Читаем без скачивания Миллиардер. Книга 3. Конец игры - Кирилл Бенедиктов

— На черта ж он тогда нужен, этот кредит, — в сердцах махнул рукой Виктор Геннадиевич. — Забирайте свои патенты, сами как-нибудь разберемся…

Спустя несколько месяцев его компания разорилась, не выдержав конкуренции с американскими производителями вакцин. Сам Виктор Геннадиевич вскоре после этого умер от инфаркта.

А Гумилев записал на свой счет вторую смерть.

Поместье Михаила Беленина располагалось в удивительно живописном уголке ближнего Подмосковья — казалось невероятным, что в радиусе тридцати километров от столицы еще сохранились такие чудесные места. Андрей где-то читал, что из космоса видно огромное облако смога, висящее над Москвой даже в самые безоблачные летние дни, подобно гигантской медузе. Щупальца этой медузы простирались от Сергиева Посада до Серпухова, и воздух в окрестностях мегаполиса был насыщен ее вредными эманациями — бензиновыми парами, окислами свинца, дымом нефтеперерабатывающих заводов. Но Беленин каким-то образом сумел договориться с чудовищем — на территории его поместья дышалось так же легко, как где-нибудь в полях пасторальной русской глубинки.

Господский дом, как именовал его сам Михаил Борисович, располагался на крутом пригорке, с которого открывался прекрасный вид на петлявшую среди заливных лугов реку. Вдали зеленел лес, с другой стороны, заслоняя неинтересный пейзаж какой-то полувымершей деревеньки, возвышались искусственные крутые холмы, на которых зимой прокладывались трассы для горных лыж. У подножия пригорка были разбросаны «службы» — помещение для охраны, домики прислуги, птичник, оранжерея. Беленин в последнее время стал приверженцем старорусского стиля; поговаривали, что он дружит с Никитой Михалковым и обсуждает с ним проекты восстановления крепостного права в России. Скорее всего, это были сплетни из тех, что заполняют страницы желтой прессы, но стилизация под девятнадцатый век у Беленина действительно вышла отменная.

«Мерседес» Гумилева съехал со специально проложенной от федеральной трассы асфальтовой дороги (Андрей машинально отметил качество покрытия, достойное немецких автобанов) на усыпанную гравием аллею, нырявшую под темную арку могучих лип. Конечно, у Беленина хватило бы денег проложить асфальт до самого крыльца своего дома, но ему — а скорее всего, его дизайнерам — хотелось добиться эффекта полного погружения в эпоху дворянских усадеб.

— Темные аллеи, — пробормотал Гумилев, глядя на мощные стволы лип, несших стражу по обе стороны дороги. Вряд ли Беленин привез эти деревья откуда-то издалека и пересадил на новую почву. Скорее всего, он действительно купил старинную усадьбу с чудом сохранившимся парком и построил на ее территории свой дом.

— Что ты сказал, милый? — обернулась к нему Катарина.

— Темные аллеи — так называется цикл рассказов Бунина.

— Бунина? — удивилась девушка. — Твоего товарища?

Иногда ее невежество просто поражало. То, что поначалу Катарину удивляли самые простые, привычные современному человеку вещи, вроде мобильных телефонов и связи по скайпу, еще можно было понять. В конце концов, для человека, прожившего всю сознательную жизнь в условиях реликтового социального изолята, определенное отставание в технической и бытовой сферах естественно. Удивительно было то, что для нее не существовало огромных областей культуры, истории и искусства. Катарина хорошо знала древнюю историю Греции и Рима; знала латынь и санскрит; прекрасно разбиралась в немецкой классической философии и в военной стратегии, от Клаузевица до Мольтке. В то же время она совершенно ничего не понимала в современном искусстве, считая его безнадежно испорченным еврейским абстракционизмом, — о пагубном влиянии иудео-исламской традиции, запрещающей человеческие изображения, на западную цивилизацию она могла говорить часами. Ни русской, ни американской, ни даже английской литературы (за странным исключением средней руки беллетриста Бульвер-Литтона и автора «Дракулы» Брэма Стокера) для нее не существовало. Познания в поэзии ограничивались Гете и почему-то Дитрихом Эккартом (о котором сам Андрей имел весьма туманное представление). В целом у Гумилева сложилось впечатление, что гуманитарное образование на базе «Туле» было не в почете.

— Нет, — сказал он, скрывая усмешку. — Иван Бунин — великий русский писатель, может быть, последний из великих. А мой товарищ… просто однофамилец.

«Надеюсь, он еще жив, — подумал Андрей с горечью. — Степан слишком эмоционален, он не станет терпеть насилия, может взбунтоваться, и кто знает, чем этот бунт кончится…»

— Ты, кстати, не знаешь, что с ним? — спросил он как можно более равнодушно.

Катарина никогда не отвечала на его вопросы об оставленных на базе «Туле» товарищах, но он все-таки продолжал спрашивать, хотя и знал, что ответа не получит.

— Он пытался убежать, — неожиданно сказала девушка. — Это вина охранников. Они недосмотрели… твой товарищ сумел выбраться за пределы базы и заблудился в каменном лабиринте. Это такая система трещин и каверн в склонах вулкана. Те, кто туда попадает, могут выбраться только по чистой случайности. К счастью, его нашли, хотя рассудок его помутился от пережитого ужаса.

— И тебе разрешили мне об этом рассказать? — удивленно спросил Андрей.

— Иначе ты мог бы решить, что мы играем нечестно. С остальными заложниками все в порядке. Твоя дочь и ее няня здоровы и чувствуют себя хорошо.

Катарина избегала называть Марго по имени.

— Мне бы хотелось получить какие-нибудь доказательства. — Гумилев старательно смотрел в сторону. — Фотографию, а лучше видеозапись.

Год назад Катарина передала ему письмо, написанное Марусей. На листе, вырванном из тетради в клетку, толпились размашистые печатные буквы. «МИЛЫЙ ПАПОЧКА, — писала Маруся, — КАГДА ТЫ ПРЕЕДЕШ? У НАС ВСЕ ХАРАШО, МЫ СКУЧАЕМ ПА ТЕБЕ. ТВАЯ ДОЧ М.». Конечно, письмо легко можно было подделать, но Андрей каким-то образом сразу почувствовал, что оно настоящее.

— Это зависит от сегодняшней встречи, — ответила Катарина. — Если все пройдет хорошо и ты сделаешь то, ради чего нас сюда позвали, я достану для тебя фотографию дочери.

На площадке перед домом уже стояло с два десятка машин — «Бентли», «Роллс-Ройсов», «Кадиллаков», «Ламборджини» и «Порше». Были, впрочем, автомобили и попроще — «Ауди», «БМВ» и даже японские внедорожники, но с очень крутыми номерами. Чужой на этой ярмарке тщеславия выглядела черная «Волга», зажатая между серебристым «Инфинити» и спортивным «Додж-Вайпер» изумительного небесного цвета.

Как только «Мерседес» Гумилева медленно въехал на площадку, к нему резво подбежал широкоплечий молодец в ярко-красной рубашке а-ля рюс. Светлые волосы молодца были пострижены под горшок, простодушное скуластое лицо с россыпью веснушек намекало на рязанское или вологодское происхождение. Имидж расторопного дворового парня несколько портил аккуратный бейджик «Валентин», прикрепленный к алой рубахе.