, кто преступил Государев закон, ждали плаха, виселица или четвертованье. Бесприютные души казненных, придите и испейте сладкую росу.

Кровные враги, когда им суждено сойтись на жизненном пути, замышляют козни, пускают в ход отраву. И вот уж опоенный ядом испускает дух. Бесприютные души отравленных, придите и испейте сладкую росу.

До трех лет грудью кормит мать свое дитя. Отца с матерью милость неизбывно велика. Но приходит срок, и на траве младенца рожает мать. Судьба их часто висит на волоске, и обе жизни уходят в царство тьмы. Бесприютные души погибших в муках родовых, придите и испейте сладкую росу.

Нестерпимо тяжело попавшему в беду. Кто долг не в состоянии вернуть, того преследуют и днем и ночью. И руки на себя наложит горемыка, прервется дыханье, тонкой нитью связывающее его с жизнью. Бесприютные души невинно загубленных, придите и испейте сладкую росу.

Того недуги давние терзают или боли. Этого чахотка сушит или ноги отнялись. Либо чесотка – язвы, струпья покрыли тело. На похлебке скудной поправиться нельзя. И снадобья любые не помогут. Бесприютные души от болей умерших, придите и испейте сладкую росу.

Тот в бурю или ураган попал. Громады волн ладью вздымали до небес и опрокинули в пучину. Так путника застигла смерть среди разбушевавшейся стихии вод, и некому домой весть подать. Бесприютные души утопших, придите и испейте сладкую росу.

Когда демон пожара вдруг разбушуется, спасенья не найдешь. Огонь жестокий сжигает беспощадно тело. Человек становится обугленным привиденьем. Бесприютные души сгоревших, придите и испейте сладкую росу.

Жаждут жизни даже оборотни деревьев, злые духи рек и гор, твари чешуйчатые и пернатые – рыбы и птицы. Верховный Владыка, всемилостивый и сострадательный! Яви безграничную милость свою, призови все бесприютные души, дабы пришли и испили сладкую росу».

После моления его преосвященство Хуан сошел с высокого трона. Монахи ударили в барабан и, пройдя за ворота, предали огню жертвенные деньги и целую кладовую с жертвенными принадлежностями, а потом, вернувшись к алтарю, переоделись и убрали священные изображения.

Симэнь тем временем распорядился зажечь в большой зале свечи. Там заранее были накрыты столы. Ждали трапезу родные и друзья, готовились к выступлению трое певцов. Первый кубок Симэнь предложил его преосвященству Хуану. Слуги хозяина поднесли ему кусок золотого узорного атласа, на котором были изображены парящие в облаках и небесной синеве журавли, кусок пестрого атласа и десять лянов серебра.

– Благодаря вашему великому усердию, высокочтимый отец наставник, – опустившись на колени и склонившись до полу, говорил Симэнь, – моя усопшая жена теперь проведена в Царствие Небесное. Тронутый до глубины души, прошу вас, примите эти скромные знаки благодарности.

– Я, ничтожный инок, недостойный носить облачение священнослужителя и совершать службу, предписанную учителем сокровенным, – отвечал Хуан, – вовсе не обладаю никакими добродетелями. Это благодаря вашей глубокой вере и искренности, милостивый сударь, предстала ваша супруга перед троном Всевышнего. А мне, право, неловко принять эти подношения.

– Не обессудьте, ваше преосвященство, – просил Симэнь, – примите, прошу вас, скромные знаки моего преклонения и почтения.

Его преосвященство, наконец, согласился и велел послушникам убрать подарки.

Симэнь поднес чару настоятелю У. Слуги хозяина протянули настоятелю кусок золотого атласа и пять лянов серебра, а также десять лянов для вознаграждения монахов. Настоятель У принял только серебро для братии, от остального же отказался.

– Я обрекался отслужить панихиду и помочь душе усопшей вознестись на небо, – говорил настоятель У, – и исполнил обещание. Так что мне не следовало бы брать и вознаграждение для братии, тем более эти щедрые дары.

– Вы ошибаетесь, отец наставник, – заверял его Симэнь. – Сколько вы положили труда на приготовление торжественной службы и составление небесных посланий! Вы же заслужили награду. Уговоры подействовали. Настоятель У принял подарки и долго благодарил хозяина. Потом Симэнь угощал вином монахов. Ему помогали шурин У Старший и Ин Боцзюэ.

Шурин У держал в руках чарку, Боцзюэ – кувшин вина, Се Сида – закуску, поддетую на палочки. Они опустились на колени.

– Доброе дело сделал ты, брат, для невестки, – говорил Боцзюэ. – Благодаря усердию его преосвященства и отца наставника наша невестка получила наконец все необходимое. Со шпильками-фениксами в прическе, в белом одеянии, с отделанным пухом веером в руке, на белом журавле устремилась невестка наша в заоблачную высь. Надо благодарить за все его преосвященство. Но и ты, брат, своим усердием осчастливил невестку. И у меня на душе стало как-то легко и радостно.

Боцзюэ наполнил до краев чарку и поднес ее Симэню.

– Я вам очень обязан, господа, – говорил он. – Вам ведь тоже за эти дни досталось. Не знаю, как мне всех и благодарить.

Он осушил чарку.

– Если пить, так не одну, а пару, – наполняя чарку, приговаривал Боцзюэ.

Се Сида поспешно подал закуски. Симэнь поднес им в знак признательности по чарке, и все сели. Запели певцы. Повара подали горячие блюда. Друзья играли на пальцах и в другие застольные игры вплоть до второй ночной стражи. Когда Симэнь захмелел, друзья откланялись.

Симэнь наградил певцов тремя цянями серебра и пошел на ночлег в задние покои.

Да,

Пока живой, хлещи вино, когда захочешь.У девяти истоков горла на промочишь.Тому свидетельством стихи:Однажды жизни всей мечта сбыласьИ вдруг – как дым от ветра – унеслась.Златую брошку феникс обронил,Другой зерцало драгоценное разбил.Перерожденье – вздорная мечта,Тоска для человека – маета.За чаркой чарка только бы пилась,И грусть с тоской развеются тотчас.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

СИМЭНЬ ЦИН ЛЮБУЕТСЯ ИЗ КАБИНЕТА ВЫПАВШИМ СНЕГОМ

ЛИ ПИНЪЭР, ЯВИВШИСЬ ВО СНЕ, ПОВЕРЯЕТ СВОИ ОТКРОВЕННЫЕ ДУМЫ

По тебе, ушедшая далеко,

гложет неизбывная тоска,

Надрывает плачущую душу

пение унылое рожка.

Зеркала осколок мне напомнил

тусклую ущербную луну,

А остатки от твоих нарядов –

редкие, как будто облака.

На дрожащей ветке в зимний холод

мерзнет одинокий воробей.

Жалобно кричит усталый лебедь,

что отстал от стаи лебедей…

Мне заколка для волос попалась,

повертел в руках – душа болит.

Только облик твой себе представлю –

некуда деваться от скорбей.

Итак, пошел Симэнь в задние покои и, совсем усталый, лег спать. Высоко взошло солнце, а он все еще лежал в постели. Явился Лайсин.

– Плотники пришли, – объявил он. – Спрашивают, можно ли ломать навесы.

– Опять надоедать заявился? – ворчал на него Симэнь. – Раз пришли, пусть ломают.

Плотники, разобрав навесы, сосновые доски, веревки, подстилки и циновки перенесли в дом напротив, где и сложили, но не о том пойдет речь.

– Ну и пасмурная стоит погода! – говорила вошедшая в спальню Юйсяо.

Симэнь велел горничной подать одежду.

– Ты вчера ведь утомился, – говорила Юэнян. – А на дворе снег. Кто тебя торопит? Поспи еще. И в управу нынче не ходи.

– Я в управу и не собираюсь, – отвечал Симэнь. – Посыльный от свата Чжая должен за письмом прийти. Надо ответ приготовить.