Читаем без скачивания Цирк 'Гладиатор' - Борис Александрович Порфирьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Имя Верзилина известно всем любителям борьбы… А если бы я не был уверен в популярности Никиты, я бы не ангажировал его, — ответил Румянцев, прислушиваясь к шуму в зале.
— Ладно, мы согласны. А сейчас скажите мне: ручки были подпороты?
— Конечно. Я подпорол их на ходу, да хватил через край. Я рассчитывал, что борцы успеют повозиться… Только не говорите об этом Пытле. Мне придётся урезать его гонорар–ввиду малой популярности.
Попрощавшись с Румянцевым, они вышли на улицу.
Солнце скрылось за каменными домами, и лишь последний его луч упёрся в пышные облака, окрасив их в багряный цвет. Дул ветер. С криком кружились галки над высокой трубой электростанции.
Прислонившись спиной к деревянным перилам, Верзилин сказал Никите:
— Придётся ждать Феофилактыча.
Но ждать не пришлось — он явился сам, вспотевший, раскрасневшийся. Приглаживая редкие седые волосы, прикрывая ими лысину, горячо сообщил:
— Разговоры одни в зале — о Никите. Картина идёт, а никто не смотрит. Всё Никита да Никита… Ты вникай, парень, прислушивайся. Я, конешно, извиняюсь, но напрямки должон сказать, что это в некоторой степени любопытно, и ухватиться ты должен за любезное предложение дорогого нашего Ефима Николаевича… И как отец, благословляю тебя — поезжай… в Петербург — достигнешь там степени… превзойдёшь всех борцов, — и он неожиданно всхлипнул. Потом полез целоваться с племянником и
Верзилиным.
А минутой позже, глядя ещё слезящимися глазами на кровавое облако, вздохнул:
— Эх, завтра дожж будет…
Дождь пошёл с утра. А днём на сырых заборах появились афиши: «Синематограф «Колизей». Перед двумя вечерними сеансами борьба до победы между польским борцом Яном Пытлей и вятским богатырём Никитой Сарафанниковым».
Дождь не переставал ни на минуту. Несмотря на это, синематограф был битком набит. Промокшие люди стояли вдоль стен и даже в проходах.
Любуясь обуглившимся от солнца стройным Никитиным телом, по которому можно было изучать анатомию, Верзилин подумал, что полтора десятка таких сеансов здорово поправят их финансовые дела.
Борцы взялись за ручки поясов. Мышцы на спине Никиты обозначились резко, отчётливо, как на гипсовом муляже, что был выставлен в магазине учебных пособий, и под шум и свист публики огромный Пытля оказался в воздухе. Никита повернул его над головой, держа на вытянутых руках, и резко швырнул на ковёр.
— Эх, коза с волком тягалась — одна шкура осталась! — воскликнул Макар Феофилактыч. — Сбубетенькал, мил человек! Хвати тя за холку!
Последние его слова покрыл шум и свист.
— Никита! Ай да Никита! Знай наших!
Потирая ушибленную спину, Пытля с угрюмой ненавистью посмотрел в зал.
— Давай, давай — шлёпай отдыхать! — крикнул ему кто–то. — На следующем сеансе опять так же будет!
Пытля не пошёл в кабинет к Румянцеву, остался за кулисами.
Зато Макар Феофилактыч чувствовал себя как дома. Безбожно дымя вонючей козьей ножкой, он рассказывал хозяину синематографа легенды о Никитиной силе. Румянцев слушал, всплёскивал руками, отмахивался от дыма, кашлял, подбегал подышать свежим воздухом к форточке.
Потом, ударив себя по лбу, схватил Никиту за руку — потащил показывать новый пояс.
Верзилин усмехнулся, сообразив: «Переманить решил парня», но был спокоен, знал, что бесполезно.
Когда кончился первый сеанс, народ не расходился. Стоило больших трудов выпроводить всех из зала. Перед вторым сеансом желающих посмотреть на Никиту собралось ещё больше. Румянцев довольно потирал руки.
Стоя в полумраке, за экраном, Никита прошептал Верзилину на ухо:
— Дурак, предлагал бросить вас. Обещал возить по городам.
Верзилин молча сжал его локоть.
Мимо прошёл ссутулившийся, тяжёлый Пытля, угрюмо покосился на них.
Зал бесновался.
Никита спокойно переглянулся с Верзилиным, подмигнул Феофилактычу…
Борцы стали в стойку, взялись за ручки поясов. Напрягшись, начали ходить по сцене, пригнувшись.
И вдруг Пытля вырвал свои руки и толкнул Никиту в грудь. Не ожидавший этого парень полетел со сцены — прямо на людей, сидящих в первом ряду. Раздался женский вопль. Все вскочили с мест. Несколько человек приподняли Никиту, лицо его было окровавлено.
Отстраняя людей, прихрамывая, он поднялся по ступенькам и, придерживаясь за Верзилина, прошёл за кулисы.
Разбойничий свист рассёк воздух.
— Ага! Запрешшонные приёмы? Бей его!
— Ты на нашего Никиту?!
— Чего жалеть?! Бей!
Трое ежовских парней ворвались за экран.
— Никитка, да мы сейчас его… — за пазухами у них холодно поблёскивали ножи. — Да чтоб нашего Никиту — да ни в жизнь в обиду не дадим!
— Да что вы, братцы, — проговорил растроганный Никита. — Да не надо, — он загородил им дорогу, прихрамывая, начал теснить их к выходу.
— Знаем мы тебя — святой, никого пальцем не тронешь… Разве ж это дело?
— Да, братцы, право слово, не надо… Ну, говорю вам, не надо, — он всё подталкивал их к проходу между экраном и колонной.
Пряча ножи, парни неохотно ушли, пообещав подкараулить Пытлю на улице.
Волоча ногу, Никита бросился в каморку, где одевался Пытля.
Резко взметнулось пламя в лампе, трусливо отпрянула туша Пытли, зловеще скользнула тень по развешанным на стене афишам.
— Слушайте! Вы! Вас сейчас зарежут! — проговорил торопливо Никита, не обращая внимания на стоящего за его спиной Верзилина. — Это парни такие, они — сделают. Бегите скорее через окно. Да бросьте вы свою простыню, — он скомкал тунику, оцарапавшись о львиную застёжку, сунул её Пытле. — Ну! Бегите скорее!
Распахнув окно, Никита вытолкнул полуодетого борца в темноту. Протянув руки под дождь и набрав в пригоршни воды, начал смывать с лица кровь.
В дверях появился испуганный Румянцев, просунув под верзилинский локоть лохматую голову, осмотрел вытаращенными глазами каморку, спросил испуганно:
— Где этот жулик? Его зарезать собираются. Да спасите вы его, не устраивайте скандала. Ох, боже ты мой, что делается! Что делается!
— Ушёл ваш жулик, — успокоил его Верзилин. — Скажите спасибо Никите. Да другой бы на его месте…
— Я знал, что вы благородный человек, — запричитал хозяин синематографа, стараясь схватить Никиту за руку.
Слизывая с ладони кровь, Никита сказал, насупившись:
— Да перестаньте, хватит вам…
Порыв ветра забросил в комнату струи дождя, Никита передёрнул плечами.
— Идём, — торопливо сказал Верзилин. — Послушайте, мы сейчас должны получить расчёт. Нам больше нечего делать у вас. Вбивать гвозди и рвать колоду карт мы не собираемся.
Через несколько минут, когда они вошли в кабинет к Румянцеву, тот встретил их любезно, даже опоздавшему Феофилактычу протянул пачку папирос «Ада».
— Количество мест двадцать на двадцать — четыреста… — начал он, отщёлкивая на счётах, отставив в сторону папиросу, зажатую между мизинцем и безымянным пальцем.
Он долго считал, брякая костяшками счёт, затягиваясь голубым дымом.
