Читаем без скачивания Личная терапия - Андрей Столяров

– Рада вас видеть, – говорит Марита Сергеевна.

Она помогает мне повесить куртку, которой я немного стесняюсь, и затем, как всегда, извиняется, что принимает меня на кухне. Это единственное место в квартире, где у них можно курить. Разве что еще на балконе, опоясывающем угол дома с обеих сторон. Но на балконе сейчас курить – холодно. А курить в комнатах… – Марита Сергеевна передергивает плечами:

– Сама курю, но ненавижу, если в помещении – табачный запах…

Я отвечаю в том духе, что мне – без разницы. В кухне, так в кухне. В кухне даже как-то свободнее.

Правда, назвать это помещение кухней можно только условно. Оно, видимо, метров шестьдесят общей площади, пятистенное, с тремя окнами, выходящими и на улицу и во дворик, и даже чтобы просто его пересечь, требуются, на мой взгляд, некоторые усилия. Причем с одной стороны оно ограничено эркером, где стоит круглый стол человек, наверное, на двенадцать, и громадная, натуральная пальма, осеняющая его ажурными листьями, а с другой располагается уже собственно кухня – две раковины и плита, отделенные от всего остального пространства изгибом перегородки. Пол выстлан шероховатыми плитками, напоминающими облицовку египетских пирамид, и на каждой плитке – рисунок птицы или животного. Некоторые – совершенно фантастического обличья: с кошачьими головами, но с оперенным телом и разведенными крыльями, другие наоборот – орлиный клюв, зато тело – пятнистое, явно принадлежащее какому-то хищнику.

В общем, у меня вся квартира меньше, чем эта кухня. Никаких эмоций, впрочем, я по этому поводу не выказываю, переодеваюсь в мягкие тапочки, которые мне предлагает Марита Сергеевна, прохожу между двумя расписными столбиками, подпирающими потолок, и, повинуясь гостеприимному указанию, сажусь за овальный столик, инкрустированный перламутром.

Марита Сергеевна – очень организованный человек. На столике уже пребывают конфеты, печенье, маленькие кофейные чашечки. Сама кофеварка выключилась, наверное, минуту назад, и Марита Сергеевна сразу же разливает ароматный напиток.

Заодно она предлагает мне коньяка.

Я отказываюсь.

– А я, пожалуй, немного выпью, – говорит Марита Сергеевна.

Из непрозрачной бутылки, похожей на уплощенную амфору, она плещет себе коньяка – на два пальца примерно, в широкодонную пузатую рюмку, сразу же отпивает глоток, чуть-чуть морщится, а потом закуривает и спрашивает, как, по моему мнению, выглядит ситуация.

Я в свою очередь отпиваю кофе, который хорош не только на запах, и неторопливо, чтобы разговор не приобрел излишней эмоциональности, отвечаю, что положение, на мой взгляд, значительно лучше, чем раньше. Геля вполне успешно преодолевает внутренний кризис, явно стабилизируется, успокаивается, вновь начинает проявлять интерес к жизни, можно надеяться, что месяца через три она вообще придет в норму. Конечно, какие-то рецидивы на этой стадии, еще возможны, но мне лично кажется, что самое неприятное уже позади. Главное теперь – поддержать текущий процесс, ни в коем случае не провоцировать срывов.

– Она мне грубит, – с досадой говорит Марита Сергеевна. – Я ее вежливо спрашиваю: когда ты вернешься? Не запрещаю, пусть идет куда хочет. В ответ – бормотание, «это не твое дело»… А вчера, между прочим, вернулась в половине двенадцатого. Я же волнуюсь. Вы понимаете – вдруг с ней что-то случилось?..

Она делает еще глоток коньяка. Я в свою очередь отпиваю кофе и, чуть наклоняясь вперед, объясняю Марите Сергеевне, что, как ни странно, грубость в такой ситуации – признак выздоровления. Грубит – значит начинает реагировать на обстановку. Вы вспомните, как совсем недавно Геля целыми неделями просто не выходила из дома. Запрется у себя в комнате и не отвечает ни на какие вопросы. Вот, что удалось за эти три месяца переломить: отчаяние, апатию, безразличие… Если у Гели сейчас обнаружились некие интересы, неважно – какие, важно, что они вообще появились, это следует только приветствовать. В какой бы форме они первоначально ни выражались. Вообще – больше доверия. Геля – уже вполне самостоятельный человек. Не стоит относиться к ней, как к ребенку. Попробуйте несколько иной эмоциональный рисунок. Попробуйте относиться к ней, как к подруге, которая имеет право на личную жизнь. Попробуйте «растворить негатив». Пусть не столько вы будете за нее беспокоиться, сколько она – за вас. Повысьте статус ее ответственности. Обычно это дает хорошие результаты.

– Ей восемнадцать лет, – строго говорит Марита Сергеевна. – Какая в восемнадцать лет может быть личная жизнь?

Я также строго напоминаю ей, что у нее самой в восемнадцать лет уже была дочь. Или в девятнадцать? Впрочем, принципиального значения это не имеет. Вас, наверное, контролировали ваши родители? Вам, наверное, запрещали – то, другое и третье? Вам, наверное, прожужжали уши – как должна держать себя молодая девушка? И что в результате? Вспомните. Как вы к этому относились?.. Извините, пожалуйста, что я об этом заговорил, но здесь важно понять внутреннюю механику ситуации. Если вы не хотите, чтобы Геля повторила «версию матери», дайте ей больше свободы. Не пытайтесь навязывать свою реальность. Не господствуйте, станьте не сюзереном, а другом. Это, конечно, тоже не гарантирует от… некоторых экстремалей… но, по крайней мере, их вероятность существенно понижается…

Мне немного стыдно, что я изрекаю такие банальности. Однако я уже убедился, что хуже всего воспринимаются как раз самые тривиальные вещи. Наверное, они «замыливаются» от частого употребления – выцветают, стираются, становятся схоластическими. Их требуется очистить, чтобы первоначальный смысл вновь засиял.

К тому же, мне сильно мешает то, что Марита Сергеевна сегодня так выразительно прорисована. Она сидит прямо, немного прогнувшись, и от этого грудь заметно выдается вперед. Твердые и, вероятно, горячие сосочки ее натягивают тонкую ткань. У меня внутри – дрожь. Сердце не бьется, а как будто вибрирует, стиснутое волнением.

Впрочем, слушает Марита Сергеевна очень внимательно.

– Так вы полагаете, что все будет в порядке? – спрашивает она.

Я заверяю ее, что именно так и будет. Ведь ничего уникального в Гелиной ситуации нет. Несчастную любовь в юности переживает практически каждый и, не знаю уж к счастью или к несчастью, но эти переживания не смертельны. Единственное – не допускать зацикливания на отрицании. А для этого – терпеливо, не ожидая быстрых успехов, налаживать внутрисемейные отношения. День за днем, шаг за шагом, не позволяя негативным эмоциям выплескиваться наружу. Доверие не возникает сразу – одним-единственным усилием воли. Доверие создается медленно, за счет ежедневной кропотливой работы. Трудности здесь будут не только у Гели. Трудности здесь, прежде всего, будут у вас. Вам самой нужно этому научиться.

– Я поняла, – говорит Марита Сергеевна.

И по тому, как она кивает, по лицу ее, скованному напряженным вниманием, по острому блеску глаз становится ясно, что она действительно поняла.

Хотя бы здесь я могу быть спокоен.

Затем Марита Сергеевна вручает мне конверт с деньгами. Это – мой гонорар за истекший месяц. Я хочу объяснить ей, что, возможно, особой заслуги тут у меня нет. Геля, скорее всего, выкарабкалась бы из кризиса и без моей помощи. В психотерапии вообще никогда нельзя быть ни в чем уверенным. Это не математика, где полученный результат можно проверить самыми различными способами. У нас, к сожалению, подобная объективизация не достижима. Мне поэтому всегда неловко брать за работу деньги.

Однако ничего такого я объяснить, к счастью, не успеваю. Марита Сергеевна неожиданно спрашивает – не найдется ли у меня еще пары минут. У нее есть вопрос, который она хотела бы обсудить. Если, конечно, вы действительно никуда не торопитесь.

При этом она порывисто подается вперед, так что наши лица сближаются, смотрит прямо в глаза – я вижу прозрачную влагу, где отражаются голубые просветы окон, твердыми пальцами касается моей ладони и так вздыхает, как будто у нее в легких давно не было воздуха.

– Слушаю вас, – говорю я деревянным голосом.

Марита Сергеевна еще несколько секунд пребывает в этой опасной близости, а потом снова откидывается назад и кладет руки на подлокотники.

Суть ее вопроса сводится к следующему. В последние месяцы она постоянно испытывает какое-то изматывающее чувство усталости. Никогда раньше у нее этого не было. То есть, было, конечно, но все же не до такой степени. Она всегда умела преодолевать минутную слабость, и у нее, можно не преувеличивая сказать, хватало энергии всегда и на все. А теперь она буквально заставляет себя вставать по утрам: еще, наверное, с полчаса не может потом собраться с мыслями. Предстоящий день повергает ее просто в какой-то ужас. Сколько проблем, сколько трудностей, и все их нужно каким-то образом урегулировать. Страшно даже об этом помыслить. То, что раньше радовало ее – новые контракты, переговоры с партнерами – теперь пугает и приводит в смятение. Иногда она просто вынуждена запираться у себя в кабинете и минут двадцать-тридцать сидит, бессмысленно уставясь в пространство. Ей ничего не хочется делать. Вечером же, когда она возвращается с работы домой, у нее нет сил на самые элементарные вещи. Ну, там – постирать, погладить, приготовить что-нибудь из еды. Она в жутком изнеможении валится на тахту, и способна лишь тупо смотреть оттуда в экран телевизора. Вот такова ситуация. Не могу ли я здесь что-нибудь посоветовать?